— Ладно, — сказал он, заводя машину, — посмотрим, что можно сделать.

— Как дела дома? — спросила Сирсе, не отходя от машины.

— Хорошо, все хорошо.

— Как Эстела?

— Хорошо, спасибо.

Машина медленно тронулась. Сирсе не отставала от нее на протяжении нескольких метров, увлекая за собой жену дона Браулио. Потом она остановилась и крикнула:

— А дети? Как дети?

Ее вопрос остался без ответа. Машина рванула вперед. Достигнув конца улицы, она повернула налево и исчезла в облаке плохих предзнаменований.

Перед глазами Голиафа сгустился зловещий туман, который мешал ему различать что-либо вокруг. Люди, машины, здания — все было как на нечеткой фотографии. Звуки едва просачивались в мозг, приглушаемые тем бесконечным расстоянием, которое отделяло его от мира. Словно в затмении, он пересек улицу и зашел в «Долгое прощание». Он был встречен доносящимся как будто издалека звоном колокольчика и внезапным молчанием всех присутствующих. Он нашел свободную табуретку в конце барной стойки.

— Бутылку рома и стакан, — попросил он, и его голос показался ему таким слабым и чужим, что он повторил просьбу, чтобы убедиться, что вообще что-то сказал.

— Жажда, да? — поинтересовался Галиано, выполняя заказ.

— Тени — вот что это такое. Над нами сгущаются тени, — ответил Голиаф, наполняя стакан и опустошая его залпом.

Он снова себе налил и оглянулся по сторонам. Сквозь дымку он увидел длинную деревянную стойку, ряды пыльных бутылок с пожелтевшими от времени этикетками, огромную картину, на которой была изображена нахальная красная мельница над толпой безликих мужчин и женщин с зонтиками. Он услышал стук костяшек домино по мраморной поверхности стола, звон стаканов, легкое жужжание телевизора. Он почувствовал запах пролитого вина, сигаретного дыма, застоявшейся мочи в туалете. Он коснулся пальцами холодного стекла бутылки и плотного воздуха, в котором сквозили подозрительные взгляды. Он поднял стакан и произнес:

— За любовь!

Когда пришли люди, искавшие Беато, Голиаф был уже пьян. Ему хватило ясности ума только для того, чтобы осознать, что он никогда не пополнит ряды этих мужчин. Он не разделит их ненависть и не будет охотиться на Беато.

— Где он? — спросили его.

Голиаф посмотрел поверх их голов и в грязном зеркале бара увидел, как Беато прокрался по тротуару и исчез за повозкой. Голиаф подумал, что кто-то сейчас поднимет тревогу и все кинутся за ним, но никто даже не пошевелился. Голиаф понял, что Беато видел только он.

— Я не знаю, но это точно волшебство, — сказал он и разразился громким хохотом пьяного здоровяка.

Он поднялся с табуретки и заплатил за ром. Подойдя к двери, он помахал всем рукой на прощание. Когда он оказался на улице, все его чувства были притуплены. Возле грузовика его вырвало. Ненадолго стало легче. Из кармана брюк он достал ключи и долго пытался выбрать нужный. Когда ключ в конце концов был найден, его снова разобрал смех. Он открыл заднюю дверь и повалился на матрас.

— Волшебство! — прокричал он и, даже засыпая, не переставал смеяться.

Долгие месяцы его кровь была заражена ненавистью и жаждой мести. В его венах бежал мутный бурлящий ручеек, который отравлял все на своем пути и искал возможности вырваться наружу. Теперь, когда он пьяный шагал в компании обманутых мужей, этот поток вышел из берегов и сочился из каждой поры его кожи.

Мужчины двигались все быстрее, а за ними следил бесстрастный глаз луны, застывший посреди черного неба. Их тела обдувал освежающий ветер, который постепенно усиливался, предвещая бурю. Они передавали друг другу бутылки и пили на ходу, не обращая внимания на то, что спиртное текло по лицу и по одежде. Дон Браулио уже давно не заботился о том, чтобы затягивать пояс кимоно. Пояс болтался, выпущенный из петель, и халат волнообразно колыхался на ветру. Из-под расстегнутой пижамы торчал круглый и безволосый живот. Дон Браулио постоянно обгонял процессию и делал снимки. Вспышка ослепляла людей, на секунду выхватывая из ночной тьмы очертания домов и деревьев.

