Я сначала напялил шлем на голову, но потом плюнул, снял и отдал его Туку, вылупившему на меня удивленные глаза. Вот как ему объяснить, что я, кроме мотоциклетных, никаких шлемов сроду не надевал.

Де Граммон, разминаясь, выписывал фламбергом вольты с такой скоростью, что по поляне ветерок шелестел. Увидев меня с эспадой в руках и без шлема, ехидненько улыбнулся, но смолчал, куртуазничать не стал. А его спутник вообще ухмыльнулся во всю свою усатую рожу.

Ну ладно, господа, небось уже имущество мое оглядываете? Посмотрим… Хотя мечом парень впечатляюще машет…

– Ну что, приступим? – заявил лейтенант в нетерпении срубить мне голову или чего там еще.

– Приступим… – Я внимательно осматривал доспех де Граммона в поисках уязвимых мест и никак не находил. Куда ж тебя пырнуть, салабон: под мышку, что ли…

– Э-э-х… – Лейтенант не стал тратить время на лишние разговоры, мгновенно сорвал дистанцию и рубанул фламбергом сверху вниз, на полпути переведя удар в диагональ.

Ого… вот это скорость! Я едва успел отскочить и достать его кончиком эспады по забралу. Впрочем, без особого успеха. Сталь звякнула о сталь, даже искра проскочила, но на лейтенанта это не оказало ровно никакого воздействия. Он рыкнул и рубанул меня по коленям.

Молясь, чтобы клинок выдержал, вскользь отпарировал удар эспадой, сбив его меч так, что фламберг врезался в землю, и от души рубанул в щель между шлемом и горжетом, а потом, подскочив, еще два раза ткнул дагой, целясь в шов на кирасе…

Однако! Эспада попала, куда целился, но удар, не пробив броню, только заставил лейтенанта покачнуться. А вот дагой я просто не попал. Навыка-то почти нет…

Де Граммон заревел, выпрямился и вслепую наотмашь махнул фламбергом, едва не снеся мне голову.

– Nu, kapets tebye, salabon!.. – разозлившись, рявкнул я по-русски.

Чуть не срубил мне башку, поганец…

Пользуясь тем, что фламберг от размашистого удара увело в сторону, в расхлест[54] три раза рубанул по шлему резвого виконта, сплющив забрало и вмяв верхнюю часть внутрь вместе с плюмажем, и вдобавок сделал еще одну вмятину сбоку, в районе уха.

Удары раздались звонко, де Граммон выронил фламберг из рук, шлепнулся на колени, потом ничком повалился на траву.

Так… Дело сделано, а что дальше? Вроде у меня для таких целей «свинокол» граненый есть… Только что-то не хочется виконта добивать…

Дядька с усами встревоженно вскрикнул, очевидно, усмотрев на моем лице кровожадные намерения, но с места не сдвинулся.

Нет, не буду добивать. Даже если не захочет сдаваться, не буду. Неплохой парень. Не грубил…

Подошел к телу и попытался поднять забрало… Хрен там, заклинило намертво, но крови не видно; значит, живой. Подоспели оруженосец с усатым, и общими усилиями мы наконец-то стянули железный горшок и подшлемник с головы виконта.

Де Граммон оказался целехоньким, если не считать здоровенной шишки, на глазах вспухающей на лбу.

Оруженосец брызнул водой ему в лицо, и парень, замычав, очнулся, поводя вокруг ошеломленными глазами.

– Виконт де Граммон, вы побеждены, но так как я, согласно данному обету, не могу объявить вам имя своей дамы сердца, освобождаю вас от признания ее исключительных добродетели и красоты… – вывел я формулу, самому себе не очень понятную.

Ну а как… Еще начнет кобениться, и придется во исполнение традиций рыцарских приколоть его. Дикие люди, однако… Средневековье, ёптыть…

Лейтенант тоже не совсем понял, что я сказал, но очумело кивнул головой.

Рядом облегченно вздохнул усатый, и они вместе с оруженосцем и пажом утащили парня в сторону, где стали его разоблачать и всячески хлопотать, приводя окончательно в чувство.

– Ваша милость… это было… это было!.. – раскудахтался Тук, помогая мне присесть на попону.

