Вечность – отрезок от рождения до смерти.

Люди утрируют понятие бесконечности, пренебрегая им в обиходе тщедушных слов и поступков.

Вечная любовь умирает в глубоких глазах очередных красивых людей, вечная дружба разбивается о деньги, вечность теряется в смерти.

Холодно.

Я чувствую себя одиноким. Лежу в кровати и не понимаю, как давно меня не стало, когда ушел Макс, почему моя жизнь остановилась в точке. Сотни вопросов посещают мою голову, а я еще сильнее прижимаю разбитые колени к истерзанному организму. Кожа все так же блестит трупными пятнами.

Мой разум бросает неведомая сила, то в сон, то снова в реальность. Я стараюсь зацепиться за определенность, но не могу, открывая и закрывая глаза.

Кровать липкая. Каждое движение приносит мне боль. Чувствую соленый запах морей, его источают слезы на моих щеках.

Я не хочу вставать с постели. Вдруг, я открою глаза, а его нет? Не хочу верить в это! Прошу, живи! Я выпью ртутный градусник за твое здоровье. Пусть аорта сожмется в липких объятиях, чтобы не пускать воздух, пропитанный синтезированной механикой.

Посмотри, кто-то забыл докрасить наш космос!

Я думаю о том, как умирают люди, прижимая колени к груди. В ней рождается боль, ведь перед глазами потухают звезды. Ты видел, как они умирают? Яркие пятна на темном небе, бисер отлитый кристаллами. Маленькие реабилитационные клиники в бесконечности холодного морфина.

Они сгорают дотла, оставляя за собой лишь осадок черного пепла. Даже люди не умирают так трагично. Я думаю об этом, и подушка впитывает соль моих мыслей.

Странная боль проходит вдоль моего тела, словно по закрученной спирали, от самых пят до крышки черепной коробки.

Странно.

Я чувствую, что боль выжигает отсеки моего мира, убивая в них человечность и память. Вселенная в моей душе терпит изменения. Катаклизмы уничтожают дома и целые города, оставляя лишь холод бетонных стен.

Я укрываюсь одеялом, но все еще мерзну в объятиях хаоса. Лед поражает участки мозга, и легкий кашель разбивает их вдребезги. Ты сможешь найти осколки моей жизни? А я? У меня слишком много вопросов, чтобы спать.

Открываю глаза, и по моим ногам ползут скорпионы. Они жалят колени, бедра, вводя медленный яд под мою кожу.

Безболезненно.

Их укусы не несут в себе агонии, лишь легкое покалывания. Я чувствую, как перестаю управлять ногами. Стараюсь кричать, но из моего рта бегут тараканы. Они поедают скорпионов, бросая легкие волны на мою кожу.

Я чувствую, как возвращаюсь в прошлое. Я вспоминаю мягкие черты лица первой любви. Она так добра со мной, пока не начинает говорить с другими людьми с той же радостью в своих глазах. Прямо при мне она знакомится, быть может, с будущим мужем, а я остаюсь невольным зрителем, пока серость убивает во мне патриотизм к ее душе. Свобода? Нет. Здесь иные краски. Есть ли они?

Только представь, как часть твоего сердца бросают на асфальт. Это звучит слишком романтично.

Они говорят, и она улыбается. Улыбается так чисто, что в этом бескорыстии мои чувства превращаются в звездную пыль, умирая в космосе души.

Темно. Холодно.

Я стараюсь бежать от собственной памяти, но она догоняет, набирает лишь скорость, и эти замысловатые картинки плывут перед глазами в полной темноте, словно кинофильм на старом белом полотне.

Я вижу в нем себя, и понимаю, что потерял ее навсегда. Цикличность эмоций и чувств. Мир – бесконечная восьмерка измерений и сравнений.

Мне двадцать четыре? Я молод?

Во мне умирает мир. И та любовь, я не помню, кому принадлежала. Макс хотел покончить с собой, но я уберег его. Так рождается доверие и братство, так ломается психика.

Я прижимаю колени к своей груди и падаю в пропасть.

По телу спешат капли пота, а я дрожу, болею ангиной, но не могу достать до лекарств. Во рту все еще чувствую едкий вкус нейролептиков.

Так братство превращается в предательство. А я слаб.

Прости.

16.

Я сижу в кухне.

Теплый лакированный стол принимает в себя прохладу льда, что плавает в бокале с виски.

Алкоголь растворяет нейролептики в моем измученном организме. Перед глазами холодный туман.

Я стараюсь рассмотреть лицо офицера, который сидит напротив.

Его глаза осуждают мою бледную кожу с синим оттенком смерти. Кажется, я действительно готов умереть, лишь бы не чувствовать его взгляд, такой тяжелый и пронзительный. Он поражает отсеки моей души, стараясь включить в ней свет, но лампочки давно перегорели. Они лопнули перед лицом смерти. В тех комнатах больше нет жизни.

Мой разум готов лопнуть, подобно красному воздушному шару. Хлоп, и я чувствую пустоту. Она приносит легкость восприятия, заставляя меня теряться в одиночестве. Странно, но лишь оказавшись один среди бетонной бесконечности я больше не чувствую своей уникальности. Это хуже болезни.

Офицер продолжает смотреть на меня.

Я чувствую это.

Он облизывает сухие губы.

- Почему Вы не пришли в участок? – спрашивает мужчина в черной форме.

Перед его руками лежат белые листы, и я хочу разорвать их на мелкие клочки, подбрасывать вверх, имитируя чистоту снежного вальса.

В пальцах он вертит металлическую ручку. Сувенир.

- Проблемы со здоровьем – отвечаю я.

В его глазах больше не читается упрек, лишь странная смиренность, от которой они грустнеют.

Почему я не пришел?

Потому что вновь теряюсь во временных петлях, стараясь вырваться в реальность, принять в себя серость – стать копией бесчисленных копий.

- Заметно – бросает офицер.

Конечно. Моя кожа все больше напоминает холодом мертвеца. Мешки под глазами впитывают черноту, словно космос моей души старается просочиться в реальность, укутывая ее в звездное небо. Килограммы сбегают, растворяясь даже во сне, и я не вижу способов задержать их в своем организме.

Как давно я не ел ничего, кроме нейролептиков в примеси с виски?

Риторика моих вопросов.

Кожа еще сильнее обтягивает кости, желая треснуть, образовав рваные раны на моем теле. Из них хлынет кровь, и я умру. Я хочу умереть.

- Может, Вам стоит обратиться к врачу?

О, уважаемый, мой недуг – загадка. Я сам себе врач, сам себе смерть и создатель.