— Не желаете шерри? — предложил Джимми. — Моя жена любила немного горького шерри выпить перед воскресным обедом.

— Да, пожалуйста.

Следуя за ним в гостиную, я почувствовала стеснение в груди, явно вызванное ожиданием встречи. Пришлось мне вдохнуть поглубже, чтобы приготовиться. Не в первый раз я увижу Грэма, но это будет первый раз, когда я увижу его после того, как он меня поцеловал. Неудивительно, что я нервничала.

Если бы я не ушла с головой в работу, я бы, наверное, проанализировала этот поцелуй со всех сторон и разобрала бы его по косточкам. К этому времени я бы уже знала, были ли обдуманными и серьезными его намерения, или он уже успел переосмыслить недавнее изменение в наших отношениях.

У Грэма были манеры отца. Едва я вошла в гостиную, он встал, и, когда наши глаза встретились, я поняла, что могу забыть о своих сомнениях. Он смотрел на меня так, словно мы были в комнате одни.

Вот только мы были не одни.

Другого человека, стоявшего слева от меня, я не замечала, пока чья-то рука не коснулась моего плеча, после чего я ощутила на щеке отдающее виски дыхание Стюарта, когда он с улыбкой наклонился, чтобы приветствовать меня поцелуем.

— Видите, я же обещал, что мы скоро встретимся. — Все еще держа руку у меня на плече, он повернулся к Грэму. — Грэм, это Кэрри. Кэрри, познакомься, это мой брат Грэм.

Несколько выбитая из колеи неожиданным поворотом, я машинально произвела движения, которые полагается производить при знакомстве, и лишь очередной электрический импульс, пробежавший через мое тело от его рукопожатия, привел меня в чувство.

Вежливо, но твердо я сделала шаг вперед, чтобы стряхнуть руку Стюарта, и села в кресло, ближайшее к тому, на котором сидел Грэм. Затем улыбнулась отцу братьев, приближавшемуся ко мне со стаканом, который он наполнил из стоявшей в буфете недавно купленной бутылки сухого шерри.

— Спасибо, — сказала я Джимми. — Судя по запаху, нас ждет прекрасный обед.

— Не знаю, не знаю, станете ли вы его хвалить, когда попробуете.

— Поэтому он нас сначала и поит, — вставил Стюарт, подняв в качестве доказательства свой наполовину пустой стакан.

Не заметив моего маневра с креслами, он сел напротив меня, вытянул ноги и придвинул к себе Ангуса. Пес угрюмо повиновался.

— Итак, — жизнерадостным тоном произнес Стюарт, — как вы тут без меня целую неделю жили?

— Справилась кое-как.

— Она в Эдинбург ездила, — посчитал нужным добавить Джимми.

Я почувствовала на себе взгляд Грэма, прежде чем Стюарт произнес:

— В Эдинбург? — Брови его удивленно поднялись. — Зачем?

— Просто нужно было кое-что проверить для книги.

— Да, — продолжил старший из Китов, — всю неделю пропадала. Домой вернулась только в пятницу, и то ночью. Ох, и заставила меня поволноваться. Не люблю я, когда молодая девушка одна по ночам ездит. Неужто невмоготу было до утра подождать? — спросил он меня.

— Я могла вернуться, вот и вернулась, — только и ответила я, не желая открывать того, что попросту боялась пропустить экскурсию с Грэмом, запланированную на субботу.

Если сам Грэм что-то такое и заподозрил, виду он не подал.

— Вы нашли то, что искали? — спросил он и, когда я повернулась к нему, добавил: — Для книги?

— Да, и немало. — И, посчитав, что это дало мне повод сосредоточиться на чем-то существенном, я немного рассказала ему о том, что узнала из бумаг Гамильтона.

Стюарт, откинувшись на спинку кресла, осведомился:

— Что за герцог Гамильтон?

— Джеймс Дуглас, — ответил Грэм. — Четвертый герцог Гамильтон.

— Ах, этот. Ну конечно. И как это я забыл? — Он картинно закатил глаза и покачал головой, а Грэм усмехнулся и сказал ему:

— Не будь занудой.

— Знаешь, не все же спят с книжками по истории.

— Герцог Гамильтон, — с расстановкой, словно обращаясь к ребенку, стал объяснять Грэм, — был одним из самых важных людей начала восемнадцатого века в Шотландии. Он открыто называл себя патриотом и был одним из претендентов на шотландский престол. Некоторые протестанты, в том числе и он сам, полагали, что он больше подходит на роль короля, чем любой из изгнанных Стюартов.

— Да кто угодно был лучше Стюартов, — сказал его брат, но, когда он поднял свой стакан, по его ухмылке стало ясно, что он просто дразнил Грэма.

Проигнорировав его замечание, Грэм спросил меня:

— Он в вашей книге главный персонаж?

