Но, придя в себя, адмирал за одну ночь расправился с заговорщиками. Друзья дона Берналя были взяты под стражу. С «Гальеги» все оружие перевезли на флагманский корабль. На «Гальеге» же схватили дона Берналя. К счастью для него, больной адмирал сам разоружал этот корабль. И адмирал вырвал главного контролера из рук своих разъяренных соратников как раз в тот момент, когда они приладили на грот-рее крепкую петлю.

Предателей посадили в трюм «Марии-Галанте». Им предстояло долгое путешествие в Кастилию – путешествие без тех удобств, на которые они рассчитывали, когда своими подписями скрепляли донос на адмирала. Кузнецы Изабеллы цепи для дона Берналя и его дружков выковали не за страх, а за совесть, не поскупившись на железо.

После быстрой расправы с заговорщиками смутьяны и забияки присмирели. И, чтобы привлечь к себе их беспокойные души, адмирал, оправившись от тяжелой болезни, предложил всем, кто еще способен держаться на ногах (а таких счастливцев было не много), отправиться с ним в поход. Страна Сибао, где недавно побывал дон Алонсо де Охеда, – вот куда желал адмирал повести на большую прогулку залежавшихся и застоявшихся любителей скорой наживы.

Почти месяц адмирал и несколько сот его спутников бродили по острову. В самом сердце его они нашли благодатную долину, с цветущими индейскими селениями и обширными кукурузными полями. Здесь адмирал заложил форт Святого Фомы и, оставив в нем полсотни воинов под командой арагонского рыцаря Педро Маргарита, вернулся в Изабеллу.

В Изабелле окончательно иссякли запасы кастильского провианта, и адмирал счел за благо отправить в Сибао все лишние рты. Он приказал дону Алонсо собрать человек четыреста и увести их в форт Святого Фомы.

Дону Алонсо адмирал строго-настрого запретил обижать по пути индейцев.

– Мы, – сказал он, – явились сюда, чтобы спасти их души и обратить этих детей природы в истинную веру. Поэтому не притесняйте и не разоряйте индейцев, а пропитание для наших людей добывайте мирным образом.

Дон Алонсо бросил на адмирала лукавый взгляд и весело расхохотался.

– Ну, разумеется, сеньор адмирал, я ведь добрый католик. Не знаю, сыты ли будут овцы, но волки, клянусь пресвятой девой, останутся целы.

Адмирал бойко говорил по-кастильски, но разве уловишь тонкости чужого языка. И, не уяснив себе, кто же, собственно, останется цел – овцы или волки, он с миром отпустил дона Алонсо.

Индейцы с распростертыми объятиями встречали голодную рать Алонсо де Охеды и на убой кормили всех христиан печеными клубнями и хлебом касави. На вкус этот хлеб не уступал булке из пшеничной муки тончайшего помола, но готовили его индейцы не из муки, а из толченых корней неведомого в Европе растения. Называли они это растение юккой.

Подкормив отощавших кавалеров индейским хлебом, дон Алонсо привел их в благодатные долины страны Сибао. Там, на одной из переправ, случилось одно, казалось бы, совсем ничтожное происшествие, которое, однако, привело к гибельным последствиям. Несколько индейцев похитили штаны и куртки у трех кастильцев, переправлявшихся через реку. Дон Алонсо поймал озорников, а затем ворвался в ближайшее селение и захватил в плен местного вождя и всю его родню.

Похитителям драных кастильских штанов дон Алонсо отрубил уши, а прочих пленников отослал в Изабеллу.

Адмирал (а дон Алонсо просил его всенародно казнить этих «злоумышленников») отпустил несчастных узников на свободу. На дона Алонсо и его братию он, однако, махнул рукой. Наступало лето, и в конце апреля 1494 года он, желая во что бы то ни стало добраться до азиатского материка, отправился на запад, к берегам Кубы. На Эспаньоле же он оставил в качестве своего наместника родного брата – Диего Колумба.

За пять месяцев трудного плавания, в котором, конечно, участвовал Педро, адмирал открыл южные берега Кубы и большой остров Ямайку. Это были благодатные земли, и омывало их теплое, ласковое море. На много миль тянулись утопающие в зелени берега Кубы, велик был остров Ямайка, и индейцы твердили, что где-то на западе лежат большие и богатые земли. Адмирал был убежден, что они говорят об Индии, но до этой Индии не дошел. Птице, если бы хватило у нее сил, пришлось бы пролететь десять тысяч миль, чтобы из лесов Ямайки попасть на берега Явы и Китая.