Они миновали старый ангар и булочную фрау Беккер. Когда они достигли повозки Беато, к ним присоединились те, кто ждал в баре. Паниагуа осмотрел дом на колесах и, удостоверившись, что он был пуст, повел мужчин в свой подъезд и затем по лестнице на свой этаж. Он остановился у дверей квартиры и знаком попросил всех замолчать. Изнутри не доносилось ни звука. Было слышно только учащенное дыхание пьяных мужчин. Очень осторожно он вставил ключ в замочную скважину, повернул его и толкнул дверь. Беато сидел на диване в гостиной рядом с детьми; Беатрис выходила из спальни с дорожной сумкой в одной руке и ключами от машины в другой. Завидев на пороге мужчин, она выронила из рук сумку и подбежала к детям. Мужчины накинулись на Беато и все вместе начали его бить. Они пинали его, молотили кулаками, рвали на нем одежду, царапали ему лицо. Они изливали свое бешенство, в то время как Беатрис кричала, удерживаемая Леандро, а дон Браулио кружил по комнате, делая снимки, как репортер во время вооруженного конфликта. Когда наконец мужчины устали наносить удары, узнать Беато было невозможно. Ничего не осталось от того красивого лица, которое привлекало женщин. Ему выбили зубы. Из уголков губ стекала кровь, смешавшаяся со слюной. Глаза заплыли. Скулы с лопнувшими сосудами превратились в два фиолетовых пятна, покрытых каплями пота.

— Нужно отнести его на улицу! — произнес Паниагуа.

В этот момент Беатрис вырвалась из рук Леандро и устремилась к Беато, чтобы прильнуть к изуродованному телу. Паниагуа преградил ей путь и вне себя от ярости ударил ее кулаком по лицу. Она отлетела назад, натолкнулась на стул и без чувств повалилась на пол.

— В ангар его! — прокричал дон Браулио, заряжая фотоаппарат новой пленкой.

Паниагуа схватил Беато за волосы и поволок на лестничную площадку, а затем по ступеням на улицу. Из последних сил Беато попытался защититься. Он постарался ударить Паниагуа, но лишь слегка задел его щеку. На него снова навалились и избивали ногами до тех пор, пока он не перестал двигаться. Затем его взяли за руки и за ноги и понесли, как мешок, сквозь зловещую тьму. Шум драки заставил соседей прильнуть к окнам. Большинство молча наблюдало за тем, как убивали Беато. Лишь изредка доносились голоса с просьбой оставить его в покое или, наоборот, не жалеть и покончить с ним поскорее. Это были приглушенные голоса пассивных участников мести, трусливый шепот. Некоторые, самые безрассудные, выскочили на улицу и последовали за Паниагуа и остальными к ангару.

Ангар находился в самом начале улицы, рядом с двухэтажным домом, уже полвека назад брошенным на произвол судьбы. Он занимал угол сада, такого же запущенного, как и дом. От тротуара его отделяла каменная стена и железная дверь без замка. Беато оставили лежать в саду посреди сорняков. Леандро указал на него пальцем и, обращаясь к только что прибывшим, провозгласил:

— Этот человек обманул нас всех. Он заслуживает того, что с ним происходит.

У Леандро был голос выпившего человека, но он не потерял своего авторитета покровителя улицы Луны. Шепот прекратился. Какая-то женщина подошла к Беато и плюнула ему в лицо. Плевок попал ему в переносицу, и по обе стороны от носа потекла мутная жидкость, в которой, казалось, скопилась вся желчь обманутых женщин. Паниагуа поднял Беато с земли и швырнул вглубь ангара. Его обезображенное тело ударилось о дверной косяк, развернулось, глухо стукнулось о дальнюю стену и сползло на пыльный пол.

— Пусть кто-нибудь принесет цемент и кирпичи! — приказал дон Браулио.

Беатрис вышла из подъезда как раз в тот момент, когда дверной проем ангара начали закладывать кирпичами. Ее левая щека вспухла, а между верхней губой и носом застыла кровь. На ее лице были явные следы побоев, но оно не выражало боли. Напротив, оно излучало глубокое и отстраненное спокойствие человека, разгадавшего свое будущее. С прямой спиной и высоко поднятой головой она прошла мимо Паниагуа и остановилась рядом с мужчинами, которые клали кирпичи. С каждым новым рядом кирпичей ветер усиливался и ощутимо холодало. Черное небо заполнилось тучами, которые проносились перед луной, время от времени ее заслоняя и создавая странный эффект молний без дождя. Когда кладка кирпичей была на уровне пояса, холод начал проникать людям под одежду, а из глубины ангара послышался жалобный стон Беато. В сад неслышно проник Голиаф и остановился за спиной Беатрис, которая, не обращая внимания на его присутствие, взглянула на Паниагуа и крикнула: