Восемь.

Двери лифта открываются. Я делаю шаг вперед.

За моей спиной раздается странный звук, лопаются тросы, и лифт с диким визгом летит вниз, ломая воздух, расщепляя его на молекулы. Он падает вниз.

Падает ли? Или это – моя фантазия, ошибка в реальности?

За моей спиной закрываются двери, и лифт медленно опускается вниз. Лишь толстые тросы шуршат вдоль башмаков, а металлические грани царапают шахту. На моем этаже пахнет свежестью. Мой ли это этаж?

Я подхожу к двери и вставляю ключ. Замок щелкает и впускает меня внутрь. Я смотрю на часы и не вижу времени. Хм.

Сердце уже не прыгает в груди, лишь медленно перегоняя кровь по организму. Я думаю о Максе. Я скучаю по нему. Наверное, он стал слишком дорог, чтобы позволить мне жить в одиночестве.

Я хочу умереть.

11.

Сколько таблеток нейролептиков пропало из пачки? Может, снять отпечатки пальцев от пустых капсул, чтобы понять, кто брал их. Это глупо. Я не касался шкафа с таблетками несколько месяцев. Если, это можно, конечно, назвать таковыми.

Время мне не подвластно, и каждый день я прыгаю в бездну циклических минут, проваливаюсь во временные континуумы и петли.

Я видел в шкафу мелкий розоватый след от таблеток. Кажется, я ощущал в горле тот самый горький привкус. Странно, спустя несчитанное количество дней, я чувствовал его так же сильно. Смесь глины и мокрого табака. В ноздрях застревал запах лекарств, что возвращало мою память обратно в центральную психиатрическую больницу.

Секунды умирают, обращаясь в прошлое, что стало пеплом, но в нем все еще горит огонь, заманивая меня на странный вальс больных эмоций.

Мне четырнадцать или пятнадцать. А быть может, я и вовсе уже стар. Молодой доктор улыбается мне. Я помню его ровные зубы. Они симметричны до идеала. Хотя, разве его можно постичь в мире, где искажения – привычная форма реальности? Риторика моих вопросов. Он улыбается и что-то говорит, но я его не слышу. Похоже, я провалил несколько тестов, а после драки с одноклассником меня отправили сюда. Нас отправили сюда. И, как я помню, именно Макс бил мальчика металлической трубой. Иногда, он слишком жесток.

Я лежу на кровати.

Нежные руки Алисы обнимают мой торс. На пыльном экране телевизора мелькают разноцветные кадры. Они такие живые. Наверное, даже слишком живые, если сравнивать их с моими снами.

Романтическая драма, мюзикл, трагедия? Эти определения не имеют давления на мой измученный организм. Скорее, черно-белые эскизы моих снов научили меня мыслить плоско, слишком прямолинейно, чтобы не видеть палитру цветов даже в реальности. Хотя, в ней больше серости, чем в юных глазах.

Доктор приходит каждое утро. Он приносит мои таблетки и пытается понять, что со мной происходит, откуда безумие и ненависть. Доктор старается, но рассматривает меня, как одиночку. Он так и не узнает правду. Истина заключается в том, что меня нет, как нет и Макса. Мы – целостная личность. Чтобы решить мои проблемы, необходимо затронуть и его. Но он в тех стенах покинул меня, оставив одного среди нейролептиков и дешевых тестов.

От Алисы пахнет духами. Аромат настолько сладок, что я вспоминаю вкус крови, касания колосков пшеницы на золотистых полях, шепот июльского ветра.

Доктор машет мне рукой и отправляет обратно в приют. Он уверен в правильности лечения и диагноза. В его голове даже не промелькнула мысль, что перед ним могу быть не я. Хотя, разве можно его упрекнуть в этом? Чтобы помочь человеку необходимо его желание, в противном случае – отбрось свои ничтожные попытки.

