Взлетел по ступеням на второй этаж, попутно крикнув слугам, чтобы принесли два пакета с кровью, и распахнул дверь, невольно отшатнувшись от представшей глазам картины.

Викки лежала на животе на полу возле кровати. Прислушался к стуку её сердца — его почти не слышно. Подошёл к ней и, подняв на руки, перенёс на постель. Викки была настолько невесома, что казалась легче пёрышка. Её кожа…холодная. Практически ледяная, глаза закрыты, а посиневшие губы плотно сжаты. Даже тогда, почти умирая, она не хотела смириться. Упрямая девчонка.

Один Дьявол знает, чего мне стоило привести её в чувство в тот день. Пробудить желание жить. Пусть даже и не ради меня, а ради её трусливого мужа-мудака. Придурок считал, что сможет скрыться от меня на другом континенте. Он чертовски ошибся, единственное, к чему привело его поспешное бегство с материка — к моей невероятной злости. Чёрт! Такого удовольствия я не получал давно — собственноручно избивать его, заставляя дёргаться на цепях, просить об отсрочке по выплате долга. Урод даже не понимал, что эти долбаные деньги не при чём. Слёзно вымаливал прощение, пока я пожирал его страдания, вдыхая в себя всю боль, когда он истошно орал в дикой агонии. Скалился в его лицо, хохоча, пока Рассони скручивало в судорогах после того, как я отрезал ему яйца.

Я заставил кричать его за каждую секунду, проведённую вместе с ней. За каждое прикосновение, за то, что дышал рядом с ней воздухом, за то, что смотрел на нее, слышал ее, говорил с ней. И за то, что трахал ее. От одной мысли об этом у меня срывало все планки. Изо дня в день, из ночи в ночь я не позволял себе срываться в это пекло, в этот проклятый Ад, в котором я видел ее под ним. Я сатанел, выл от боли, орал, надрывая пересохшую глотку, я резал свои пальцы, которые не знали, что такое чувствовать ее кожу, а ублюдок знал и имел на это право. На МОЮ женщину, которая принадлежала мне по всем законам бессмертных. Я хотел боли. В эти моменты я мечтал, чтобы иная боль выбила эту на хрен. Мне хотелось сдохнуть. И я ненавидел себя за это. Перестань, мать твою, жалеть себя, Рино. Бл***ь! Даже мое имя принадлежало ей. Даже мое гребаное имя напоминало о ней. Есть хоть что-то в этом мире, что не напомнило бы? Даже проклятое небо Асфентуса.

А сейчас он плакал кровавыми слезами, ползая в моих ногах и умоляя не лишать его мужского достоинства. Ублюдок! Если бы он знал, как долго я готовился к этому дню…Если бы мог представить ту эйфорию, что текла по моим венам, пока я выпускал ему кровь…Он бы заткнулся, осознав, насколько это бесполезно.

Но всё это произошло после того, как Викки приняла мои условия. Сучка, которая поначалу даже не захотела выслушивать их, молча согласилась стать моей любовницей, как только увидела своего кобеля, полуживого и прикованного к стене. Она согласилась, а у меня будто сердце сжали ледяные пальцы. Значит, всё же он ей небезразличен. Значит, настолько дорожит им, что готова раздвинуть ноги даже передо мной, мать её! Как же я ненавидел эту тварь! Ненавидел и хотел. До безумия. До трясучки. Она стояла передо мной униженная и ослабевшая, а я чувствовал, как каменеет член, отзываясь на каждое её дерзкое замечание, как кровь бежит всё быстрее, когда загораются ненавистью её глаза. Те самые глаза, которые когда-то обещали мне Рай. Те самые глаза, которые закатывались от наслаждения, когда я ласкал ее, те самые глаза, которые затуманивались нежностью, когда я целовал ее тонкие пальчики. Проклятая шлюшка. Утверждала, что ничего не помнит, а сама текла только от моих слов. А я вдыхал её запах раздробленной изнутри грудной клеткой, как утопленник глотает воздух и сходил с ума. Чёрт! Я тогда еле сдержался, чтобы не нагнуть и там же не отыметь её, вдалбливаясь в ее тело, заставить орать от дикой боли и наслаждения, ломать ногти и вспоминать. Вспоминать это грёбаное прошлое, когда она сама приходила ко мне и отдавалась со всем упоением.

В дверь постучали, и вошёл Арно.

— Всё готово, Рино. Дороти Эйбель в наших руках. Посадить к Рассони в подвал? Или обустроить ей одну из комнат прислуги?

Я откинулся на спинку кресла и жестом пригласил помощника сесть напротив.

— В подвал, Арно. В подвал. Посади её в клетку напротив зятя. Но пока не трогайте её. И парней предупреди. С этой дряни пока достаточно и того, что тот ублюдок будет блевать кровью у неё на глазах. Пусть знает, что её ждёт.

