– Бедная моя Зухра! Но как же ты решилась на это?

– Сегодня был удивительный день. Когда я замешивала тесто, я услышала, как Джамиля рассказывает сказку дюжине своих подружек, которые сбежались со всех соседских дворов. Детки не отводили глаз от лица нашей доченьки. Я была так удивлена, что они сидят и слушают ее историю, что сама подошла поближе и тоже прислушалась.

– Ты слушала сказку?

– Я заслушалась, Карим! Это была настоящая мудрая история, добрая, как сама наша девочка, и захватывающе интересная. Никогда еще я не слышала легенды столь красивой и столь волнующей, никогда! Всего через мгновение я перестала замечать, что рассказывается она детским голоском, что рассказчица держит на руках кошку, что вокруг Джамили сидят малыши… Аллах милосердный, такого удивительного чуда я не встречала еще никогда в своей жизни. И пусть я видела не много, но мне стало понятно, что малышка наша должна научиться всему, чему только можно!

Глаза Зухры горели. Карим залюбовался ее прекрасным лицом, которое стало совсем юным, когда она говорила о сказке, услышанной от дочери. «Как она прекрасна, моя Зухра! И какая тяжелая у нее жизнь! Аллах услышал мои молитвы – доченька выздоровела, жене стало полегче, но все равно она трудится с восхода и до заката… Прекрасная моя, добрая жена!» На глаза Карима навернулись слезы, но он сумел перебороть этот острый приступ жалости и твердо сказал:

– Да будет так, моя прекрасная! Я соглашаюсь с твоим решением! В великий праздник Рамадан мы, как всегда, раскроем двери нашего дома для твоего брата и его жены. Ну а если Сирдар согласится, то после праздника отправим доченьку в Багдад к дяде – учиться и становится самой умной на свете девочкой!

– Благодарю тебя, мой мудрый муж! Ничего другого я не желаю, только видеть нашу девочку самой счастливой и самой умной! И пусть сердце мое изболится в разлуке, но мысль о том, что девочка счастлива, излечит его.

Ничего этого не знала Джамиля, играя с подружками во дворе соседского дома. Ее не беспокоили предчувствия, не терзали страхи. Но в этот миг, прикоснувшись рукой к амулету, который теперь сопровождал ее всегда, она вдруг почувствовала такую удивительную, необыкновенную, солнечную радость, какой не чувствовала до сих пор никогда.

Миг – и наваждение исчезло. Но ожидание счастья осветило для девочки все вокруг, расцвели яркими красками дувал и дворик; деревья и даже кошки, ее всегдашние спутницы, показались Джамиле сегодня небывалыми, незнакомыми, сказочными зверями.

Имхотеп присел на ложе у ног Та-Исет, пока она избавлялась от тяжелой затейливой прически.

– Ты куда красивей своей госпожи, богиня…

– Но любишь-то ты ее, о смертный…

– Я никогда не испытывал любви, однако я наслаждаюсь, лежа рядом с красивой и страстной женщиной. Раньше никто никогда не жаловался на меня, богиня. Если бы ты просто наслаждалась теми ощущениями, которые я возбуждаю в твоем теле, ты поняла бы, что я прав.

– Ты – злой человек, смертный. Я не позволю тебе так жестоко шутить надо мной! – тихо сказала она.

– Я не собираюсь шутить, богиня, – прошептал он, и его теплое дыхание коснулось ее уха. Его слова и прикосновения вызывали у нее легкую дрожь. – Позволь мне любить тебя, Та-Исет! Не сопротивляйся!

Его рука начала медленно и нежно ласкать ее груди.

– Ах, богиня, моя прекрасная богиня! – прошептал смертный, но такой красивый юноша, прижавшись губами к ее мягким ароматным волосам.

Та-Исет почувствовала, что его руки и губы с нежностью ищут чего-то. Она слышала в его голосе сдерживаемую страсть, и ее душа, казалось, затаилась глубоко и наблюдала за ним. Несмотря на позднее пробуждение, Та-Исет не отдохнула, у нее не оставалось сил, чтобы сопротивляться. Расстегнув серебряную, филигранной работы застежку ее длинной столы, юноша раздел ее. Он был очень осторожен, очень нежен.

В течение нескольких долгих минут он просто сидел и пристально смотрел на крепкие золотистые груди, которые вздымались и опадали в такт дыханию. Потом бережно уложил ее на спину между подушками и начал покрывать грудь нежными поцелуями. Его губы прикасались к ней легко и быстро.

