Беа достала из рюкзака красную записную книжечку. «Вероника Руссо. Домашний адрес: Морская дорога, 225. Тел.: 207-555-3235. Работа: “Лучшая закусочная в Бутбее”, Главная улица, 45». Судя по карте, ей нужно лишь немного пройти вперед и свернуть направо.

«Просто зайди в закусочную, – сказала она себе. – Просто посмотри на Веронику Руссо».

Вычислить ее сразу Беа не смогла. Там были три официантки, две подходящего для Вероники возраста, а одна – не старше Беа. Ровесница стояла за стойкой, поэтому девушка села на свободное место у двери, позволявшее видеть всю закусочную. Посетителей было много: пустовал только один столик и у стойки почти все места были заняты.

Заведение Беа понравилось. Этакое сочетание старомодной дешевой забегаловки с прибрежным Мэном, на бледно-голубых стенах развешаны дорогие картины местных художников, мягкие стулья и диванчики соседствуют с более простыми столами. На потолке закреплена сеть, в которой запутался громадный деревянный омар. Рядом со стойкой, где она сидела, Беа заметила книжную полку с книгами и табличкой: «ПРОЧИТАЙ МЕНЯ».

Она посмотрела на двух других официанток, вглядываясь в именные таблички, но ей не повезло. Одна из женщин шла к столу с четырьмя тарелками в руках, такая же высокая, как Беа, но не блондинка; ни одна из сотрудниц закусочной не была блондинкой.

– Простите, что не сразу принесла вам меню, – сказала Беа молоденькая официантка. На шее у нее висела золотистая табличка с именем «Кейти». – У нас просто столпотворение, поэтому я помогаю и в зале.

– Ничего страшного.

Беа заказала кофе со льдом и убийственно калорийный на вид кусок пирога, лежавший рядом с морковным тортом.

– О, этот шоколадный пирог «Счастье» необыкновенно хорош. Одна из наших официанток славится в городе своими пирогами. – Она направилась к кофеварке, поглядывая вокруг, пока не увидела женщину, выходившую из служебного помещения. – О, вот ты где, Вероника. Я сейчас продам последний кусок твоего замечательного шоколадного пирога.

Беа оцепенела.

Ее биологическая мать. В семи-восьми шагах от нее. Если бы Кейти не отошла за кофе и пирогом, Вероника посмотрела бы как раз туда, где сидела Беа, и вполне могла заметить девушку, белую, как ее бумажная салфетка, и дрожащую. Беа закрыла глаза и отвернулась к большому венецианскому окну, приказывая себе сделать вдох.

«Моя биологическая мать», – подумала она, снова поворачиваясь в сторону Вероники. Та довольно улыбнулась Кейти, подошла к кофеварке и налила большой стакан кофе навынос. Лет ей было не больше сорока, высокая, как Беа. С пышной грудью, в отличие от Беа. Рыжевато-каштановые волосы мягкими волнами спадали ниже плеч. А глаза у нее, как у Беа, – карие и круглые. Но Вероника Руссо была красива той зрелой женской красотой, которой никогда не будет у Беа, – бывший парень назвал ее деревенской девчонкой, хотя она и выросла в Бостоне и на Кейп-Коде. Тем не менее выражением лица эта женщина чем-то неуловимо напоминала дочь.

Она была вся в белом – ослепительно-белая открытая майка и белые брюки. И сандалии с отделкой из бусин. «Ее смена закончилась», – догадалась Беа.

«Ты – совершенно чужой человек, и однако же вся моя история начинается с тебя, – хотелось ей крикнуть. – А что у тебя за история? Какой она была?»

Беа посмотрела на руки Вероники, пока та сыпала в кофе сахар из пакетика. Никаких колец. Значит, она не замужем.

– Привет, дорогая, – произнес какой-то мужчина, и Беа, оглянувшись, увидела высокого, тощего типа, рыжего, наполовину облысевшего, который стоял в дверях, покачиваясь, точно пьяный, сетчатый створ прижал его ногу. Он пристально смотрел на Веронику. – У меня сегодня счастливый день? Пойдешь со мной погулять?

Вероника ответила ему гневным взглядом.

– Пожалуйста, перестань меня приглашать. Мой ответ не изменится.

– Она разбивает мне сердце! – вскричал мужчина, изображая удар кинжалом в грудь, и сидевшие в закусочной рассмеялись.