Я приказал привести мать Викки ещё три дня назад. Ещё одна ступенька вниз для неё. К её падению. И вверх для меня. Теперь у меня в руках трое из четырёх первых имён списка. Один за одним я уничтожу их всех. И даже милейшую Дороти Эйбель. Нет, почтенная фрау не мучила подопытных, не резала нас живьём, не скармливала разную дрянь, и даже не насиловала. Она ничего не делала. Знала о деятельности своего мужа и закрывала глаза на это. Вполне возможно, что одобряла. А, как известно, в войне не бывает равнодушных. Бывают только свои и чужие. Просто потому что в любой момент перед каждым может стать вопрос, на чью сторону встать. И право выбора в данном случае может оказаться твоим билетом в один конец. Но ты вынужден его сделать. В любом случае. А тот, кто безразлично проходит мимо, не желая видеть несправедливость и жестокость…тот, кто закрывает глаза на совершённое преступление, тот сам становится преступником. И госпожа Эйбель сама подписала себе приговор, каждый раз равнодушно улыбаясь своим гостям, пока из подвалов доносились крики подопытных.

От воспоминаний отвлёк голос Арно. Тот внимательно смотрел на меня, видимо выжидая ответа на заданный вопрос. Вздёрнул бровь, и Арно, демонстративно закатив глаза, повторил:

— А что делать с сундуком? Не лучше ли перевезти его в другое место?

— Брось, Арно. Кому придёт в голову искать что бы то ни было в единственной церкви нашего долбаного города? Да, туда даже бродяги не ходят мочиться. Проследи за тем, чтобы парни, поставленные в охрану, не трепали языками. Воронов нам обоим головы оторвёт за этот чёртов ящик.

Парень по-хозяйски потянулся к виски и наполнил свой бокал.

— И как ты считаешь, что же может настолько трепетно оберегать сам король Братства?

Быстрым движением руки схватил его за горло и сжал пальцы:

— Я не знаю, Арно. Более того — я даже не хочу знать. И тебе советую не лезть в это дело. Просто запомни — за этот сундук мы отвечаем жизнями. Понял?

Арно кивнул, и я отпустил его, заканчивая наш разговор.

Влад позвонил мне несколько дней назад. Сообщил, что мне привезут один артефакт, о котором никто и ничего не должен знать. Только самые доверенные. Он не рассказал, что находится в этом чёртовом сундуке, а я и не интересовался. Он не просил о помощи. Просто поставил в известность. И, да, Влад Воронов имел на это право. И не столько после того, как закрыл ко всем демонам лабораторию грёбаного урода Эйбеля.

Воронов помог мне ещё единожды. Гораздо позже после моего освобождения. Через пять лет. Тогда я ещё был настолько наивен, что считал возможным убить такого, как Эйбель. И здорово прокололся в своей самоуверенности. Каким-то чудом Владу удалось замять это дело. Он разыграл мою смерть, и успокоил Эйбеля, оплатив тому нехилые откупные за то, чтобы немец не распространялся об опасности выпущенных на свободу «объектов».

Преступление, на которое пошёл Король. Правда, я сам не понимаю, почему. Однако, чувство благодарности к Воронову только укрепилось. А теперь настало время возвращать долги. И я сдохну, но не дам сомневаться Владу в своей надёжности.

Я сидел в кабинете ещё с полчаса. Пока не понял, что бесполезно бороться с тоской, всё больше охватывавшей сознание. Я хотел подняться наверх. Хотел убедиться своими глазами, что с Викки всё нормально. Провести пальцами по шёлку волос, просто любоваться нежными чертами лица. Жадно пожирать ее глазами. Впитывать каждую черточку, каждую родинку. Видеть, как ровно вздымается грудь. Просто смотреть.

Хотя…Ложь! Я бы не сдержался. У меня до сих пор перед глазами картинка, в которой она стоит перед зеркалом в невероятно коротком чёрном платье. Настолько коротком, что видна даже резинка ажурных чулок. Дьявол! Даже при воспоминании член встаёт дыбом. Да, если я войду в её комнату, не смогу удержаться и наброшусь на неё там же. От дикого желания свело скулы…и я буквально почувствовал снова ее плоть вокруг моих пальцев. Не вокруг перчатки, а вокруг пальцев…тесную, шелковистую, горячу, влажную. Ощутил вкус ее кожи и этот дикий кайф, который по силе можно сравнить лишь с тем, когда первая доза наркотика после долгого времени ломки попадает в вену. Этот всплеск безумной эйфории. Соблазнительная женщина, которой она стала, притягивала едва ли не больше, чем та маленькая девочка, которую я когда-то любил. Блядь! Это какая- то больная одержимость её большими серыми глазами и тихим голосом, ее телом, запахом. Сука! Ненавижу!