— Хм! Именно то, что нужно, — обрадовался Дубец.
— Сколько это стоит? — спросила Ирина, не замечая тычков в бок, которыми ее награждала Эльвира.
— Дорого, — ответила Варя.
— Стоп! Ни слова о деньгах! — предупредил дальнейшие Варины слова Дубец. — Эльвира Евгеньевна, будьте добры, спуститесь вниз вместе с вашей подругой, посмотрите, все ли в порядке с машиной. А то мало ли… А мы с Аленой вас догоним. Договорились?
Это было сказано тоном, не терпящим никаких возражений. Женщины пошли вниз, оставив Алену с директором.
— Ну, Ирка, ты и балда-а! — выплеснула эмоции Эльвира, едва они вышли на улицу. — Это надо же уродиться такой стопроцентной балдой! «Слово матери», «сколько это стоит»! Боже мой, так и помрешь, не прожив ни дня, как нормальная женщина!
— А что, по-твоему, означает «нормальная женщина»?
— Нормальная — это значит естественная!
— А я, выходит, искусственная?
— Ты противоестественная. У тебя все вопреки здравому смыслу. Тебя хочет солидный, умный, богатый мужчина. Ты молода, здорова, свободна. Почему ты сопротивляешься, не пойму?
— Он меня покупает, а этому сопротивляется все мое существо, моя душа, мое человеческое достоинство, наконец!
— Дуреха, — смягчилась Эльвира. — Мужчины на то и созданы, чтобы нести в дом всяческую добычу, одевать и ублажать своих женщин…
— Вот пусть и ублажает свою жену.
— Но к ней уже нет тех чувств, которые он испытывает к тебе. А ведь сама знаешь: сердцу не прикажешь.
— Тоже мне, бухгалтер-психотерапевт, — улыбнулась Ирина. — И все-то ты знаешь, все по счетам раскидала в своем балансе. Почему же сама такая разнесчастная?
— Я-то? Кто тебе сказал? Если ты по поводу Истомина, то он уже с баланса списан. Пустой бамбук этот Истомин, хотя и красивый стервец.
— Как легко ты расправляешься с возлюбленными.
— Пошел он к черту! Вот если бы меня добивался такой, как Дубец… Тихо! Идет!
К ним подошли Алена и Сергей Владимирович. В Алениных руках была большая коробка конфет и футляры с украшениями.
— Мама, а Сергей Владимирович зовет нас на концерт «Скорпионс». В следующую субботу. Пойдем? — весело спросила Алена.
Ирина смотрела на ее сияющую мордашку и с горечью сознавала, насколько разные они с дочерью. Разве бы она сама в четырнадцать лет променяла родного отца на незнакомого дядьку, пусть даже осыпавшего ее подарками с ног до головы? А ведь Анатолий звонит ей почти каждый день, дает деньги на всякие прихоти, кроме тех, что идут на питание и одежду. Да и при чем тут деньги? Он родной, единственный на всем свете отец, папка, который любит ее больше жизни. Аленка, Аленка… Как же так получилось, что родители, сами того не желая, взрастили в твоей душе ядовитое растение под названием «эгоизм», плоды которого вполне созрели и уже дают о себе знать?
Ирина перевела задумчивый взгляд с дочери на Сергея Владимировича, встретилась с его глазами, но не смутилась, не потупилась, наоборот, сделала попытку понять, что он за человек. В неверном свете электрических фонарей ей показалось, что выражение его серых глаз в обрамлении густых черных ресниц простодушно и искренно. Но тут же вспомнились Эльвирины слова об «эскортах юных шлюх», сопровождающих его во время летних отпусков. В какие бы маски человек ни рядился, о его сущности говорят поступки.
— Там видно будет, — неопределенно ответила она на вопрос дочери и отвернулась от пристального взора Дубца.
— Поехали? — спросил он, открывая дверь джипа. — До ужина остается пятнадцать минут, надо поторапливаться.
Зал, освещенный лишь елочной гирляндой и свечами, горящими на столах, словно парил в таинственном полумраке зимнего вечера. Блеск хрусталя и фарфора, женских украшений, елочных игрушек придавал атмосфере еще больше загадочности и нереальности. Глядя через стол на дочь, Ирина не узнавала ее. Девочка выглядела взволнованной, как будто ждала чуда. Об этом говорили широко распахнутые глаза, приоткрытый рот, напряженная поза. Она то и дело озиралась, вздрагивала от нечаянного звона посуды или чьего-то громкого возгласа, почти не слышала обращенных к ней слов, рассеянно, невпопад кивала. Новый свитерок темно-василькового цвета и серебряное ожерелье с сапфиром делали ее старше, женственнее и красивее. Нельзя сказать, что это открытие сильно обрадовало мать, наоборот, оно ввергло ее душу в смятение, породило грустные мысли о неумолимом беге времени, о том, что скоро дочь перестанет безраздельно принадлежать ей. Но с естественным ходом вещей она смирится — рано или поздно мы отпускаем от себя повзрослевших детей. Главным же, что не давало покоя, вносило мрачные нотки в праздничное настроение, было еще не пережитое событие в торговом центре, а точнее сказать, его нравственная подоплека.
