— Твоя проницательность не знает границ, — рассмеялась Ирина.

— Смейся, смейся! Он именно это и распознал в тебе — естественную грацию и безыскусность. Плюс твое роскошное тело и глаза цвета моря в погожий день.

— С ума сойти, как поэтично! Но о ком идет речь, об Анатолии?

— Дурак он, твой Анатолий! Он еще будет кусать локти, ну и поделом! Я о Сергее говорю. Неужели тебе еще неясно, что он влюблен в тебя по самое не могу?

Ирина вдруг покраснела, прикусила губу, отвернулась. Августа молча потрепала ее по руке, затем встала и кивком головы позвала за собой, в обратный путь.

На пляже, куда пришли Августа с Ириной, играли в жмурки. Анатолий с синей косынкой на глазах, растопырив руки, топтался как медведь, пытаясь найти Лину. Она стояла в общем кругу и вместе со всеми двигалась по часовой стрелке. Остальные кричали Анатолию: «холодно», «теплее» или «горячо», и он шарахался из стороны в сторону, хватаясь за головы, руки и плечи играющих, но Лину поймать никак не мог. Игроки хохотали, визжали, кричали — шум стоял на весь пляж. Ирина с Августой переглянулись, а потом отошли от толпы подальше, разделись и направились к воде.

Морская вода обладает многими чудесными свойствами. На Ирину она действовала успокаивающе. Качаясь на медленных волнах, она уносилась в мир своих грез. Кто она в этой огромной стихии, малая песчинка, капля в море?

Слушая то нарастающий, то затихающий звук прибоя, она думала о смысле своей жизни и жизни вообще. Неужели мы рождаемся на этот свет лишь для того, чтобы страдать, тосковать, сожалеть? Мы тратим время на обиды, ссоры, сплетни, пустой вздор, месть, амбиции, а на любовь почти ничего не оставляем.

— Ирина-а-а! — надрываясь, кричала Августа.

«Это меня?» — встрепенулась Ирина и перевернулась со спины на живот. Она посмотрела в ту сторону, откуда доносились крики, но ничего не увидела. Она вертела головой во все стороны, но кругом была одна вода. Волны, еще недавно такие тихие и ласковые, стали беспокойными, даже грозными. Они захлестывали ее и закрывали обзор. Оставалось лишь плыть туда, откуда слышались уже неясные крики. Ирина испугалась, но в панику не ударилась. Она понимала, что паника сделает ее слабой и тогда…

И все же страх победил. Он сжимал горло, мешал дышать. Ирина барахталась на месте, беспорядочно перебирая ногами и делая круговые движения руками. Она жмурилась от соленой воды, заливающей лицо, открывала рот, чтобы сделать вдох, но и рот заливала вода. Она начала задыхаться, кашель душил и отнимал последние силы. Вдруг почти рядом раздался крик: «Ирина!»

Она отозвалась, но вместо слов у нее получился птичий клекот. Она снова сделала попытку крикнуть и закашлялась. Неожиданно ее подхватили чьи-то руки.

— Ира, ты только отталкивайся ногами и все. Я помогу тебе, — раздался голос Сергея. — Толкайся ногами! Только ногами. Сильнее. Вот так!

Она изо всех сил забарабанила ногами и — о чудо! — поплыла! Сергей правой рукой греб, а левой поддерживал Ирину за талию, подталкивая ее вперед.

— Ты не стучи, а отталкивайся, слышишь? — крикнул Сергей.

— Угу.

— Вот так. Молодец! Еще!

К ним уже плыли Леша, Анатолий, Петя и даже Августа. Сергея сменил Леша. Вскоре подплыл запыхавшийся Анатолий и подхватил Ирину с другой стороны. У нее иссякли последние силы. Анатолий вынес ее, обмякшую, тяжелую, бледную, на берег и, пройдя десять шагов, рухнул вместе с ней на песок.

Весь следующий день она пролежала в постели. Катя с Августой ухаживали за ней по очереди, а к вечеру она встала, но в ресторан не пошла. Анатолий принес на подносе салат, жареную рыбу и булочку с чаем и не отставал от нее, то уговаривая, то заставляя съесть еще кусочек, пока она все не съела.

— Ну что ты сидишь? — пожалела она его. — Иди, отдыхай. Августа сказала, что сегодня какие-то артисты приехали. Будет весело.

— Может, вместе пойдем? — неуверенно спросил он.

— Нет, у меня голова еще кружится. Я лучше почитаю. А ты иди. Только рубашку переодень.

Она смотрела, как он переодевался, торопливо, не попадая в рукава, в глубине души еще на что-то надеясь. Но он ушел, даже не оглянулся.

Оставшись одна, она вышла на террасу, села в кресло и набрала номер Алениного мобильника.

— Доча! Здравствуй, моя хорошая!

— Мама? Ты откуда?

— Из Турции.

— Правда? А слышно очень хорошо, как будто ты рядом говоришь.

— Ну и прекрасно. Как ты живешь, доченька?

— Нормально. Сегодня мы с бабушкой окучивали картошку.

— Какая ты у меня молодец!

— Я целых пять рядков прошла. А знаешь, какие они длиннющие? От павленковского забора до крыжовника целый километр!

— А где бабушка?

— Она печет мне оладушки. А я навожу порядок в ее шкатулке. Тут всякой муры полно, половину сейчас выброшу.

— Аленушка, только сначала с бабушкой посоветуйся, ладно? Вдруг какая-нибудь вещь ей дорога, как память. Поняла?

— Угу. Мама, ты это…

— Что, доченька?

— Ты там сильно не бегай по магазинам, ладно? Не надо мне никакого беби-долла.

— Это почему?

— Бабушка говорит, что тебе надо отдыхать, а заботы старят. Я не хочу, чтобы ты рано состарилась.

— Солнышко мое родное, — голос Ирины дрогнул. — Я уже купила тебе кое-что…

— А что? — звонко выкрикнула Алена. — Платье?

— И платье, и юбочку очень симпатичную, и еще… Но это сюрприз.

— Классно! Ура! Что? — спросила она кого-то. — Это мама. Сейчас… Мам, с тобой бабушка хочет поговорить.

— Ира? Это ты? — раздался немного встревоженный голос Полины Юрьевны.

— Я, мама. Как у вас дела? Не болеете?

— Да что нам сделается? Как у вас там? Мне какой-то сон приснился…

— Какой?

— Не буду говорить. Да ну его! Ерунда на старости лет стала сниться. Ты там далеко не заплывай. Поняла? Это тебе не наше озеро, чтобы всякие заплывы делать. С Толей вместе купайся, одна в море не заходи.

— Ладно, мамуль. Не зайду. У папы рука зажила?

— Я облепиховым маслом его вылечила. Мазала, мазала, рана и затянулась.

— Ну ладно, передавай ему привет. Аленку далеко не отпускай. Я потом еще позвоню. Не скучайте. Пока!

Ирина откинулась в кресле, прикрыла глаза, задумалась. Как жить дальше? Августа говорит, что Сергей влюблен в нее. Но он еще мальчик. Зачем она ему? Что у них общего? Кроме секса, ей нечего дать ему. Разве что разбитое сердце и страх остаться одной? А еще неясные, тягучие, как резина, и древние, как египетские сфинксы, мысли? Нет в ней резвости Лины, юной бесшабашности Кати, кокетства и энергии Августы. Какое-то аморфное, с кучей комплексов, неуклюжее существо. Именно от таких сбегают мужья.

Ирина почувствовала, что расплачется, горько, навзрыд. Она встала и пошла в комнату, к тумбочке Анатолия, в которой хранилась бутылка коньяка. «Для поднятия тонуса», — объяснял Анатолий, выпивая по пятьдесят граммов перед дискотекой. Может, и ей поднять тонус? А то он зашкаливает ниже нулевой отметки. Ирина налила в стакан коньяку, морщась от отвращения, выпила. Затем схватила лежащее на столе яблоко, откусила большой кусок, пожевала, перевела дыхание. Надо куда-нибудь идти. Все равно куда, только не сидеть в этой комнате.

Она переоделась, расчесала волосы, капнула на запястья духами и вышла на свежий воздух. За столиками у бассейна сидело несколько человек. Но основная масса была на концерте, поэтому стояла необычная для этого времени тишина. Ирина нерешительно направилась по дорожке, ведущей к соседнему зданию.

Поколебавшись самую малость, она вошла в холл гостиницы. Портье за стойкой, молодой турок с серьгой в ухе, с улыбкой спросил, что желает дама?

— Позовите, пожалуйста, Сергея…

Она замялась, так как не знала фамилии парня.

— Сиргей? — снова улыбнулся турок.

— Да. Он вчера спас меня. Я тонула в море, а он спас.

— А-а. Панимай, панимай. Вы можно прахадит. Туда. Номер четыре. Он в номер. Прахадит, пожалиста!