Дон Дуарте по воле случая оказался в гавани Риштеллу, когда Васко да Гама возвратился из плавания. Было это не то 29, не то 30 августа 1499 года. Он видел: грузный и суровый Васко, печатая шаг, шел сквозь толпу пестрых царедворцев. Стражники двумя плотными шпалерами стояли на пристани, живым частоколом отделяя участников торжественной церемонии от черного люда. Да, встреча была пышной, и король отлично принял Васко да Гама. Еще бы! Железный капитан добрался до Индии, он побывал в ее богатейшей гавани Каликуте, и хотя португальцы едва унесли оттуда свои ноги, но путь к сокровищам Востока был теперь открыт.
Замок Сан-Жоржи ликовал, радовались падкие до легкой наживы приближенные короля Мануэла, подсчитывали грядущие барыши лисабонские толстосумы. Ведь на здешнем рынке хрупкие палочки корицы или горсточка перца стоили в двести раз дороже, чем в Каликуте. Конечно, путь в Индию не близок и не дешев, но даже если половина выручки уйдет на перевозку заморских чудо-товаров, то и тогда прибыль окажется стократной. Знакомые купцы предлагали дону Дуарте:
– Вступай в долю, дай нам триста – четыреста золотых, и мы вознаградим тебя сторицей…
Не лежала, однако, у дона Дуарте душа к торговым хитростям, да и пуст был его кошелек. Но в Индию хотел он попасть во что бы то ни стало, кружили голову рассказы спутников Васко да Гамы -счастливчиков, которым довелось повидать белые города на восточных берегах Африки, шумные базары Каликута, которые испытали все, что выпадает на долю первооткрывателей. И дону Дуарте повезло: в канун Рождества девяносто девятого года (в те дни в Лисабоне шли проливные дожди) в одной из портовых таверн, кажется, в «Белой чайке», а может быть, и в «Бездонной бочке», встретился он с капитаном Педро Алваришем Кабралом. С Кабралом дон Дуарте некогда ходил в Гвинею и был с ним на дружеской ноге. По тусклым стеклам текли крупные слезы, гуляли по кабаку лютые сквозняки, и в охотку друзья распили бочонок старого кол-лареса. Согревал душу этот напиток богов, и приятно было вести тихую беседу под глухой стук оловянных кружек.
На шестой кружке Кабрал открыл дону Дуарте величайшую тайну, о которой, впрочем, знал уже весь Лисабон.
– Я, – сказал он, – снаряжаю большую флотилию в Индию. Тринадцать кораблей выйдет в путь. Заметь, старина: тринадцать, у Васко же было только пять. Коли приелась тебе жизнь на суше, иди ко мне. А! Знаю, тебя в Сан-Жоржи не очень жалуют. Но команды на корабли подбираю я. Ведь мне, а не его величеству придется вести суда на край света через два океана…
И вот настали счастливые дни. С капитаном Кабралом носился дон Дуарте по зимнему Лисабону. После возвращения Васко да Гамы Лисабон был провозглашен столицей Португалии, Гвинеи и Индии. Звание обязывает, и столица полумира, чтобы дотянуться до Парижа или Венеции, стала на цыпочки. Снесли с десяток ветхих домишек и на их месте заложили огромный Дом Индии. Переименовали гавань Риштеллу в Вифлеемский порт, и на месте старой свалки возвели фундамент грандиозного храма. Испокон века город украшали могучие оливы, в их густой тени лисабонцы спасались от жгучего летнего солнца.
– Оливы неблаголепны, – сказал король. – Им место в каком-нибудь захолустном Кашкаише, но не в столице Индии.
Красу Лисабона срубили под корень. Король Португалии, Гвинеи и Индии, посапывая от восторга, созерцал из окон Сан-Жоржи оголенные столичные улицы.
Дону Дуарте было, однако, не до казненных олив. Сегодня он мчался в леса Лейрни и валил там столетние мачтовые сосны, завтра он командовал на верфях, жадно вдыхая убийственный запах сифы – смеси рыбьего жира и прогорклого масла, которая кипела и пузырилась в огромных котлах. Этой смесью пропитывали свежую сосновую древесину, чтобы она.не пропускала ни капли воды.
И случилось чудо: за восемь недель удалось снарядить тринадцать кораблей. 9 марта 1500 года флотилия покинула Лисабон. За море двинулось целое войско. Тысяча солдат сопровождала мирные грузы: бархат, атлас, сукно, медь, киноварь, янтарь – товары, которые приказано было выменять на индийские пряности. В ночь с девятого на десятое марта, когда флотилия выбралась из горла реки Тэжу в открытое море, в рубке главного ее капитана, Педро Алвариша Кабрала, собрались командиры самых крупных кораблей. Главный капитан зачитал королевскую инструкцию: флотилии идти к югу, курсом кораблей Васко да Гамы, и, обойдя мыс Доброй Надежды, вдоль восточного берега Африки к Малин-ди, а оттуда направиться в Индию.