Устал я… вроде ничего особо изнурительного не произошло, а ноги дрожат и дыхалка сбилась… не мое тело, не мое… тренироваться еще и тренироваться.

– Позвольте представиться. Шевалье Рауль де Люмьер, – подошел ко мне усатый мужик. – Виконт де Граммон уполномочил меня провести переговоры о выкупе его доспехов, оружия и коня.

– Какие ваши предложения? – У меня не было особого желания торговаться.

Хотелось свалить как можно подальше, и побыстрее. Мало ли что у них на уме: сейчас кликнут лучников, и поедешь в Бастилию за надругательство над королевским лейтенантом. А там и плаха недалеко.

А с другой стороны…

Поединок был – был.

Я победил – победил.

Отказываться от трофеев – значит полностью выйти из образа. Сомневаюсь, что бастард поступил бы подобным образом.

– Десять золотых франков, – озвучил цену усатый и слегка смутился.

Сколько? Кажется, меня хотят обмануть? Промолчал и только удивленно приподнял правую бровь.

– Десять франков и десять су, – решительно рубанул ладонью усатый.

– Вы это серьезно, шевалье? – протянул я, всматриваясь в усы собеседнику.

Я, конечно, в ценах пока не очень соображаю… скажем даже – совсем не разбираюсь, но совершенно ясно, что меня хотят самым наглым образом надуть. Нехорошо… а еще кабальеро.

Усатый смутился. Он уже скинул кольчужный капюшон, и на усатой роже хорошо просматривались черты продувной бестии.

– Десять франков, десять су – и мы можем предложить вам некоторые ценные вещи в счет погашения долга, – внес он существенную поправку.

Это уже лучше, а если немного поиграть с рыцарским гонором…

– Шевалье, как бы вам сказать… Спорили мы с виконтом о достоинствах наших дам сердца, поэтому я не хочу осквернить благородный поединок низменной торговлей. Я могу принять любую сумму без обсуждения.

Тут уже вмешался сам де Граммон. Приковылял и заявил, что он не может принять от меня такой щедрый подарок. Поединок был, он проиграл и теперь должен передать в мое распоряжение коня, доспехи и оружие. Или выкупить их у меня. Так было, будет, и вообще шевалье де Сегюр, то есть я, может своей неоправданной щедростью оскорбить виконта де Граммона.

– Ни в коем случае, виконт. Но…

– Жюль де Граммон всегда платит свои долги! – надменно рявкнул лейтенант и подозвал своего пажа: – Робер, бегом в обоз за моими вещами!

– Хорошо, ваша милость… – Паж испарился в мгновение ока, и через несколько минут вернулся с крепкой лошадкой, нагруженной вьюками.

На поляне расстелили ковер, бросили несколько подушек. Паж Жюля притащил бурдюк с вином, кубки, нарезал на блюде копченый окорок и сыр. Лейтенант и его усатый спутник расположились напротив меня, его окружение – в стороне, а Тук – позади меня.

Вот это другое дело. Процесс стал меня захватывать, торговаться я люблю: наверное, в бабушку пошел. Она, пока продавцов на рынке до слез не доводила, не успокаивалась.

Рауль де Люмьер, тот самый усатый, первым взял слово:

– Я думаю, шевалье, нам стоит для начала определить полную стоимость имущества, положенного вам, согласно правилам проведения поединков.

Я вежливо кивнул, соглашаясь с ним. Послушаем.

– Мы оцениваем имущество в триста турских ливров, – важно заявил Люмьер. – В эту цену входят дестриер[55], боевой доспех для коня, полный боевой доспех виконта и оружие, находившееся при нем и при коне во время поединка. То есть фламберг, секира, кинжал, мизирекорд, тройной моргенштерн[56] на короткой ручке и арбалет.

Я сразу не ответил, изображая раздумье. Изображал для шевалье и виконта, а сам лихорадочно пытался сообразить: что такое турский ливр[57]? Вот не сталкивался я еще с такой монетой. С конскими франками, су, денье, оболами – да. А с турским ливром – нет. Вся эта груда железа с конем в придачу должна стоить по нынешним временам достаточно много. Но сколько? Твою же кобылу в дышло… Ну что мне стоило в историки пойти…

Вдруг я услышал, как сидевший позади меня Тук пробормотал: