Эти тайны сводили Мэдди с ума. Ей страстно хотелось узнать о Броуди как можно больше, понять причины его поступков, выведать, что ему нравится, а что нет… и неутоленное любопытство бесило ее еще сильнее.

Но все это осталось в прошлом.

Потому что теперь Мэдди уже не могла позволить себе мечтать о Броуди Уэсте. Ей следовало подумать о более насущных вещах, дальнейших планах на жизнь.

Но Броуди не знал об этом, направляясь к ее двери. На шее у него болтались наушники айпода. Наверное, «Линкин Парк»[1] гремел в полную мощь, оглушая запредельными децибелами. Мэдди всегда изумлялась, как этот парень до сих пор не оглох, но, жадно оглядывая его, словно сахарную вату на палочке, думала совсем о другом. Теперь ее занимал лишь один вопрос: как удержаться и не наброситься на Броуди, оставшись с ним наедине…

«Возьми себя в руки, черт подери!»

Ребята из «Скай Хай эйр» с самого начала покорили ее сердце, Мэдди не хотелось подводить их. Шейн и Ноа тоже были порядочными раздолбаями, и, получив работу в их компании, Мэдди с радостью поняла, что это место соответствует ее бунтарскому духу. Мэдди полюбила их обоих как старших братьев, которых у нее никогда не было.

Но к погруженному в себя, вечно раздраженному Броуди она испытывала чувства отнюдь не братские.

Ничего похожего.

И все же Мэдди удавалось скрывать свои чувства. Она всегда мастерски справлялась даже с самыми сложными задачами. И всегда ухитрялась сохранять хладнокровие, казаться совершенно равнодушной.

И сейчас Мэдди хотела бы стать бесчувственной, как дерево. О боже, куда девалась ее хваленая невозмутимость?

Не так-то просто оставаться безучастной, когда тебя одолевает желание запустить пальцы в темные шелковистые волосы Броуди, обхватить ладонями его худое, угловатое лицо и облизать каждый дюйм его крепкого мускулистого тела.

Проклятье! Мэдди убедила себя, что переросла это нелепое девчачье увлечение, поборола страсть, от которой у нее плавились кости, не говоря уже о мозгах. Стоило Броуди только взглянуть на нее, и Мэдди таяла, растекалась безвольной лужей.

С остальными она могла быть жесткой и холодной.

Но только не с ним.

Эта мысль появилась из ниоткуда, и Мэдди сразу же отогнала ее от себя вместе с горьким осознанием того, что Броуди, в отличие от всех прочих мужчин в ее жизни, ухитрился каким-то дьявольским способом прорвать ее оборонительные заслоны, разрушить кирпичную стену, которой она себя окружила, и увидеть за обломками крепости женщину.

Броуди постоял, вскинул голову, скользнул взглядом по окнам домика и, казалось, заглянул Мэдди в глаза.

О боже!

Оцепенев от неожиданности, не в силах пошевелиться, Мэдди на мгновение словно приросла к полу, чувствуя, как по телу прокатывается волна жара.

– Кто это?

Мэдди мигом вскочила. В комнату вошла ее сестра Линн. Она шла на цыпочках, словно боялась, что кто-то за ней следит. Робкими, скованными движениями, выдававшими привычку повиноваться, девушка напоминала затравленного зверька.

Вот дьявольщина!

– Никого, Линн. Все в порядке.

Увидев за окном мужчину, Линн закусила губу и прильнула к плечу Мэдди.

– Господи, – прошептала она, дрожа всем телом.

«Вот именно, – подумала Мэдди. – Господи».

Броуди и у нее вызывал похожее чувство.

– Никем его не назовешь, – заметила Линн.

Это верно. Бросив взгляд за окно, Мэдди ощутила знакомую дрожь. Не то чтобы высокий рост и крепкие мышцы Броуди внушали ей трепет, просто она слишком хорошо помнила, что почувствовала, прижавшись к высокому статному красавцу.

– Не беспокойся. Это мой босс.

Линн медленно выдохнула, изумленно разглядывая Броуди.

– Так ты работаешь на него?

– И еще на двух его компаньонов. Пилотов у нас всего трое.

– И все трое такие, как этот?

Бесполезно было объяснять Линн, что не все мужчины властные придурки, которые пользуются своей силой, давая волю кулакам. В этом ей предстояло убедиться самой.

Ведь в конце концов Мэдди это поняла.