Капитаны молча выслушали Кабрала и разошлись. И тогда дон Дуарте, оставшись наедине с Кабралом, сказал:
– Я думаю, что нам с тобой следует сразу же за островами Зеленого Мыса отклониться от заданного курса к западу и поискать кое-какие землицы в западной части моря-океана.
– Какие землицы?
– А те самые, о которых уже шел спор между нами и кастильцами. О них толком ничего не известно, но дон Руи да Пина заверял меня, будто наши моряки их видели где-то за экватором. Он же и проговорился в Барселоне об этих землях Изабелле и Фердинанду.
До рассвета убеждал дон Дуарте Кабрала изменить курс и в конце концов добился своего. Пройдя острова Зеленого Мыса, далеко за экватором флотилия повернула на запад. Дули крепкие попутные ветры, корабли шли в сторону заката, и, к великому удивлению всех моряков, на четырнадцатый день плавания на западе показалась земля. Нежданная и негаданная (Кабрал и дон Дуарте ни с кем не делились своими планами), она тянулась к югу и к северу насколько хватал глаз.
Землей Святого Креста назвал ее Кабрал. А теперь, в 1522 году, ее чаще называют Бразилией, и лежит она по эту сторону алой линии, в португальской половине земного шара. Воистину счастлив был покойный король Мануэл… От этой земли корабли пошли на юго-восток и быстро добрались до мыса Доброй Надежды. Видел дон Дуарте невысокие африканские берега, поросшие голубыми травами, видел белые города над синими сомалийскими бухтами, видел легкие арабские кораблики в необъятном Индийском море.
Индия… Горячий ветер гонит пыль по кривым улицам Кали-кута, с высоких пальм и лоз черного перца прямо тебе под ноги прыгают обезьяны, истошно вопят пестрокрылые попугаи, бродят по городу тощие коровы, и у каждой, как у невесты, на шее гирлянда алых и желтых цветов. Толпятся в гавани босоногие индийцы, смуглые арабы в белых и зеленых тюрбанах, желтолицые люди с раскосыми глазами: у одних волосы заплетены в тонкие косички, у других начисто сбриты на темени. А базары! Чего-чего только на них нет! Там и диковинные плоды – манго, брин-ды, карамболы, там и орехи всех видов, сливы и яблоки всех цветов, там и чудесные лекарственные снадобья (уж в них-то бывший аптекарь Прадо знал толк, и все равно взяла его оторопь, когда увидел он толченый рог носорога, смолистую аса-фетиду, непальский Валерьянов корень, душистые корешки травы галга-на). А браслеты и кольца из слоновой кости, а драгоценные, переливающиеся всеми цветами радуги камни: рубины, аметисты, изумруды, сапфиры, бериллы, яшма, топазы, ляпис-лазурь. А золотые запястья и ожерелья, а живые птицы и звери – крикливые и наглые павлины, ручные обезьяны, мангусты-крысоловы, коты невиданных расцветок… Нет, таких базаров не сыскать ни в Европе, ни в Африке, ни в стране Великого Турка…
Впрочем, недолго пробыли португальцы в Каликуте: плохую память оставил о себе Васко да Гама, и горожане постарались как можно быстрее избавиться от его соотечественников. Зато в соседнем городе Кочине – а кочинцы всегда враждовали с жителями Каликута – португальцам удалось пустить крепкие корни. И Кабрал, отправившись на родину, оставил здесь верных людей.
Тяжел был обратный путь, дьявольской силы буря обрушилась в мае 1501 года на флотилию у мыса Доброй Надежды. Из тринадцати кораблей только семь дошли до Лисабона, но недаром сразу же после возвращения Кабрала в Португалию король Мануэл сказал венецианскому послу Джованни Кретико:
– Индия теперь моя.
Венецианца беседа с королем крайне обеспокоила, но в его земноводном городе слова дона Мануэла особой тревоги не вызвали. Где это видано, где это слыхано, твердили венецианские мудрецы, чтобы над слоном взяла бы верх жалкая мышь. А что ни говори, Индия эдак раз в сто больше португальского королевства… Слоны и мыши… Довелось однажды дону Дуарте побывать в гостях у знатного индийца. Хозяин, едва сдерживая горючие слезы, сказал дону Дуарте: «Сегодня я лишился моего любимого слона. Нерадивые слуги целую неделю продержали его в грязном загоне, где мышей больше, чем блох в бороде нищего. И они перегрызли зверю сухожилия на задних ногах, искусали ему бока, круп и хобот и высосали кровь из его жил. Знай, чужестранец, мыши для слона куда опаснее тигра, льва и носорога».