Беа наблюдала, как Вероника, беззлобно покачивая головой, размешивала сахар в кофе, а мужчина поплелся прочь.

– В «Кофе с видом на гавань» раздает автографы Колин Фёрт! – раздался гнусавый выкрик у дверей закусочной.

Колин Фёрт? Актер?

Вероника в мгновение ока выскочила на улицу. А вместе с ней и половина посетителей заведения.

Беа испытала мощнейший порыв броситься вслед за этой женщиной, но тело не желало повиноваться. Если не считать дрожавшей руки, сжимавшей вилку, она застыла как статуя. Беа положила вилку, втянула сквозь зубы воздух и подумала, не позвонить ли подруге Каролине и сообщить, что она нашла свою биологическую мать во плоти, настоящую красавицу, но Каролина уехала на лето в Берлин.

Беа посмотрела на нетронутый кусок пирога – тягучий ирис, слоеное тесто. Этот пирог испекла ее биологическая мать. Девушка медленно положила в рот кусочек, разрешая себе насладиться.

Ей хотелось устремиться в погоню за Вероникой и каким-нибудь волшебным образом заставить ее замереть на месте, чтобы тайком рассмотреть каждую черточку – разрез глаз, линию носа, очертания подбородка – и поискать себя в лице Вероники, в ее теле, в движениях. Что-то, способное заставить мозг Беа смириться с тем, что все это правда – именно эта женщина, а не Кора Крейн, дала ей жизнь. И мужчина, имени которого Беа не знала, стал ее отцом. Кто он? Любили ли они друг друга? Была ли это связь на одну ночь? Какое-то ужасное происшествие? Беа желала знать, откуда она родом. Внезапно ей смертельно захотелось открыть для себя историю жизни Вероники, собственно, историю своей жизни. Кто были ее бабушки и дедушки?

Кто такая сама Беа?

Девушка положила на столик десятидолларовую банкноту и бросилась вдогонку за Вероникой.

Главная улица была настолько запружена туристами, велосипедистами, человеком с десятком собак на поводках и группой детей из дневного лагеря, парами шагавших ей навстречу в ядовито-желтых футболках, что Беа не увидела Веронику. Искомое кафе находилось через пять магазинов. Беа зашла туда и осмотрелась, но и там ее не обнаружила, не говоря уж о британском актере.

– Если вы пришли посмотреть на Колина Фёрта, его здесь нет, – крикнула варившая кофе девушка. – Кого-то, видимо, забавляет, что сюда сбегаются все женщины города.

Пара посетителей, взяв кофе со льдом, вышли в зад-нюю дверь, и Беа выглянула в маленькое патио. Вероники там не было. Мощенная булыжником дорожка вела к улице, шедшей перпендикулярно Главной, как раз вдоль гавани. Должно быть, Вероника пошла этим путем.

Хорошо, и что дальше? Можно снова прийти завтра – и на сей раз, предположим, сесть в ту часть зала, которую обслуживает Вероника. Идя к гавани, Беа старательно размышляла. Она приехала в Бутбей посмотреть город, место, где родилась, где ее жизнь началась как чужая история. План состоял в том, чтобы, если подвернется подходящий момент, постучать в дверь своей биологической матери – буквально или фигурально.

Мгновение назад время показалось подходящим. Но что, если она догонит Веронику? Подбежит к ней, постучит по плечу и скажет: «Э-э… привет, меня зовут Беа Крейн. Двадцать два года назад вы отдали меня на удочерение». Вероника несомненно хотела, чтобы Беа с ней связалась, иначе она не обновила бы свои данные. Но, может, лучше – для них обеих – позвонить. Соблюсти некоторую дистанцию, чтобы позволить осознать происходящее, прежде чем встретиться лично.

Да, Беа позвонит, может, завтра.

Пока девушка шла к гавани, где царила еще бо́льшая толчея, чем на Главной торговой улице, черты Вероники – ласковые карие глаза, прямой, почти острый нос, очень похожий на нос Беа, – стояли перед глазами. Девушка настолько погрузилась в свои мысли, что брела куда глаза глядят – казалось, остановившись, она упадет.

Если только Вероника всю жизнь не пряталась от солнца, ей не могло быть больше сорока. Беа дала бы ей тридцать шесть или тридцать семь, а значит, родила она ее подростком.