– Ты не должна его впускать, – взмолилась Линн. В ее голосе звучала паника, и Мэдди полностью разделяла чувства сестры.

Девушка понимала, Линн права: его нельзя впускать. Слишком многое поставлено на карту.

Дело не в том, что у них с Броуди осталось много неразрешенных проблем, главным образом ее проблем. Мэдди заботили вопросы поважнее – вопросы, не имевшие отношения к Броуди Уэсту.

По-настоящему серьезные вопросы.

Речь шла о жизни и смерти…

Стоит впустить Броуди в дом, и он, едва взглянув на Мэдди, сразу же почувствует неладное. Погруженный в себя, вспыльчивый как порох, этот человек обладал чутьем пантеры и, подобно хищному зверю, решительно бросался в бой, не ведая страха и сомнений.

В глазах Броуди мир четко разделялся на черное и белое. На добро и зло. Когда что-то ломалось, Броуди стремился это починить. Если кто-то нуждался в его помощи, он, не задумываясь, сворачивал горы, спеша прийти на выручку любому, даже первому встречному.

Мэдди же никак нельзя было назвать первой встречной.

Да, Броуди непременно вызвался бы помочь.

Однако не смог бы.

Никто не смог бы.

Мэдди смерила взглядом высокого красавца, стоявшего внизу. Сердце ее отчаянно колотилось, страстное желание боролось в ней с осторожностью. Ему не следовало появляться здесь. Это могло кончиться плохо для них обоих.

Разумеется, Броуди об этом не догадывался. Он понятия не имел, что Мэдди попала в нешуточный переплет и увязла с головой. За минувший год она успела забыть, что такое глухое отчаяние. Приняв ее на работу, Броуди, сам того не ведая, подарил ей защиту, в которой Мэдди нуждалась больше всего на свете.

Не подозревая о том, что происходит у нее в голове, Броуди направился к дверям небрежной походкой, в которой явственно угадывалось: если бы он даже знал о грозящей опасности, это его не остановило бы.

Мэдди очень любила в нем эту черту.

Испуганно вскрикнув, Линн нервно заломила руки.

Мэдди тоже едва сдерживалась. Ее сердце неистово билось о ребра, готовое выскочить из груди. Жар разливался по телу, заставляя пылать самые укромные местечки. Сердито насупленные брови придавали Броуди лихой вид бесшабашного летчика. Именно таким Мэдди его и знала.

Она вдруг почувствовала, как в душе пробуждается едва уловимое, давно забытое чувство. Ощущение надежды.

Мэдди и не подозревала, что еще способна надеяться. Это казалось абсурдным, немыслимым, и она поспешила подавить ее. Подобные мысли сейчас были неуместны. В этом и заключалась трудность. Помнить. Всегда помнить.

– Мэдди, – едва слышно произнесла Линн.

– Я знаю.

Ради него самого и всех остальных ей нужно было избавиться от Броуди. И как можно скорее.

Броуди постучал в дверь, словно торговый агент, готовый произнести заветную формулу: «Тук-тук, к вам «Эйвон»!», но, сказать по правде, чувствовал себя скорее страшным серым волком, стоящим перед соломенным домиком Мэдди.

А вернее, великим болваном.

Сам не зная почему, рядом с ней Броуди особенно остро сознавал свою неуклюжесть и нескладность. Впрочем, он хорошо знал почему. Мэдди была умной, сногсшибательной, яркой, забавной, потрясающей и настолько недосягаемой, что он боялся поднять на нее глаза.

Броуди постучал снова. Окинув взглядом стоявший на подъездной дорожке джип Мэдди и соседний автомобиль, он невольно задумался, одна ли девушка в доме и что делает здесь, в горах, так далеко от цивилизации. Утонченная, неизменно элегантная Мэдди Стоун отдавала предпочтение большим городам, искренне недоумевая, как можно жить в жалком захолустье, где нет четырех– или пятизвездочных отелей.

Впрочем, едва ли ей пришлось терпеть неудобства в большом красивом коттедже, из окон которого открывался потрясающий вид на величественные горы и долины, простиравшиеся до самого горизонта, на сколько хватал глаз. Внешний двор – дань уважения эпохе освоения Дикого Запада – вызывал в памяти «ранчо «Пондероса» из знаменитого сериала «Бонанца»». Выложенная шпалами дорожка с деревянными колесами по обе стороны напоминала декорацию к вестерну.