ЕСЛИ СТАРЫЙ ЗНАКОМЫЙ БУДЕТ ЗАБЫТ

Шайлер

Фейерверк взрывался великолепным множеством цветов и звуков, выстреливая, словно радугу, выше лондонского горизонта, поскольку толпа на Набережной Виктории приветствовала с вожделением начала нового года.

Шайлер Ван Ален смотрела фестиваль с балкона городского дома через дорогу от Примроузского холма[1], любовалась видом на «Лондонский Глаз»[2], пылающий серебром и лавандой в ночном небе, окаймлённого блестящим синим светом от ряда деревьев, окружающих парк.

— Почти полночь, — сказал Оливер Хазард Перри, когда появился с двумя бокалами шампанского и вручил Шайлер один из них, улыбнувшись.

Он носил свежий черный смокинг с солнечными серебряными запонками, и она была поражена его взрослой мужественностью — силой, которую он внёс в себя, вновь открытую уверенность в своём шаге. Его песчаные коричневые волосы были причесаны в сторону от лба, светло — коричневые глаза искрились несколькими прекрасными линиями. Лондонские девушки не могли добраться до него — на его телефон постоянно приходили сообщения с их просьбами: встретится с ними и выпить в Лулу'с[3] или присоединиться к ним для ещё одной вечеринки Пимс энд Хос в «Гарри»[4].

Оливер рассказал ей все о своей любовной интриге в Нью — Йорке с ведьмой, которая излечила его сердце и вылечила его кровь от тоски, оставшуюся в нём от фамильяра Шайлер. Он вернулся к тому, что стал только её проводником, но он был все еще дорог ей — её лучшим другом с самого начала.

— Ура, — сказала она, принимая стакан и звеня им о его. Она согласилась пойти, несмотря на своё настроение, и надела черное бархатное платье, которое подошло ей. Траурное платье, она не могла не думать, как надела его ранее этим вечером. Оно было коротким, с глубоким Vобразным вырезом, без рукавов. Противоположно темной ткани выступали её ключицы, словно острыми линиями, и она знала, что ее руки выглядели крайне тощими. Скай носила кольцо с Соединения Уз на левой руке и серебряный браслет на предплечье, который Оливер подарил ей на день рождения несколько лет.

Её друг вдумчиво оценил ее.

— Ты выглядишь красивой и трагической, как героиня накануне боя. Как Жанна д'Арк в своих серебряных доспехах.

— Хорошо, что ты сказал, хотя я не чувствую себя особенно храброй, — ответила Шайлер, возясь с новой короткой стрижкой эльфа с небольшой «фриндж» — то, что британцы называют челкой.

— Но возможно поможет шампанское.

Она улыбнулась, как раз когда почувствовала странный холод, не от холодного бриза, а от необъяснимого, непоколебимого чувства, что за нею наблюдают. Стоя на террасе, она внезапно почувствовала себя уязвимой и повергнутой, но воздержалась от сообщения Оливеру. Она не хотела, чтобы он ещё больше волновался. Но все же — это было там — чувство, что ктото наблюдает за ней. Наблюдение и ожидание. Она избавилась от беспокойства, и они смотрели в дружеской тишине на взрывающийся фейерверк, позади вращалось колесо обозрения. Несколько месяцев они жили в Лондоне, но должны были все же посетить любое из этих обычных туристических мест. Не то, чтобы они должны были там весело провести время — хотя с Кингсли Мартином рядом веселье никогда не было далеким.

— Вы тут вдвоем! — Кингсли быстро шел, присоединяясь к ним на террасе с веселой компанией гостей. Вечеринка была его идеей — окружение, что составил лондонский Ковен, сплачивалсь для одного последнего ура в этом году. Он был высоким и красивым, лихо растрепанный черный галстук — бант лукаво смотрел с воротника рубашки. У них был Кингсли, а потому формальные костюмы и старинное шампанское.

— Давайте встретим новый год с шиком! — Настоял он. Кингсли и его друзья были одеты в конические шляпы с яркими сигналящими рогами, которые выстрелили языки бумаг. Он вручил Шайлер искрящийся предмет, и она махнула его с балкона, разделив улыбку с Оливером, так как искры летели в ночном воздухе. Обратный отсчет начался, и они присоединились к венатору — Десять, девять, восемь, семь … три два один …

Шум был оглушителен, поскольку оркестр протрубил Пятую часть Бетховена, и раздался фейерверк, взорванный большими по размеру орудиями.

— С новым годом, — пожелал Оливер.

— СЧАСТЬЯ, СЧАСТЬЯ, СЧАСТЬЯ! — Вопил Кингсли, даря каждому из друзей неаккуратный пьяный поцелуй в щеку прежде, чем возглавить веселую группу, исполняющую «Старое доброе время» его богатым баритоном. Шайлер обменялась забавной улыбкой с Оливером. В течение последних нескольких месяцев два из них эффективно действовали как венаторские тюремщики, родители и доверенные лица; и в то время как Шайлер был рада видеть его в приподнятом настроении, Кингсли мог быть беззаботным, и она волновалась о нем.

— С новым годом, Олли, — сказала она, целуя его в щеку, вспоминая прошлый канун нового года, проведенный с ним, наблюдая по телевидению спуск шара по Таймс — Сквер. Когда — то давно Шайлер очень хотела испытать действительно великую сторону Нового года — поцеловать когото в полночь, возможность носить красивое платье, с нетерпением ждать наступающего года в руках юноши, которого любила. Она нежно сжала руку Оливера, как раз, когда ее сердце болело от настоящей любви. Прошло несколько месяцев, с тех пор, как она сказала прощай Джеку Форсу в пустынях Египта. Другой климат, другая жизнь. Она обещала ему, что продвинется со своими поисками в своей миссии; забудет о любви в пользу обязанности. Она помнила свою прошлую ночь вместе с ним, как он держал ее, как они прятались друг в друга, кожа против кожи, дыхание против дыхания, не желая отделиться, ни на мгновение. Что произошло с Джеком?

Он все еще жив? Мими убила его? Шайлер не знала. Не было никакого способа узнать. В течение многих месяцев не было никакого признака ни об одном из близнецов Форс. Ковен сломлен, вампиры в отступлении — нигде не было никаких новостей.

— Я уверен, Джек жив, — сказал Оливер, читая ее мысли, как всегда.

Она не отвечала, просто отпила ещё один глоток.

— Мими, тоже — так или иначе, я не думаю, что они в состоянии убить друг друга, — сказал он. Если бы Джек был мертв, то она знала бы это, думала Шайлер. Так или иначе, она знала бы, не так ли? Она почувствовала бы это. Но все, что она чувствовала, было оцепенение. Как будто у неё отрезали конечность, как будто ее сердце так устало от боязни и огорчения, что бросило надеяться. Было слишком трудно думать о Джеке и о том, что они были вместе. Обещание, связь, радость, любовь, исторические книги…

Не какова любовь, а какова боль? Ей вредно думать о Джеке; это отвлекало ее от работы. Она не должна сохранять его в своем уме. Должен быть способ забыть, таким образом, она могла бы сконцентрироваться на задаче.

Люцифер передвигал свои фигуры по шахматной доске. Игра закончится на них. Выживание вампиров под вопросом. Борьба за Небеса и Землю начнётся и закончится ей.

— Я знаю, что Джек никогда не смог бы убить, и я надеюсь, что ты прав, говоря так о Мими, — сказала она.

— Я знаю, — ответил Оливер. Он защищал Мими в течение многих месяцев. Шайлер не была так же уверена, что он не изменил свои взгляды, касательно Мими. Мими когда — то была одержима разрушением Джека, поиском мести, но Оливер был убежден, что ее привязанность бежала в другое место, теперь. Шайлер не была уверена, что Кингсли вытеснил Джека в сердце Мими Форс. Кроме того, Кингсли никогда не говорил о Мими, что бы ни случилось между ними. Согласно словам Оливера, Мими отдала свою душу, чтобы вытащить его из ада — но она еще больше беспокоилась, потому что, если Мими потеряла то, что было ее душой — тогда, что это значило для Джека? Кингсли был, конечно, намного более оптимистичен, чем Шайлер. Он корпил день за днем, похороненный в книгах Хранилища.