За два- три часа полета на флагманский самолет поступали сотни радиограмм. Один из помощников флагштурмана едва успевал прочитывать их и давать указания. Только очень важные радиограммы он показывал мне. Второй помощник сидел на приеме сообщений земных станций, следил по радио за донесением о состоянии погоды и систематически сличал время на часах.

Вот так организовывались воздушные парады, так проводился один из самых больших и замечательных парадов в 1935 году.

На этом параде, когда до Москвы оставалось всего несколько километров и пристраивание колонны подходило к концу, неожиданно обнаружилось резкое изменение ветра и стало ясным, что ровно в 12 часов на Красную площадь мы не попадем.

Голова воздушного парада опаздывала на практически ничтожное время - от полутора до трех минут. Но и этой неточности допустить было невозможно. Если бы летел один или даже несколько самолетов, то ничего не стоило бы прибавить скорость и нагнать это время. Но сделать это с большой колонной - значило разбить ее, растерять строй в, пожалуй, сорвать парад. Но опоздать хотя бы на такое небольшое время тоже нельзя. Командование требовало прибытия на Красную площадь точно в 12 часов. Какое волнение поднялось на флагманском корабле! Мы негодовали и всячески поносили это непредвиденное изменение погоды. По радио связались с Красной площадью. Дело дошло до командования. Но исправить дело было уже нельзя - нам удалось лишь немного сократить опоздание.

Часы на Спасской башне показывали 12 часов и 1,5 минуты, когда над Красной площадью показался [65] флагманский корабль. За ним двенадцатикилометровой колонной с гулом, рокотом и ревом в безукоризненном строю летели сотни и сотни бомбардировщиков, разведчиков, истребителей.

Трудно забыть это величественное зрелище.

12. Двое суток на льдине

Летом 1954 года я встретил одного из своих старых знакомых, которого давно не видел. Разговорились. Я его пригласил зайти.

- Не могу, - улыбнувшись ответил он. - Тороплюсь. Завтра улетаю.

- Куда?

- На Северный полюс на дрейфующую станцию.

Он сказал это так, словно собирался лететь в Ленинград или Киев. И это не случайно. Северный полюс приблизился к нам. Воздушная дорога к полюсу хорошо «протоптана» советскими летчиками. Достаточно сказать, что известный полярный летчик И. П. Мазурук весной этого года совершил свой десятый полет на Северный полюс.

И сейчас невольно вспоминаешь те дни, когда советские летчики преодолевали огромные трудности, осваивая этот путь, и первыми в мире достигли полюса. На долю наших авиаторов выпала высокая честь принимать активное участие в больших научных экспедициях по изучению Арктики.

* * *

Это был ясный солнечный день 23 апреля 1937 года. Мы находились на острове Рудольфа, ожидая вылета на полюс. В этот день в 19 часов 10 минут я взял старт с площадки от самой зимовки острова Рудольфа. Цель полета - отлететь километров восемьдесят-сто на юг и проверить астрономическими наблюдениями, правильно ли работает радиомаяк Рудольфа, то есть точно ли он дает направление на полюс. Со мной участники экспедиции: радист Сима Иванов и геолог Женя Федоров. Быстро беру курс на юг. Погода хорошая. Пересекли горы острова Рудольфа, слева оставили остров Гогенлоэ. Вскоре за островами Рейнер подошли к разводьям. Пролетели немного [66] дальше тем же курсом. Всюду вода. Сесть негде. Пришлось вернуться.

Южнее острова Александры пролив был покрыт торосистым льдом. Решили сесть среди торосов у острова Дик. Иду бреющим полетом, выбираю площадку. В 20 часов 15 минут благополучно сели. «Аэродром» плохой. Множество малозаметных с высоты торосов, твердые, старые заструги.

Сразу же принимаемся за работу. С помощью теодолита измеряем высоту солнца. Раскидываем походную радиостанцию. Осматриваем площадку для взлета - торос на торосе. Трудно, но взлетим. В 20 часов 20 минут выключил мотор. Заготовил радиограмму № 1.