— Мама, а это жена Сергея Владимировича? — вдруг спросила Алена, глядя куда-то в глубь зала.
— Где? — очнулась Ирина и вспыхнула, будто застигнутая врасплох со своими мыслями.
— Да, это его жена. Она младше его всего на два-три года, — ответила за Ирину Эльвира.
— Какая старая, — протянула Алена, кривя губы.
— Алена! Разве можно обсуждать человека публично? — строго шикнула Ирина.
— Да что особенного ребенок сказал? — встрял Неврев, наполняя бокалы вином. — Всего лишь голую правду. А король-то голый! Правда, Аленка?
— Она уже в том возрасте, когда подобные высказывания говорят о дурном тоне и плохом воспитании, — не унималась Ирина.
— Ира, кончай разборки, не порть девчонке настроение, — подняла бокал Эльвира. — Разве «старая» это ругательство? Всего лишь констатация факта. Увы! Все мы рано или поздно состаримся.
— Это бестактность, поняла? — строго сказала Ирина, глядя в упор на дочь.
— Поняла, — отмахнулась от нее Алена и снова посмотрела на директорский стол. — На ней столько брюликов, что хватит на весь этот зал, и даже елке достанется.
Невревы расхохотались над «остроумной» шуткой девочки, а Ирина от досады прикусила губу.
Оркестр заиграл какой-то блюз, и к микрофону подошел тамада. Он предложил тост за первый день Нового года:
— Друзья, вот мы с вами празднуем, веселимся, пьем шампанское и закусываем, а тем временем Новый год уже целые сутки полноправно идет по вселенной.
Он еще долго говорил в таком духе, изрядно утомив гостей штампованными фразами, пока наконец не завершил свою витиеватую речь. Ирина скучала, но старалась не показывать виду. После второго тоста включили верхний свет, тамада вновь подошел к микрофону и после интригующей паузы объявил конкурс среди юных красавиц под названием «Мисс Очарование»:
— Девушки в возрасте от четырнадцати до восемнадцати продефилируют вокруг елки, а затем каждая из участниц исполнит пару куплетов из любой песни. Оркестр, я думаю, поможет им в этом. От зала требуются внимание, поддержка и оценки по пятибалльной системе, которые вы проставите на бумажках. Итак, приглашаем участниц! Не стесняйтесь, девочки, здесь все свои! Прошу! Ну что же вы? Смелее, смелее! Пожалуйста!
— Аленка! Это твой шанс! — с жаром выдохнула Эльвира. — Давай к елке, не бойся! В этой кофточке ты всех затмишь!
— А что я исполню? — округлила глаза Алена. — У меня не получится. Еще облома не хватало!
— Может, «Часики»? — неуверенно предложила Ирина, не разделяющая Эльвириного энтузиазма.
— Это где «девочкой своею ты меня назови»? — хохотнул Неврев.
— А что тут смешного? — урезонила его Эльвира. — В самый раз песенка: и мелодия, и текст простенькие, но за душу берут.
— Не знаю, — произнесла Алена, устремив взгляд к елке, где уже собирались участницы конкурса.
— Иди, иди! — подтолкнула ее в спину Эльвира. — Будешь смотреть на меня, поняла? Я подскажу слова, если что.
Алена встала и медленно, оглядываясь на мать, пошла к елке. Всего набралось одиннадцать участниц. Тамада махнул рукой, заиграла музыка, и девушки, подбоченясь правой рукой, стараясь подражать настоящим моделям, двинулись неплотной шеренгой вокруг елки. Ирина с замиранием сердца следила за дочерью. Ей казалось, что Алена, самая юная и хрупкая, проигрывает своим соперницам из-за детской угловатости и излишнего смущения. Ее личико с застывшей улыбкой напряглось, неестественно раскраснелось. Она растерянным взглядом искала в зале свою «группу поддержки», из-за чего один раз даже слегка споткнулась. Музыка умолкла, начались индивидуальные выступления. Алене достался пятый номер. Вот она подошла к микрофону, что-то шепнула наклонившемуся к ней тамаде и стала ждать, когда оркестр сделает вступление. У Ирины пересохло в горле и противно ныло под ложечкой. Оркестр нестройно проиграл вступление. Алена не сразу попала в нужный ритм, но постепенно справилась с волнением и разошлась так, что на последнем куплете ей подпевал весь зал. Под громовые аплодисменты она вернулась на свое место. Эльвира даже прослезилась, а Ирина только теперь перевела дыхание.