— Герцог? Нет, но часто появляется на заднем плане. Моя история пока что в основном происходит в Слэйнсе, но вначале у меня есть сцена, где он встречается с героиней в Эдинбурге. Ну, и все мои персонажи, понятное дело, имеют свое мнение насчет связи герцога с унией.

— Как и историки.

Стюарт допил стакан и спросил:

— Вы про меня снова забыли. Какая еще уния?

Грэм, помолчав, сказал мне сухим голосом:

— Простите моего брата. Его представление о прошлом нашей страны ограничивается фильмом «Храброе сердце».

Стюарт скорчил обиженную мину, но это у него не очень получилось. Своим обычным развязным тоном он произнес:

— Ну так давай, просвещай меня.

Грэм снисходительно прикрыл глаза.

— В «Храбром сердце» был Роберт Брюс. Ты помнишь, кто это?

— Ага. Король Шотландии.

— Его дочь вышла замуж за лорда-стюарда, отсюда и пошло название рода «Стюарт». Эта линия, пройдя через еще двух Робертов и нескольких Яковов, дотянулась до Марии, королевы Шотландии. Ты слышал о ней?

— Хорошая девушка, но неудачные замужества, — ответил Стюарт, входя в азарт.

— Сын Марии, другой Яков, стал наследником английской королевы Елизаветы, которая умерла бездетной. Таким образом, один из Стюартов стал одновременно королем и Шотландии, и Англии, хотя больше внимания уделял Англии, чем Шотландии, и здесь почти не показывался. Как и его сын, Карл I, который оказался чересчур властолюбивым, из-за чего на сцене появился Оливер Кромвель со своими людьми. Они заявили, что хватит с них королей, сместили Карла и послали его на плаху.

— Пока все понятно.

— Потом, после затяжной гражданской войны, правления Кромвеля и его парламента, англичане решили, что им все же будет лучше с королем, и потому призвали сына старого короля, Карла Стюарта (Карла II), вернуться и занять трон. Когда тот в 1685 году умер, королем стал его брат Яков, в чем не было бы никакой беды, если бы не тот факт, что Яков являлся католиком. Ревностным католиком. Теперь англичане боялись не только того, что он попытается лишить их с таким трудом завоеванной протестантской религии, но и того, что король Яков может заключить союз с другим католиком, их заклятым врагом— королем Франции.

Он замолчал, чтобы сделать глоток из стакана, в котором, как и в стакане его отца, плескалось виски, и продолжил рассказ:

— Английская аристократия начала задумываться о том, чтобы избавиться от Якова и посадить на трон протестанта, поскольку все они были настроены против французов. У них даже был идеальный кандидат на это место — старшая дочь Якова Мария, бывшая замужем за Вильгельмом, принцем Оранским, ярым протестантом, который уже много лет воевал с французами и давно метил на английский престол. И неважно, что он голландец, потому что он — супруг Марии и, следовательно, если ее сделать королевой, понадобилось бы лишь решение парламента, чтобы он стал соправителем. Но случилось неожиданное. Пока аристократы строили планы, вторая жена короля Якова родила сына. Для англичан это стало ударом, потому что наследник мужского рода в праве престолонаследования имеет преимущество перед женщинами. Поэтому они распустили слух, что новорожденный принц вовсе не принц, а простой ребенок, которого Яков, спрятав в грелке для постели, тайком пронес в палату королевы, чтобы обзавестись наследником. Не самая убедительная история, но для противников Якова этого оказалось достаточно. То, что последовало за этим, нельзя назвать войной, это была скорее шахматная партия, в которой крупные фигуры переходили с одной стороны на другую. В итоге через полгода Яков вместе с королевой и маленьким наследником был вынужден бежать во Францию. Такое с ним случилось не в первый раз. Еще в юности, когда его собственный отец Карл I погряз в гражданской войне, мать отвезла Якова во Францию, опасаясь за его жизнь. Отец его был казнен, и Стюартам пришлось какое-то время жить за границей, но потом англичане сами призвали его вернуться на трон. Помня это, Яков решил, что нечто подобное произойдет и на этот раз, если склонить голову и переждать. Он отвез королеву и наследника в Сен-Жермен, тот самый замок, где он жил когда-то подростком, и к весне 1689 года его дочь Мария и ее супруг Вильгельм заняли английский трон. Шотландия, проведя голосование, тоже признала Вильгельма королем. Итак, — продолжил Грэм, — наша страна разделилась на два лагеря: с одной стороны те, кто признал Марию королевой, потому что она шотландка и протестантка, с другой те, кто считал, что она не имеет права царствовать при живом отце и брате, который стоит раньше ее в очереди на престол. Вторая группа — те, кто желал вернуть на трон короля Якова, — получили название «якобиты», от Jacobus — это латинский вариант имени Яков.