«Рудольф Шмидту. Восточная часть Итальянского пролива и почти весь Американский пролив имеют большие разводья крупный и мелкий битый лед. На южном горизонте также видна вода. Садиться невозможно. Вернулся обратно. 20.15 благополучно опустился между проливами Бака и Кельти восточнее острова Дик пяти километрах. Аэродром очень плохой - торосы до одного метра. Производим наблюдения. Связь с вами через каждые 30 минут начиная от 21.00. Спирин».

Но этой радиограмме так и не суждено было дойти до адресата. Она осталась первой и последней. В 20,35 выясняется, что связи нет. Мы Рудольф слышим, он нас - нет. 20.50. Кручу моторчик радиостанции, но Рудольф по-прежнему не слышит нас. Проходит час. Не теряем надежды связаться по радио. Мы с Федоровым крутим моторчик до мозолей на руках. Сима Иванов бешено выстукивает ключом: «УКВ, УКВ» - вызывает Рудольф. 22.00. Начали запускать мотор. Заливка хорошая. Бьемся полчаса. Мотор упорно не запускается.

Тут я впервые почувствовал всю серьезность положения. Однако стараюсь казаться веселым. Пробуем запустить мотор с помощью амортизатора. Я в кабине, Федоров натягивает амортизатор, Иванов держит винт, чтобы он не вращался. Оба скользят, падают. Смешно и грустно. Мотор не идет. Заливаем, продуваем - никакого толка. Мала прилагаемая к амортизатору сила - всего один человек. Другой должен держать винт, третий управлять в кабине. Решаем использовать ропак{3} или торос и натягивать [67] амортизатор вдвоем. Выбрали поблизости подходящий торос. С трудом перетаскиваем самолет.

…Час ночи. Светит солнце. Погода все хуже и хуже. Запускаем мотор при помощи нашей «рационализации». Снова неудача. Мы выбились из сил и не даем амортизатору достаточно натяжки. По приборам замечаю, что давление воздуха катастрофически падает, а температура поднимается. Плохой признак. Решили отдохнуть. Слушаем радио Рудольфа. Сима записывает.

«Спирину. В 3 часа самолет вылетает по вашему маршруту. Сбросит спальные мешки, продовольствие и прочее. Если есть возможность сесть, разложите знаки. Шевелев».

2,30. Приступаем к подготовке площадки для посадки самолета. Меня уговаривают не сажать. Уж очень плох аэродром. Думаю, что сесть все-таки можно. Площадка длиной в 400 метров. Подход с юга хороший. Свежий ветер уменьшит посадочную скорость. Если стихнет, всегда успеем выложить крест, запрещающий посадку. Для выкладки знаков используем шубу, брезент, даже перчатки, чехлы приборов.

3.10. Погода совсем плохая. Ясно, что самолет не прилетит. Стараюсь шутить, рассеять товарищей. Но они и так крепки, испытаны, и в таких арктических «случаях» бывали больше, чем я. В 3 часа 30 минут началась метель Поспешно убираем знаки с нашего аэродрома.

4 часа. Запуржило как следует. Ветер крепчает. Видны только ближайшие торосы. Торопимся укрепить самолет. Все тем же амортизатором привязываем одно крыло за торос и веревочками от радиостанции за треногу теодолита, врытую в снег с помощью финского ножа. Теперь ясно - застряли надолго.

«Ну вот и начали «куропатить»{4}, - думаю, глядя на жалкую привязь, на раскачивающийся от ветра самолет и на измученные лица товарищей.

Залезаю в кабину самолета. Федоров, защищаясь от ветра, прилег на крыле у фюзеляжа. Сима дежурит, пытаясь связаться с базой. Хочу вздремнуть. Невозможно. Отчаянно дует. Кабину заносит снегом. Снег забивается под шлем, за воротник шубы. Зуб на зуб не попадает. [68]

В кабине не пробыл и часу. Выхожу к Симе. Возимся вдвоем. Со связью попрежнему ничего не выходит. Устраиваюсь полежать на крыле. Продувает насквозь. Опять залезаю в кабину. Дует еще больше. Как же согреться? Придумали прогулку - до ближайшего тороса, что в двадцати метрах от самолета, и обратно. Немного разогрелись. В голове тревожные мысли. Ведь продуктов у нас - три плитки шоколада и двести граммов сухарей на троих. Ничего теплого. А сколько будет пуржить? Хорошо, если сутки, двое, - а как пять-семь? Что тогда?