– Я всего лишь смертный, богиня, – тихо произнес он. – Смертный, которому отмерена короткая жизнь. Да, мне удалось ненадолго перехитрить бога богов, сияющего Ра… У меня никогда не было времени, чтобы заняться любовью с красивой женщиной. Но здесь, в твоих благоухающих покоях, я задержусь и буду обожать тебя, пока не наступит час нашего расставания.

Потом его губы снова принялись ласкать ее плоть. На этот раз они двигались медленно и чувственно, своей лаской пробуждая внутри нее крошечное пламя желания.

Она не сопротивлялась – то ли из-за усталости, то ли потому, что наконец достигла цели – этот красивый как сон юноша сейчас принадлежит ей. Пусть ненадолго, но он принадлежит только ей. Его губы, руки, его соблазнительные слова – все это соединялось, чтобы покорить ее.

Кто знает, кто кого покорил тогда, на ристалище? Кто кого покоряет сейчас? Та-Исет вспомнила, как горели его глаза, когда он помог ей сойти с колесницы… Был то первый миг их любви? Или просто юный смертный, ставший бессмертным, выбрал, с кем ему провести какую-то небольшую часть своей бесконечной жизни?

Та-Исет посмотрела на Имхотепа и сказала просто:

– Люби меня!

Изумленный, он взглянул на нее, и когда она повторила эти два слова, он застонал, словно умирающий от голода человек, которого пригласили на роскошный пир. Он мог бы поклясться, что его руки дрожали, когда он помог ей окончательно освободиться от тяжелого одеяния. Он пристально и страстно смотрел на Та-Исет, а его руки пробегали по ее шелковистой коже, двигались вверх, чтобы охватить большие груди, потом скользили вниз, по бедрам. Его пальцы, вначале нерешительно, а потом все более уверенно с нежностью проникали в ее тайную сокровищницу. Она еще не была по-настоящему подготовлена, когда его черноволосая голова быстро опустилась, и его язык коснулся крошечного потайного чувственного цветка ее женственности.

Она судорожно вздохнула, но его пальцы уже мягко раздвинули створки тайной раковины, и его язык принялся искусно ласкать ее, исторгая из ее души поток жидкого пламени. Она поняла, что ей все равно. Так или иначе, ей удалось на какое-то время стать желанной для от этого человека, поэтому, ни о чем не беспокоясь, Та-Исет позволила себе отдаться вихрю приятных ощущений, которые Имхотеп возбуждал в ее теле.

Он был невероятно выносливым любовником, и она была очень удивлена, увидев, что он способен на такую нежность. Его алчущие губы начинали вносить смятение в ее чувства, когда он необыкновенно бережно сосал этот крошечный лакомый кусочек ее нежной плоти. Из глубин ее души поднялась жаркая волна, и она вскрикнула, все еще испытывая страх перед ощущениями, которые этому человеку удалось пробудить в ней.

Имхотеп понял ее, пригладил спутанную прядь волос у нее на лбу и поцеловал.

– Ты так прекрасна в своей страсти! – тихо сказал он.

– Возьми меня! – прошептала она срывающимся голосом и, повернувшись, прильнула к нему, дрожа всем телом.

Он мгновенно, словно защищая, заключил ее в объятия своих сильных рук и тихо произнес:

– Здесь, в уединении твоей опочивальни, моя душа смягчается. Я знаю, что волную твои чувства, богиня, но знаешь ли, как волнуешь мои чувства ты? Со мной такого еще никогда не бывало прежде. Не думаю, что когда-нибудь смогу насытиться тобой!

Его голос стал хриплым от волнения, и она почувствовала, как его жезл любви, твердый и полный страстного желания, прижимается к ее бедрам. Однако на этот раз он не сделал ни одного движения, чтобы силой овладеть ею. Неожиданно Та-Исет поняла, что если смертные любовники владычицы унижали ее, то это, несомненно, случилось из-за того, что она любила их и доверяла им. «Я никогда не полюблю этого смертного и не доверюсь ему, – думала она, – но если смогу доставить ему удовольствие – а я, тут нет никаких сомнений, могу доставить ему необыкновенное удовольствие, – тогда, возможно, мне удастся хоть ненадолго одержать верх над моей повелительницей».