«Капот», - мелькнуло в голове.
Действительно, наш гигант высоко поднял хвост и на мгновение застыл в таком положении. И тут же, обращенный к самолету, зычный крик Водопьянова:
- Что ты делаешь? Встань назад!
Как бы повинуясь этому окрику, машина резко стукнулась хвостом, стала в нормальное положение. Через секунду я сорвался со своего места и в радостном изумлении увидел, что машина невредима.
- Цела, цела! - кричу я.
В самом деле, трудно удержаться от такой радости. [140]
Десять дней на мысе Меньшикова
Мы сели в четверти километра от берега Карского моря и в одном километре от маяка.
Шел мелкий снег. Было мглисто. Погода напоминала глубокую осень в центре России, когда лето давно кончилось, а зима еще не наступила. Кругом сыро. Снег падал и тут же таял, только небольшие белые пятна маячили на полузамерзших кочках и покрытых льдом впадинах однообразного тундрового ландшафта. Метрах в 50 от самолета - озеро, больше похожее на болото. Оно покрыто тонким льдом. Кое-где поверх льда проступила вода. Сквозь лед видно прозрачное, усеянное галькой дно. Самолет накренился на правую, больную, «ногу». Обод неисправного колеса по ось погрузился в почву. Порывистый ветер дул под левое крыло и крен от этого увеличивался.
Мы беспокоились за машину. Ее могло перевернуть на крыло и поломать.
Сразу же после посадки начали рыть канаву под здоровым колесом, чтобы погрузить поглубже и его. Тогда самолет примет нормальное положение. Киркой, лопатами мы ковырялись в жидкой грязи, густо перемешанной с камнями и галькой. Через полчаса работы одежда стала мокрой от пота и сырого снега. Мы основательно вымазались в грязи. Вид экипажа был, мягко говоря, непривлекательный.
Яма вырыта. Как же втянуть в нее машину? Достаточно бы повернуть самолет за хвост на несколько метров. Но нас всего пять человек. Могли ли мы стронуть с места гигантский самолет? Отправились на берег моря, где еще при посадке заметили большое количество [141] плавника. Море бушевало. Огромные волны с шумом ударялись о берег, высоко вздымались мириады брызг. Ледяная вода заливала берег, на котором валялось много обледенелых бревен. Их выкинуло море. Мы выбрали несколько бревен потоньше, использовали их как рычаги и с большим трудом передвинули хвост самолета вправо. В канаве утонуло и здоровое колесо. Самолет стоит прямо. Эту работу кончили ночью, в полной темноте. Еще засветло мы послали Бассейна обследовать местность, дойти до маяка, до домика и узнать, что это за домик и кто в нем живет.
Через час-полтора Бассейн вернулся. Разведка его принесла неутешительные сведения. Никакого домика нет, а есть наспех сбитый из ветхих досок сарай, без крыши и без одной стены. Повидимому, когда-то при постройке радиомаяка он служил складом материалов. Самый же радиомаяк - автомат, с запасом питания на шесть месяцев. Ничего живого поблизости нет.
Это нас опечалило. Мокрые до последней нитки, голодные, усталые, мы очень нуждались в теплом помещении, чтобы отдохнуть, высушить одежду. Увы, приходилось довольствоваться нашим, насквозь продуваемым самолетом.
Ломило руки, ноги, хотелось крепко уснуть. Но у нас еще не было связи с Большой Землей. Поспешили с помощью самолетной антенны сообщить о себе в Амдерму. Но слышимость была плохая, и ответа Амдермы мы толком не разобрали. Необходимо было установить настоящую радиомачту с мощной антенной. Вытащили складную металлическую радиомачту. Поставить ее ночью при 9-балльном ветре и снегопаде стоило больших трудов: короткие металлические колышки для закрепления расчалок не держались в рыхлом верхнем слое земли. Площадку работ скупо освещал единственный карманный фонарик.
Но часа через два мачта стояла, антенна была подтянута к самолету, и через 15 минут мы свободно разговаривали с Амдермой.
Наконец- то мы свободны и можем заняться собой. Закусили галетами, консервами, главное -выпили горячего чаю. Около полуночи надули свои резиновые матрацы, разделись до белья и залезли в спальные мешки. Тоскливо воет студеный ветер, но в мешке тепло, [142] приятно ноет утомленное тело, сон туманит сознание, и мы засыпаем с мыслью: «все обошлось благополучно».
А ветер крепчает, с визгом врывается в щели крыльев, с остервенением ревет и часто стучит ремнями и пряжками моторных чехлов о металлическую поверхность крыла, отчего внутри самолета стоит непрерывный оглушительный стук, словно в клепальном цеху большего завода.
Наступил первый день нашего «великого сиденья». Относительно теплая погода неожиданно сменилась сильным морозом. Начались переговоры с Амдермой. Амдерма сообщала, что колеса затребованы из Архангельска, через два-три дня выйдет пароход «Вологда», который доставит их нам.
Доставка при этих условиях грозила затянуться надолго. Запросив, имеется ли в распоряжении Амдермы какое-нибудь судно, и получив утвердительный ответ, мы дали распоряжение снять одно колесо с самолета Молокова и срочно доставить нам. Но оказалось, в Амдерме все еще свирепствовал шторм и снимать колесо при ураганном ветре было невозможно. Приходилось ждать, пока утихнет ветер. На этом и порешили. При первой благоприятной погоде маленькая шхуна «Вихрь» доставит нам колесо.
Таким образом, нам предстояло прожить в нашем «клепальном цеху» несколько суток. Назначили следующий срок связи и занялись приведением в порядок своего хозяйства. Первая забота - о тепле. На каждого приходилось по три спальных мешка, так как члены экипажа, пересаженные на мысе Желания на другие корабли, мешков с собой не взяли. Не взяли они и десять резиновых новых матрацев. Мы надули матрацы, расставили их в среднем отсеке фюзеляжа, оставшимися матрацами и спальными мешками загородились от ветра. На резиновые матрацы на полу постлали несколько малиц, мехом наружу. Стало немного тише, хотя ветер и проникал через маленькие отверстия.
Попрежнему стоял лютый мороз. Было так холодно, что без перчаток руки мгновенно замерзали. Мы сидели, вернее, полулежали на полу, на разостланном меху, в полном полярном обмундировании, в теплых шапках или закутанные в шлемы, около нас непрерывно горели два примуса, служившие печками. [143]
Сегодня дежурный по варке пищи - Бассейн. Он молчаливо возится, творя из крупы, сухого картофеля и прочих снадобий что-то среднее между супом и кашей. Мы обсуждаем способы, каким образом можно будет скорей и проще вытащить машину из крепко смерзшейся земли.
Час обеда. Приготовленное Бассейном, этим кустарем-кулинаром, кушанье - просто серая бурда. Но нам оно кажется замечательно вкусным. К тому же оно горячее. А мы так нуждаемся в тепле. Едим и похваливаем.
В 10 часов - вечерняя связь с Амдермой. Сообщили, что с зимовки Лагерная, единственной зимовки на южной оконечности Новой Земли, расположенной от нас километрах в 50, к нам вышла на собаках партия с продовольствием. Пурга не унималась. Мы тревожились - доберутся ли и найдут ли нас эти люди. Опробовали пистолетные ракеты, разожгли одну большую посадочную ракету, которыми мы хотели давать сигналы о нашем местонахождении. Зеленые и красные пистолетные ракеты взвивались высоко вверх. Их полет был красив. Ракеты освещали большое пространство. Наверно, их можно было увидеть издалека. Мы с нетерпением ждали гостей.
На другой день, рано утром, я проснулся от сильного холода. Спал в крыле. С удивлением обнаружил, что мой спальный мешок занесен снегом: в щели за ночь надуло целый сугроб. Самое мучительное - вылезать из спального мешка. Эту операцию стараешься проделать как можно скорее. Подпрыгивая и приплясывая, торопишься натянуть меховую одежду. Это помогает плохо. Руки и ноги кажутся одеревеневшими.
Чтобы разогреться, шли запускать моторчик радиостанции. Первая связь была с раннего утра. За ночь моторчик застывал и упорно отказывался работать. Приходилось сильно дергать его за трос, поворачивать сильными рывками. Этим занимались по очереди. Согревшийся уступал место другому. Потом дежурный начинал готовить завтрак. Меню было не особенно разнообразным: чай, галеты, икра, мясные консервы.
