Пробираясь сквозь толпу туристов, Беа представляла, как совсем юная Вероника бродит по этим же улицам, беременная, напуганная, не знающая, что делать. Поддерживал ли ее отец Беа? Или бросил? Как восприняли это мать Вероники, ее бабушка? Могла Вероника к ней обратиться? Ее прятали? Помогали?

Беа строила предположения и догадки, пока не поняла, что ушла на дальний край залива, прочь от суеты центральной части городка. Впереди, у пруда, она увидела группу людей, устанавливавших огромные черные прожектора и камеры, позади них стоял длинный бежевый трейлер. Похоже на съемочную площадку – Беа не раз натыкалась на них в Бостоне и всегда надеялась увидеть какую-нибудь кинозвезду, но ей знаменитости не попадались, хотя знакомые заявляли, что видели известных актеров.

Вот откуда все эти крики про Колина Фёрта. Должно быть, он в городе ради съемок в новом фильме. Беа подошла поближе в надежде немного отвлечься.

– Это съемочная площадка, да? – спросила она у высокого угловатого парня в очках в тонкой оправе, стоявшего перед трейлером. На шее у него висел заламинированный пропуск: ТАЙЛЕР ИКОЛС, ПР.

Он смотрел на планшетку – и то ли не слышал вопроса, то ли не захотел отвечать.

Симпатичная девочка-подросток с длинными темными волосами сидела на складном стуле в нескольких шагах от него. На коленях у нее лежала вверх названием раскрытая книга, и, если Беа не ошиблась, это была «Убить пересмешника». Она за милю узнала бы оригинальную обложку.

– Очень люблю эту книгу, – сказал Беа, обращаясь к девочке. – Я писала по ней работу на последнем курсе.

– Я даже первый абзац одолеть не могу, – отозвалась та, трепля страницы. – Такая скукота. Как мне написать сочинение по этой книге? Надо было назвать ее «Убить перескучника».

Она и не представляла, чего себя лишает.

– «Убить пересмешника» – блестящее отражение своего времени – Юга, расизма, добра и зла, несправедливости – и все это глазами девочки, которая многое узнаёт о жизни, о своем отце, о себе самой. Это одна из моих десяти любимых книг на все времена.

Парень взглянул на нее, опираясь согнутой ногой на стенку трейлера за своей спиной, и вернулся к проверке бумаг, закрепленных на планшетке.

Девочка совсем заскучала, но вдруг лицо ее просветлело.

– А вы можете написать за меня сочинение?

– Прости, нет, – сказала Беа. – Но все же не отвергай так сразу этот роман, ладно?

Девочка закатила глаза.

– Вы говорите совсем как мой брат, – мотнула она головой в сторону парня с планшеткой.

– Значит, это съемочная площадка? – снова обратилась к нему Беа, кивнув на камеры.

Он искоса посмотрел на нее.

– Сделайте нам одолжение, не говорите всем и каждому, что мы здесь. Меньше всего нам нужны толпы народа, наблюдающего, как мы ставим свет. Кинозвезды тут нет. Это вы сказать можете.

«Ладно, Ворчун».

– А что за фильм? С Колином Фёртом в главной роли, да?

Он сердито взглянул на Беа.

– Вы вторгаетесь на чужую территорию.

Похоже, сегодня она занимается именно этим.

Вероника несла тяжеленный поднос к седьмому столику: четыре тарелки, четыре кофе, четыре апельсиновых сока и корзинки мини-печений с яблочным сливочным маслом. Воскресное утро, восемь часов, а поскольку закусочная открылась в шесть тридцать, Вероника подала уже, кажется, пятьсот порций яиц, от яичницы-болтуньи и омлетов до глазуний, жаренных с обеих сторон, и самых простых блюд – картофеля по-домашнему, бекона и тостов и, наверное, тысячу чашек кофе. А люди все приходили. У дверей образовалась очередь, у стойки не протолкнуться, и все столики заняты. «Лучшая закусочная в Бутбее» оправдывала свое название и была одним из самых популярных заведений в городе. Даже рыба с чипсами не уступала блюдам из специализировавшихся на морепродуктах ресторанов, а в прибрежном городке штата Мэн это о чем-то говорит. И разумеется, за пирогами люди шли только сюда.

Из всех закусочных, в которых она работала за прошедшие двадцать два года, «Лучшая закусочная в Бутбее» была ее любимой. Во-первых, она нравилась Веронике красотой интерьера. Полы из широких досок настланы были еще в конце девятнадцатого века, когда здесь размещался универмаг. Вместо стандартных виниловых сидений в кабинках стояли белые деревянные скамьи (конечно, их можно мыть) с удобными подушками в принтах из морских звезд. И двадцать пять круглых полированных столов. В перерывах между наплывами посетителей Вероника любила рассматривать развешанные на стенах работы местных художников. А задняя комната представляла собой рай для официанток – удобные кресла с откидывающимися спинками и подставками для ног и даже очаровательный переулок, куда можно выскочить, чтобы глотнуть свежего воздуха. Владелица закусочной, Дейрдре, устроила из заднего двора настоящий цветник, и Вероника часто проводила свой перерыв среди больших горшков с голубыми гортензиями, вдыхая аромат роз.

– Я вижу свободный столик, юная леди, – услышала Вероника знакомый резкий голос женщины, окликавшей хостес.

Только не это. Миссис Баффлмен, указывающая с обычным хмурым видом на только что освободившийся столик из тех, что обслуживала Вероника. Миссис Баффлмен преподавала английский язык, когда Вероника училась в предпоследнем классе. Несколько лет назад она вышла на пенсию и практически ежедневно завтракала в этой закусочной; Вероника давно попросила хостес сажать ее к другим официанткам, но иногда ничего нельзя было поделать, и Баффлмен оказывалась в ее части зала.

– Доброе утро, миссис Баффлмен, мистер Баффлмен, – произнесла Вероника, остановившись у их столика с кофейником в руке. – Кофе?

Миссис Баффлмен мгновение разглядывала ее, как обычно разочарованно покачивая головой. Когда Вероника бросила школу, всех учителей известили о причине этого, но миссис Баффлмен, единственная, решила обсудить с ней этот вопрос. «Какой стыд, – сказала она Веронике, едва сдерживавшей слезы, и покачала головой. – Какая пустая трата жизни». И Вероника, считавшая, что почувствовать себя хуже просто невозможно, совсем пала духом.

Она никогда особо не любила миссис Баффлмен, но старая перечница ставила ей «отлично» за каждую письменную работу, и на каждом экзамене Вероника получала высшую оценку. Английский давался ей лучше других предметов, но она все равно не планировала становиться ни учителем, ни каким-нибудь редактором – не знала, чем хочет заниматься. Увлекшись выпечкой четыре года назад, она стала подумывать, не открыть ли собственную пекарню, но на это требовалось много денег, и хотя сбережения у нее были – отложенные за двадцать два года работы официанткой, сэкономленные за счет дешевого жилья и небольших расходов на себя, – она боялась потратить их на предприятие, которое может провалиться. У нее не было спутника жизни, готового оплачивать половину ее счетов, половину платежей по займам, хотя и при наличии мужа никогда не знаешь, что может произойти. Тем не менее приятно было помечтать о маленькой пекарне.

– Эта девушка бросила школу из-за беременности, – прошептала миссис Баффлмен своему мужу по меньшей мере в сотый раз с тех пор, как Вероника вернулась в город.

Вероника закатила глаза и застонала при виде Пенелопы Вон Блан и ее матери, сидевших за столиком на двоих в ее секции. Придется и Пенелопу внести в список людей, которых не надо сажать в ее части зала. Большего сноба Вероника в своей жизни не встречала, и, к несчастью, Пенелопа записалась на ее кулинарный курс, начинавшийся завтра вечером. Странно, что эта женщина пожелала учиться у нее искусству печь пироги, тут явно не обошлось без какого-то скрытого мотива. Возможно, она захотела узнать секреты создания чудо-пирогов, чтобы отнять приличный заработок.

Пенелопа начала шептаться с матерью, едва Вероника направилась к ним с кофейником. Можно было не сомневаться, о чем та говорит: «Помнишь потаскушку, которая забеременела за год до нашего выпуска и бросила школу, уйдя в “Дом надежды”? Это она. Работает в закусочной. Понимает, что мы видим, как сложилась ее жизнь».