Это птице! Но ни один корабль не смог бы пройти из ан-тильских морей в Тихий океан через гористый Панамский перешеек. Прорваться в этот океан ему удалось бы только на крайнем юге южноамериканского материка, и кружной западный путь в Азию оказался бы почти вдвое длиннее прямой птичьей дороги. Но первые земли Южной Америки адмиралу суждено было открыть лишь четыре года спустя, а до Панамской перемычки он добрался только в 1502 году, все еще не подозревая, что перед ним не азиатские мысы и бухты, а берега Нового Света.

А пока адмирал искал Азию на Кубе, дела на Эспаньоле приняли очень скверный оборот. Осатаневшая от лютой жадности рыцарская орда сорвалась с цепи и вырвала узду из слабых рук Диего Колумба.

Педро Маргарит самовольно покинул форт Святого Фомы и сбежал в Кастилию. Его воины и соратники дона Алонсо рассеялись по всей стране Сибао.

Золото! Любой ценой дорваться до золота, ощутить его райскую тяжесть, нагрузиться им до отказа. Просеивать через сито и промывать на лотках речные пески. Исходя соленым потом, вылавливать в них мелкие грязно-желтые зерна, – как бы не так! Благородному рыцарю куда проще ворваться вот в то селение – к нему ведет отличная тропа, – пустить в соломенные кровли красного петуха, переколоть и перерезать беззащитных индейцев и с мертвых рук сорвать или срубить золотые браслеты и золотые кольца.

Старые касики – индейские вожди – знают, где легко добыть золото. Чуть сыроватые щепки дают тихое пламя. Не успеешь до-бормотать «Отче наш», и касик – его ноги поджаривают на костре -готов открыть тебе все свои тайны…

Впрочем, дон Алонсо лишь в редчайших случаях прибегал к пыткам. От одного его взгляда цепенели души старых касиков, его белозубая улыбка приводила их в содрогание. И в переметных сумках оруженосцев дона Алонсо звенело чистое золото, взятое без лишних трудов в лихих и быстрых набегах.

Полтора года назад адмирал писал: «…По природе своей индейцы таковы, что нет средств побороть их боязливость. Правда, после того, как они успокаивались и страх исчезал, они становились столь доверчивыми и с такой щедростью отдавали все им принадлежащее, что, кто этого не видел сам, вряд ли тому поверит. Если у них попросить какую-нибудь вещь, они никогда не откажутся ее отдать. Напротив, они сами предлагают ее, и притом с таким радушием, что кажется, будто они дарят свои сердца».

И надо было довести до отчаяния этих людей, охотно даривших сердца заморским гостям, чтобы они, изменив своему тихому нраву, взялись за оружие.

Вся страна Сибао – тысяч пять воинов могли выставить ее долины, зажатые горными цепями, – поднялась против бородатых «дьяволов». Тростниковые копья против мечей и аркебузов, камни против свинцовых пуль, голые дети мирной земли против до зубов вооруженных головорезов, одетых в стальные доспехи…

Однако страна Сибао занимала лишь ничтожную часть Эспа-ньолы, и, если бы весь остров двинулся на непрошеных гостей, им грозила бы бесславная гибель.

И адмирал, возвратившись в Изабеллу, повел свое войско на мятежников. Зарево занялось над опустошенными селениями Сибао, оно переметнулось через высокие горы, дымные хвосты пожарищ потянулись в соседние края…

А королева требовала золота, она приказывала адмиралу загнать всех индейцев в несуществующие золотые копи, она упрекала его в излишней мягкости.

Между тем из Кастилии прибывали новые искатели наживы, и теперь уже не полторы тысячи, а пять или шесть тысяч добрых христиан бродили по истерзанному острову. Индейцев травили, как диких зверей, их топили в реках, сжигали на кострах, душили на виселицах. На Эспаньолу изобретательные душегубы завезли сотни три псов и всю эту свору обучили охоте за краснокожими. Ни в горах, ни в лесах не могли индейцы укрыться от псов-людоедов, которые преследовали по пятам несчастных беглецов и, настигая свою добычу, разрывали ее на части.