Хотел ли я оказаться здоровым? Возможно. Болен ли я сейчас? Нет. Время не просто лечит раны, оно маскирует их, выдавая за норму общественного восприятия. Я принимаю свое «отклонение», как дар и награду. Оно помогает бороться с одиночеством. Хотя, даже в нем я могу найти красоту.

Черт подери, я даже не знаю, чьи это мысли? Принадлежат ли они мне?

На Алисе синие джинсы и тонкая футболка. Бюстгальтер отсутствует, и ее твердые соски слегка выпирают из-под материи. На футболке изображены деревья и летний лес. Где-то у шеи пролетают птицы, спускаясь к животу, где белые цветы любуются миром. Для них он стал зеленым пятном, что впитывает жаркие лучи солнца.

В приюте меня принимают обратно. Они кормят нас серым супом, от которого пахнет луком и морковью. Я чувствую себя одиноким, попадая под взгляды детей. Они видят во мне демона. Немые сутки, игры без слов – капкан для моего разума. Я теряюсь в тишине обращений ко мне, утопая в молчании ответов на мои вопросы. Я учусь быть одиноким.

Алиса вздыхает у меня на груди. Ее волосы напоминают светлый космос. Мелкие серебряные заколки бросаются в глаза далекими звездами, принимая их образ и чувства. Даже холод кажется слишком реальным.

Реальность – двухсторонний обман.

Куда делись таблетки из шкафа?

Риторика моих вопросов.

Из телевизора несутся слова и музыка. Что-то трагичное, и кто-то плачет. Алиса снова вздыхает. Возможно, она хочет что-то спросить, но все еще молчит.

Я стараюсь понять, как прошла ночь. Где я был? Почему моя рука болит? Куда делись таблетки? Куда пропал Макс?

Краем глаза я замечаю титры – сотни букв, несущих в себе имена и фамилии людей, чье участие осталось за кадром зрительного ощущения. Люди читают титры? На черном фоне красуются расплывчатые символы, строки плывут вверх, теряясь за рамками экрана, и я жду их на обоях, чтобы запоминать. Они выходят из-под пола, пролетают по экрану и теряются где-то за границами моего взгляда, отчетливо напоминая прошлое.

Я вновь теряю эмоции. Улыбка и печаль стали однотонным состоянием серости моей души. В недельных пролетах, теряясь во времени, я уже не замечаю в себе человека – больше похоже на гранит, либо на плотную пелену дождя. Эти капли, ставшие полотном, заменяют стук сердца, обрывки души, старые газеты. И, кажется, я привык жить без эмоций.

Слышу всхлипы, экран гаснет. Алиса лежит рядом и даже не шевелиться, словно уже давно мертва. И почему сразу смерть? Быть может, это просто долгий сон.

Печаль на моем лице – лишь комбинация ухищрений человеческого рассудка. Я соткан из математических формул, в меня ввели специальный код. Я – робот, либо деталь механизма. В один прекрасный момент – если его можно таким назвать – ты перестаешь жить, и недели превращаются в день, а минуты в секунды, приближая тебя к смерти. Хотя, смерть – слишком красивое название для перегоревшего двигателя, для металлического жала под каркасом черного ящика. Скорее, твои батарейки садятся, превращая организм, маршрутные кольца в ненужный хлам.

Это определенно долгий сон. Хотя, я вижу открытые глаза Алисы, и в них застревают прозрачнее капли слез. Мы смотрели что-то трагичное. Она смотрела. Ее руки сильно сжимают меня в объятиях.

Механизм моего сердца вновь набирает в себя энергию. Ее слишком мало, чтобы жить, но достаточно, дабы существовать в этом мире. Чувства – определяющее звено человеческого мышления. Они придают краски, но отбирают серость. Я же существую вне рамок общественных восприятий. Это нельзя назвать жизнью, но и смерть не подходящее значение моего состояния. Скорее, я заперт в пространстве, словно в невесомости космоса.