- Главное, чтобы документ не попал в руки врага, - предупредил он.

- Не попадет, - заверил Павленко.

Затем они вышли во двор, сели в машину и поехали в неизвестном Петру направлении. Минут через сорок оказались на маленьком аэродроме, а точнее - на площадке, где стоял самолет. Это был небольшой пассажирский самолет иностранной марки без каких-либо опознавательных знаков. Заняв место в салоне, капитан спросил командира экипажа, одетого в такой же, как и он, костюм, известно ли ему, куда лететь, где садиться и что делать дальше. [160]

Задачу капитану Павленко поставили сложную. Надо было вывезти неизвестного товарища на глазах у военных эмиссаров эмигрантского правительства, чтобы они не поняли, куда и зачем убывает их «соратник по борьбе». Решено было создать видимость, что ответственный партизанский руководитель убывает для встречи с представителями эмигрантского чехословацкого буржуазного правительства на самолете словацкой авиации. Только потом узнал Петр, что летели в Словакию на партизанский аэродром, расположенный в районе Низких Татр, за одним из руководителей штаба партизанского движения, чтобы доставить его на встречу с представителями Ставки - маршалами Тимошенко и Ворожейкиным, а также с представителем советского штаба партизанского движения. Несколько позже сюда прибыл Генеральный секретарь Центрального Комитета Коммунистической партии Чехословакии Клемент Готвальд, находившийся тогда в Советском Союзе.

Чтобы преодолеть Карпаты, экипажу сначала пришлось лететь на восток с набором высоты, а затем повернуть на запад и следовать к месту посадки.

Карпаты остались позади. Долго, ломаным маршрутом летели над Словакией: к району посадки подлетели с запада, иначе говоря, с тыла.

Впереди показались огни. Это был входной ориентир - четыре костра, расположенные в линию. Самолет пролетел над этой линией со снижением. Опять показались огни: четыре крупных костра обозначали огромный прямоугольник. Сели благополучно.

Пока велась разгрузка, к самолету подошла группа людей (человек десять-двенадцать, одетых в штатское и военное). Все ждали окончания разгрузки и о чем-то оживленно разговаривали.

Павленко по стремянке сошел на землю и зашагал к встречавшим. Не доходя немного до группы, лихо приложил два пальца к головному убору и нарочито громко произнес:

- День добжий, панове!

В ответ - дружное:

- Здрасте, здрасте, здрасте!!!

Вот здесь, как нигде раньше, Петру пригодилось знание украинского и польского языков, очень схожих со словацким. Украинский язык - его родной. А польскому его научила мать, по отцу - полька. [161]

После приветствия капитана забросали вопросами. Он поднял вверх палец и сказал:

- Шановни Панове, для розмовы нима часу! Зрозумили? Берите швыдко гостинец и идите до домы!

Сказав это, Петр направился к доставленному грузу. Тут к нему подошел крепко скроенный мужчина в макинтоше и берете, поздоровавшись, сказал тихо:

- Я от товарища Асмолова, что ему передать?

Петр молча смотрел на незнакомца. То, что он произнес, не совпадало с тем, что говорилось на инструктаже перед вылетом сюда. Ему должны были сказать: «Я от товарища Швермы. Привезли вы письмо?» Отзыв же прозвучал иначе. Никто из наших, по-видимому, тогда еще не знал, что на днях товарищ Шверма - один из главных руководителей партизанского движения Чехословакии - внезапно умер при переходе партизан в район Низких Татр. Временно его заменил полковник А. Н. Асмолов.

Петр стоял молча. Тогда незнакомец произнес:

- Я от товарища Асмолова. Швермы нет в живых. Он умер. Привезли вы письмо или передадите что-либо на словах?

«Кажется, все в порядке, можно верить этому товарищу», - решил капитан и протянул конверт.

Мужчина взял пакет и скрылся за самолетом.

В это время подъехала подвода. На нее стали быстро грузить тюки и ящики. Многие встречавшие подошли к подводе и при свете карманных фонариков стали рассматривать привезенные «гостинцы», громко читать надписи на ящиках, сделанные на английском языке. Петр не понимал значения этих слов. Да и не особенно хотел знать. Его волновало одно: где же человек, которого он должен взять. И тут подошел уже знакомый мужчина в берете, шепнул тихо:

- Это письмо для меня. Я лечу с вами!

…На аэродроме самолет мягко совершил посадку, и машина доставила экипаж в резиденцию представителей Ставки.

Пройдя в свою комнату, Павленко быстро переоделся, привел себя в порядок и, выйдя, стал обдумывать предстоящий доклад.

Через несколько минут из соседней виллы вышли маршалы Тимошенко и Ворожейкин, а с ними - вчерашний [162] штатский, отправлявший Петра на задание, и еще один - средних лет стройный мужчина в синем свитере и с трубкой в зубах. Шел он неторопливо, словно отсчитывая шаги.

Вот все четверо остановились. Человек с трубкой во рту стоял в центре и о чем-то оживленно вел рассказ, при этом энергично жестикулировал правой рукой, словно рубил воздух. Потом они медленно пошли вдоль дорожки, не прекращая разговор. Когда они подошли ближе, Петр рассмотрел незнакомца. На вид человеку в синем свитере было лет пятьдесят, лицо с прямым носом и проницательным взглядом красивых серых глаз казалось строгим, энергичным. Слегка вьющиеся каштановые волосы зачесаны назад. Капитан уже хотел было пойти навстречу маршалам, доложить о выполнении задания, как вдруг из соседней виллы выбежал его бывший пассажир и с возгласом «Клемент! Клемент!» бросился к человеку в синем свитере.

Готвальд - это был он - зашагал к товарищу. Они заключили друг друга в крепкие объятия. Так стояли несколько секунд, не в силах больше произнести ни слова.

«Вот он какой, Готвальд!» Петр изумленно смотрел на руководителя чехословацких коммунистов.

Выждав подходящий момент, капитан подошел к маршалам и доложил о выполнении задания.

- Вижу, вижу, что задание выполнили успешно, - сказал Тимошенко.

А потом было совещание представителей Ставки с чехословацкими товарищами. Оно продолжалось несколько дней. Из Москвы часто звонили, интересовались, как идут дела.

Завершив дела на 4-м Украинском фронте, представители Ставки снова направились в Венгрию, где назревали большие события. [163]

В огненном кольце

Заканчивался морозный, снежный декабрь 1944 года. Штаб-кзартира представителей Ставки маршалов Тимошенко и Ворожейкина находилась тогда в небольшой венгерской деревне Ясапати, в нескольких десятках километров к востоку от Будапешта. Огненный фронтовой вал, прокатившийся еще в начале месяца через эти места, вплотную приближался к венгерской столице, охватывая ее со всех сторон огромным кольцом.

В большой комнате, служившей рабочим кабинетом маршалов, на огромном столе лежала карта со свеженанесенной обстановкой в полосах действий 2-го и 3-го Украинских фронтов. На другом столе был развернут крупномасштабный план Будапешта и его окраин, который внимательно рассматривали Тимошенко и Ворожейкин. При них неотлучно находились полковники Тюхов и Постников. В соседней комнате стоял столик с телефонами, тут было рабочее место офицера для особых поручений. Телефонные звонки раздавались непрерывно. Павленко то и дело приходилось подзывать маршалов или записывать телефонограммы.

Около восемнадцати часов 26 декабря по ВЧ позвонил маршал Ф. И. Толбухин, а вслед за ним - маршал Р. Я. Малиновский, Командующие фронтами доложили представителю Ставки С. К. Тимошенко, что Будапештская группировка фашистских войск окружена. В огромном кольце оказалось сто восемьдесят восемь тысяч фашистских солдат и офицеров.

- Значит, сегодня кольцо сомкнулось. Отлично! - одобрил Тимошенко.

- Теперь нужно принудить противника к быстрейшей капитуляции, - добавил Ворожейкин. [164]

- Это - задача первостепенной важности, - согласился Семен Константинович. - Но как ее выполнить? Ведь гарнизон свежий и сильный. К тому же гитлеровцы любой ценой попытаются удержать венгерскую столицу.