Еще бы! Исход грядущих переговоров для дона Лопе тайны не составлял. Именно поэтому таким неподдельным пафосом дышало его пророчество…

Король Жуан двенадцать лет просидел на троне, и за все эти годы его ни разу не удалось заманить в дипломатические ловушки. Дай в последней партии, в которой на карту поставлены были земли, открытые адмиралом в море-океане, он до поры до времени вел игру с немалым блеском. Бесспорно, экспедиция д'Алмейды была сильным ходом. Подготавливая этот бросок на запад, король двинул в Барселону пешку из Торрес-Ведраса – старого коменданта Руи ди Санди. Этим ходом он выигрывал время: ведь ладьи д'Алмейды еще не готовы были к скачку на голубое поле моря-океана. Ладьи, в том нет сомнения, – фигуры сильные. Однако, выдвигая их на доску, можно довести дело до большой и опасной войны с Кастилией и Арагоном. А между тем аптекарь Педро Прадо пишет, что Севилья не собирается посылать корабли на дальний запад. И неспроста, видно, соловьем разливается здесь дон Лопе, и не от хорошей жизни королева Изабелла вспомнила о священных правах португальской короны. Так стоит ли идти на риск тяжелой войны, нужна ли экспедиция д'Алмейды? Пожалуй, нет. Пожалуй, именно сейчас многого можно добиться мирным путем.

И король решился на новый ход, не подозревая, что этим ходом он проигрывает прекрасно начатую партию.

– Вам, вероятно, известно, дон Лопе, – заявил король, – что я поручил дону Франсиско д'Алмейде снарядить экспедицию в море-океан. Выслушав вас, я решил задержать корабли д'Алмейды. Я надеюсь, что дело о заморских островах мы уладим мирным образом, разумеется, не в ущерб португальской короне, и прошу вас передать их высочествам, что намерения мои искренни и тверды.

Не чувствуя под собой ног от радости, дон Лопе покинул королевский дворец. О таком успехе он не мог и мечтать.

А тем временем галиссийский аптекарь Педро Прадо, сидя в «Золотом петухе», писал: «За последние несколько дней у нас много перемен. Из Барселоны мессер Балагер сообщил, что я смогу закупить травы в ближайшие месяцы и в сентябре отправить из Севильи не меньше пятнадцати, а то и двадцати арроб[4]».

Это значило: королева приказала в ближайшие месяцы снарядить экспедицию и в сентябре вывести в море не меньше пятнадцати, а то и двадцать кораблей…

Дон Хосе-Мария и Педро, следуя к папе, углубились в самые недра ватиканского дворца. Курьер их высочества вел юного пажа адмирала моря-океана через длинные галереи, огромные залы и узкие проходы. Из холодной полумглы протягивали Педро бронзовые и мраморные руки римские цезари и святые великомученики.

– Этих идолов, – пояснял на ходу дои Хосе-Мария, – здесь как чертей в аду. С недавнего времени папам страсть как полюбились безносые римские боги и цари. Натаскали поэтому во дворец уйму всяких статуй, благо, этого добра в Риме хоть отбавляй… Осторожнее, здесь три ступеньки, нет, не три, а целых пять, будь они трижды прокляты! Ни зги не видно. Эти святые отцы – жмоты, каких мало: свечей тут, как волос на моей лысине.

Таким манером наставляя и поучая своего спутника, дон Хосе-Мария по крайней мере полчаса бродил по дворцовым закоулкам.

Наконец, свернув в какой-то сводчатый коридор, он подвел Педро к широкой двери. Эфесом шпаги дон Хосе-Мария трижды постучал в ярко начищенную медную створку.

Педро приготовился к встрече с папой, но в большом двухсветном зале, куда его ввел дон Хосе-Мария, папы не было. По залу из угла в угол ходил сухощавый кавалер в черном камзоле. Его длинная тень металась по стенам, свечи тревожно мигали огненными язычками.

Сеньор Гарсиласо де ла Вега, испанский посол при папском дворе, был в большом волнении.

Бог не обидел Педро зрением, и, искоса взглянув на незаконченное письмо, которое лежало на высокой, похожей на церковный аналой конторке, он понял, почему послу не сидится на месте.

«Вчера папа скрепил своей подписью договор с нашими врагами, миланским герцогом и властями Венеции…»

«Папа открыл дорогу в Италию королю Франции…»

«Папа вонзил нам нож в спину…»

Посол перехватил взгляд Педро и накрыл письмо чистым листом бумаги. Педро был совсем не искушен в высокой политике, но тем не менее до него сразу же дошло, что папа обманул государей Арагона и Кастилии.

Но он и отдаленно не представлял себе, какой удар нанес папа своему покровителю – королю Фердинанду. Больше всего на свете Фердинанд опасался, что его могущественный и весьма неусидчивый сосед, французский король Карл VIII, двинется походом в итальянские земли. Сотни тысяч дукатов истратил Фердинанд, подкупая итальянских властителей и исподволь сколачивая союз, направленный против Франции. Пока душой этого союза был папа, король Фердинанд мог не опасаться французского вторжения. Сторонники Карла VIII – правитель Милана Лодовико Моро и венецианская республика, доколе папа держал сторону арагонского короля, – не решались открыто примкнуть к Франции.

Теперь же, когда Александр VI, «испанский папа», на деньги Фердинанда купивший престол святого Петра, переметнулся в лагерь злейших врагов Арагона, французское нашествие в Италию становилось неотвратимым и неизбежным.

А французы, коль скоро им удастся захватить весь север Италии и изгнать затем из Неаполя короля обеих Сицилии, родича и тезку Фердинанда, возьмут Испанию в железное полукольцо…

Вчера Педро убедился, что папа Александр – бессовестный барышник. Сегодня утром он выяснил, что папа Александр состоит в доле с отпетыми римскими душегубами. Сейчас он узнал, что папа Александр предал своего благодетеля и «вонзил ему в спину нож».

А ведь только тридцать шесть часов прошло с той минуты, когда Педро въехал в Остийские ворота Вечного города…

Нет, теперь ни за что не станет он целовать папскую туфлю…

– Сеньор Галан, вы подготовили мальчика к приему у его святейшества?

– Да, ваша светлость, я все ему растолковал.

– Хорошо, ждите нас здесь, мы сейчас же отправимся к его святейшеству… Тебя, кажется, зовут Педро? Так вот, Педро, помни: прежде всего склонись перед его святейшеством и облобызай его туфлю.

– Ваша светлость, делайте со мной что хотите, режьте меня на куски, а целовать туфлю я не стану. Клянусь моим патроном – святым апостолом Петром, клянусь крестом нашего Спасителя, не буду я целовать ноги!..

– Молчи! – Краска бросилась в лицо послу, он до крови закусил губу, тяжело вздохнул и очень тихо сказал Педро: – Поверь, я знаю о папе Александре больше, чем доведется тебе узнать, проживи ты в Риме целую вечность. И я гранд Кастилии, мой род древнее рода нашей королевы. А туфлю этому папе я целовал не раз и буду целовать, пока я здесь послом моей земли. Ты тоже ее посол, и мы вместе отстаиваем наше общее дело. Какое, ты когда-нибудь узнаешь. Могу тебе, однако, сказать, что оно касается твоего наставника и покровителя адмирала Христофора Колумба. «Туфля»! Смею тебя заверить, что часто нам всем приходится совершать поступки, куда позорнее этих непременных поцелуев… Ну, а теперь пойдем, Педро, и помни: принимать тебя будет не апостол Петр, а его наместник, языку волю не давай. Бог нам дал его, чтобы мы могли скрывать свои мысли. Скрывать везде, где это нужно, и в Ватикане особенно.

И снова узкие галереи, темные переходы, крутые лестницы. Но на этот раз путь оказался намного короче. Очень скоро сеньор Гар-силасо и Педро вступили в анфиладу ярко освещенных залов соборной высоты.

Лента зеркально-гладкого пола убегала в бесконечность, и на мраморных плитах, как на реке в лунную ночь, играли отблески бесчисленных огней.

Все двери были распахнуты настежь. Все, кроме последней. За ней поджидал поздних гостей папа Александр VI. Перед ней, скрестив алебарды, стояли полосатые швейцарские стражники.

– «Святой Марцелин».

– «Меч Господний. Herein![5]»