– О нет, не дурного… Просто наши народы столь различны, и обычаи столь отличаются, что тебе не понять моих опасений.

Увы, но халифу были вполне понятны опасения Джамили. Сколь была бы велика ее печаль, если бы она узнала, что он вовсе не иноземец Клавдий, который вскоре может и исчезнуть из ее жизни, а сам халиф, владыка, повелитель Гарун аль-Рашид!

– Да будет так, моя звезда. Я подчиняюсь твоему желанию. Но лишь потому, что завтра, едва наступит полдень, я вновь появлюсь на пороге вашего дворца красоты, чтобы увести тебя на долгую прогулку…

Джамиля покраснела, прекрасно поняв, куда собрался ее уводить этот удивительный иноземец. Но она еще и не догадывалась, сколь далеко собрался зайти ее возлюбленный.

«О малышка, завтра перед распахнутыми дверями твоей лавки ровно в полдень появится не иноземец Клавдий, потерявший голову от несказанной твоей красоты, а сам халиф Гарун аль-Рашид, который станет просить у твоего уважаемого дядюшки твоей руки…»

Вскоре показался дом Джамили. Упоительная прогулка двоих, связанных общей тайной, подходила к концу. О, сейчас халиф был не умнее любого иноземца. Ибо страсть кружила ему голову, а как повести себя – он не ведал.

– Скажи мне, о прекраснейшая, что говорят законы твоей страны? Должен ли я поблагодарить твоих уважаемых дядюшку и тетушку за то, что они позволили тебе проводить меня по городу?

Джамиля пожала плечами. Увы, она и сама не ведала, что говорят в этом случае обычаи ее родины. Но подумала, что не будет ничего дурного, если иноземец поклонится ее родне.

– Думаю, Клавдий, будет очень разумно, если ты действительно их поблагодаришь.

Халиф послушался и отвесил, должно быть дюжину дюжин поклонов почтенным родственникам Джамили. Те готовы были уже обратиться к нему с расспросами о том, сколь удачным для него, иноземного купца Клавдия, был этот ненастный день и где повезло и ему и их племяннице укрыться от непогоды, но Гарун аль-Рашид уже уходил. Он лишь сказал, что они переждали грозу в гостеприимном доме его соотечественников. И ни словом, о Аллах, не соврал, тем не менее не сказав ни слова правды.

– О, почтеннейшие, вы можете не беспокоиться. Это люди уважаемые и весьма небедные. Нас угостили вкусными яствами и подали сладкие напитки. А дети моих соотечественников оглашали двор, весело играя под струями ливня.

Тетушка Айше улыбнулась, вспомнив, как она вместе с братьями тоже играла под струями редких и таких долгожданных дождей. Да, разговор был окончен, и Джамиля ушла к себе. Почему ни дядюшка, ни тетушка более не расспрашивали ее, девушка не думала. Но отчего опасения не посетили души Сирдара и Айше, не ведал никто… Лишь каменная кошка медальона Джамили таинственно улыбалась.

Гарун аль-Рашид мог немедля вернуться во дворец, дабы полюбоваться, каких глупостей натворил там его «заместитель». Но настроение халифа столь сильно отличалось от утреннего, что он решил вернуться в свои покои на постоялом дворе и вновь вспомнить, сколь нежной и страстной, неопытной и смелой оказалась его избранница.

Стены этих покоев, казалось, хранили ее аромат и ее вздохи, ее пылкие слова и ее радость. И потому халиф провел ночь куда более возвышенную, чем желал, и куда более прекрасную, чем любая из его прошлых ночей.

Утром же халиф через заветную калитку вернулся во дворец. Муслим, преданный раб, который всегда знал обо всем, не жалея красок, живописал Гаруну аль-Рашиду о чудесах и глупостях, которые творил глупец Абу-ль-Хасан.

Халиф смеялся над рассказом раба, но где-то в глубине его души шевельнулась и жалость к недалекому и неумному юноше, который тщился показать свои достоинства и свой ум, не обладая при этом ничем, хоть отдаленно ум и достоинства напоминающим.

– Но что сейчас делает этот несчастный?

– Он спит, – пожал плечами Муслим. – Твои наложницы не пожалели сил, утоляя его глупую страсть, и он теперь слабее новорожденного котенка. Да и умом сравним с ним.

