– Мысль хорошая, – усмехнулся я, понимая, к чему клонит Лис. – Но там была ночь…

– А у нас есть маг. И я буду очень удивлен, если он не сможет придать соответствующие очертания нескольким сотням специально обученных чучел.

– Какой маг? – переспросил я, едва успевая следить за стремительной мыслью Лиса.

– Ну, помнишь, который на подходе к Изборску пальцами искрил? Наших электрошоком вырубил? Он постоянно при Муромце толчется. Так я думаю, Ильич одолжит нам его для благого-то дела.

Я вспомнил ночную сцену у безвестной речушки. И… Я подскочил как ужаленный:

– Лис, ты гений!!!

– А были сомнения?

– …Так вот что я думаю, друг мой любезный Мстислав Игоревич. Предложения, что император нам шлет, весьма лестные, и Русь от них много пользы иметь может, – услышали мы с Лисом, заходя в «царский» шатер. – Стало быть, – продолжил Муромец, – жди, князь, сватов да принимай их как подобает. Сам я за них тебе слово молвлю.

– Слово твое, Володимир свет Ильич, мудрое. Да только к чему о том речь вести? Завтра сеча злая, река кровью потечет. На утро живы ли будем? Из боя выйдем, там и глянем, – негромко и, как всегда, отчетливо отвечал князь Мстислав Киевский. – Коли за нами победа останется, отчего ж мне перечить? Сын императора Фридриха – партия хорошая для моей Аленки. Ну а коли изменит удача, не до пиров будет, не до свадеб. – Князь поднялся с места и, едва кивнув нам, произнес: – К дружине пойду, Володимир. Ночь все темнее, а поутру великое дело делать будем. Отдохнуть бы.

Мы чуть посторонились, пропуская мимо начальника полка правой руки и, дождавшись, когда Муромец останется один, поясно поклонились военачальнику.

– А, побратимы, – устало вздохнул Ильич. – С чем пожаловали, молодцы?

– Соображение тут имеется, – промолвил Лис с той хитрой интонацией, какая появлялась у него всегда в подобных случаях.

– Что ж, внемлю вам, излагайте. – Муромец оперся рукой о стол и приготовился слушать.

И мы изложили. Володимир Ильич внимательно выслушал наши выкладки, временами усмехаясь и оглаживая ладонью густую бороду.

– Дельно. Зело дельно. Со стрелами хитро удумали. Да вот только что же получается: половцы за нашими спинами весь бой отсидятся, а мы за них свои головы сложить должны?

– Володимир Ильич, – я лихорадочно начал подыскивать слова, способные убедить полководца в моей правоте, – половцы удар конницы татарской не снесут, они отродясь таких ударов не держали. Они хороши в догоне да в ближней сече. Вот их как раз в догон и надо будет пустить, коли нам удастся с татаровей гонор сбить.

Муромец согласно качнул головой.

– Мудро баешь. Да твои-то ганзейцы, поди, тоже пятками засверкают.

– И пусть себе сверкают, – вставил Лис. – То хитрость будет. Этот блеск глаз ворогу застит, нам же оно только на пользу.

– Четыре сотни пеших генуэзцев не пять тысяч конных половцев. Эти дальше строя щитов не убегут. А вот половцы, как Бог свят, ряды смешают. Ну а коли будет Господня воля, так мы отвадим татарву в гости ходить не спросясь.

– И быть по тому, – подытожил Муромец, расплываясь в улыбке. – Ох хитры, побратимы! Ох хитры!

В этот момент пола шатра распахнулась, и мы с Лисом тут же, с места наповал, лишились дара речи. Низко нагибая голову, чтобы не цеплять поднятую кольями кожаную крышу, в ставку вошел Муромец, только в талии поуже, лицом помоложе да бородой покороче. В руках у него было нечто, покрытое персидским ковром, напоминающее по очертаниям клетку для гигантского попугая. Впрочем, термин «гигантский», очевидно, не совсем уместен, когда речь шла о чем-либо, связанном со столь выдающимся представителем рода человеческого.

– Илюшенька свет! – сорвался со скамьи наш славный полководец. – Здрав будь, сынок.

– И тебе поздраве, батюшка! – Младший Муромец аккуратно опустил клетку наземь и устремился в широко раскрытые отцовские объятия.

– Вот, други мои, – обрадованный Володимир Ильич гордо хлопнул свою помолодевшую копию по плечу, – сынок мой, Илюшенька. – И тут же теряя к нам интерес, вновь повернулся к сыну: – Что ж ты так долго-то?

– Так ведь, знамо дело, далек путь сюда от Ульяниной слободы. Да и с тварью особо не разбежишься.

– Как там она? – переходя на деловой тон, спросил старший.

– Тварь-то? Да что с ней станется! Жрет за троих, гадит за пятерых… тьфу, нечисть, одним словом.

– А посвист-то не ослаб?

– Какой ослаб! Возы груженые переворачивает. Намедни вон вола на дуб зашвырнул, так еле стащил.

– Ну, вот и славно. Стало быть, други, подмога вам будет. Ну что, Илюшенька, пойдешь в передовой полк?

Молодой Муромец широко улыбнулся, словно получив долгожданный подарок:

– Ну дык, за честь почту, батюшка.

– И тварюку с собой бери. Только приладь ее получше, чтоб наших не посшибала.

В лагерь мы возвращались втроем. Лис, без умолку засыпавший нового сотоварища уверениями в том, как много слышал о нем лестного, вогнал молодого Муромца в такое смущение, что тот лишь бормотал, потупясь:

– Да ну, то батьковы дела… А то дедовы… А я-то?

Из клетки, прилаженной за спиной богатыря, время от времени слышалось не то ворчание, не то злобное подвывание.

– Цыть, погань несытая! – рявкал Илюшенька, хлопая ладонью по скрытой ковром клетке. – По мордам захотел?

Мы с Лисом переглядывались, недоумевая, чем вызвано столь нелюбезное отношение к загадочной зверушке.

Костры нашего лагеря были уже совсем близко, когда зоркий Лис, приложив козырьком ладонь к глазам, бросил удивленно:

– Шо-то я не понял. Князь к нам какой-то в гости пожаловал или шо?

Я всмотрелся в ночную тьму и также увидел то, что вызвало недоумение моего друга. Недалеко от одного из наших костров на превосходном белом аргамаке восседал витязь в драгоценном цареградском доспехе, в алом с золотой каймой плаще и шлеме с золоченой личиной. По мере приближения мы имели возможность убедиться, что все остальные предметы убранства как всадника, так и его коня были под стать ранее увиденному.

– Это ж кого к нам занесло-то? – поинтересовался Лис у лучника, замаскировавшегося средь каменной осыпи у одной из скал-великанов. Тот, не смыкающий глаз в карауле, ткнул пальцем в витязя:

– Этот-то? Это Эрхард из Вагры. Только что из дозора вернулся, говорит, на берегу нашел. Да и остальные подтверждают.

– Странное дело. – Лис удивленно смерил взглядом счастливца, гарцевавшего на белоснежном жеребце. – Шо это еще за подарок фронту?

– Может, утоп кто, раз на берегу-то валялось? – предположил Илья.

– Может, и утоп, – медленно проговорил Лис. – Да только среди княжьих коней и доспехов я что-то такого не помню. А эдакого богатства, шо шила в мешке не утаишь.

Мы подъехали поближе к костру, и псевдокнязь, увидевший приближавшихся отцов-командиров, радостно поспешил к нам похвалиться своей необычной находкой. Я уже собрался выслушать рассказ удачливого Эрхарда, когда внимание мое привлекли всхлипы и стенания, раздававшиеся где-то рядом. Но стоило мне открыть рот, чтоб скомандовать невесть откуда взявшемуся нытику предстать пред мои очи, стоило удобнее перехватить плеть, чтоб высушить его слезы, как вдруг увидел нечто, весьма хлипкими узами связанное с представлениями о роде человеческом. Скрюченный в три погибели мужичонка, грязный и смердящий на все лады, с волосами длинными, нечесаными, свалявшимися в колтуны, брел через наш лагерь, низко склоня голову и рыдая безутешно.

– Юродивый какой-то прибился, – заметив мое удивление, пояснил один из генуэзцев. – Гоним его, гоним – не уходит.

Существо, которое язык не поворачивался назвать человеком, хромая сразу на обе ноги, подбрело к костру, и тот внезапно вспыхнул, зашипел и потух.

– Дьявол его поймешь, что такое! – выругался генуэзец. – Вот, весь вечер так: то горит, то гаснет. Дрова здесь, что ли, какие-то не такие?

– Черт! – услышал я неожиданный вскрик одного из воинов, попытавшегося вновь раздуть пламя. – Искра в глаз попала!