– Ну что ж, пусть почивает. Пусть приготовят все для омовения, и… мне надо подумать. Когда появится визирь, пусть тотчас же войдет ко мне. Я буду в зале с бассейнами.

Да, это было любимое место для размышлений халифа. Четыре бассейна, выложенные изразцами разного цвета, ежедневно наполнялись теплой водой и разными маслами. Лучше всего Гаруну аль-Рашиду думалось после бассейна с жасминовой водой. Насладившись же теплыми водами всех четырех купален, халиф готов был к долгому заседанию дивана, ибо мысли его тогда были возвышенны и очищены от скверны зависти и зла.

Теплая вода с ароматом розового масла нежно приняла тело халифа. И столь же быстро мысли халифа перестали быть мыслями купца Клавдия. О, теперь владыка великой страны и прекрасного Багдада размышлял о том, как назвать Джамилю своей женой, не унизив ни одной из древних традиций.

Деликатное покашливание отвлекло халифа от размышлений. Визирь Умар в непроницаемо-черном кафтане поклонился повелителю.

– Да пребудет с тобой вовеки милость Аллаха всесильного!

– Да хранит он и тебя, достойный визирь!

– О повелитель, радостным ли был для тебя вчерашний день? Заслужили ли мы, твои покорные слуги, похвалы? Повеселился ли ты вместе с нами?

«О чем он говорит? Почему я должен был веселиться?» – с некоторой тревогой подумал халиф. И лишь вспомнив, что он должен был укрываться в дальних комнатах и вместе со всеми наблюдать за глупостями Абу-ль-Хасана, ответил:

– О да, мой усердный визирь! Вчерашний день оказался необыкновенным! Воистину, никогда я не радовался своим придумкам так, как радовался вчера. И от всего сердца хочу поблагодарить своих усердных слуг за это. Ибо я вчера узнал столь много о столь разных людях, видел столько чудес, что душа моя навеки переменилась.

«О счастье, – подумал визирь. – Значит, халиф не увидел моего позора, не понял, сколь сильно был я унижен. Более того, он поблагодарил меня… Значит, мой повелитель доволен. И значит, могу быть доволен и я, ибо радость халифа для моего процветания значит куда больше, чем мои ничтожные обиды…»

– Более того, мой визирь, я хочу просить твоего совета. Ибо понимаю, что лишь ты один в силах дать его мне…

Довольная улыбка заиграла на лице Умара. О счастье, его восхождение к вершинам могущества продолжалось. И вчерашний день ничего не изменил.

– Я весь обратился в слух, о мой повелитель! – низко, как только мог, поклонился визирь.

– Расскажи мне, достойнейший, о прекрасных традициях нашей страны.

– Обо всех традициях, мой владыка? Боюсь, что мой рассказ затянется на несколько лет, но мы так и не приблизимся к пониманию души нашего воистину великого народа.

– О нет, мой добрый друг…

«Друг, – пронеслось в мозгу визиря. – О счастье!»

– …только о традициях, которые рассказывают о браке. Я хочу знать, как должен просить руки своей избранницы юноша моего народа.

– Просить руки, владыка?

– Да, Умар. Я влюблен. Вчерашний день еще более убедил меня в том, что лучше, умнее, желаннее и прекраснее Джамили не найти мне никого в этом мире.

«Как странно… Халиф весь день потешался над глупостью того юноши. И при этом убедился в достоинствах какой-то торговки». Недоумение на лице визиря было столь заметно, что халиф поспешил объясниться.

– Чем больше я слушал глупые слова того юноши, тем больше понимал, что стране нашей необходим наследник. Наследник разумный, достойный звания халифа, достойный уважения двора и народа. Но обзавестись наследником, не женившись, я, увы, не могу. А потому должен, как ты мне уже неоднократно советовал, жениться. Вот теперь я и хочу узнать, как свататься к девушке, которую хочу назвать своей женой.

– Но она же простолюдинка, халиф! – вне себя от изумления воскликнул визирь. Ужасным, недостойным халифа было и простое увлечение этой девушкой. А женитьба могла уронить достоинство повелителя в пыль.

– Она умна, хороша собой и открыта сердцем. Она куда больше нравится мне, чем любая иноземная принцесса или дочь князя. Я думаю, что она воспитает наследника куда лучше, чем даже сотня царских дочерей.