Он был вторым, кого я убил. Его смерть была только на моей совести. Как и смерть моего ребенка. И только кровь Доктора способна очистить меня от этого испепеляющего чувства вины. Странно, но почему-то самое первое своё убийство — смерть Носферату, я воспринимал скорее, как благодетель. Моё первое, и пока единственное, доброе дело за всю жизнь.
Из подвала мне помог выйти Влад Воронов. Сам король Братства вампиров не только приказал открыть все замки и отпустить всех испытуемых, но и вывел за руку жалкого никчёмного выродка из клетки, ставшей тому домом. Хотя тот Рино и не знал, что этот уверенный и гордый мужчина, от которого веяло невиданной силой, и есть король Братства.
Не знаю, почему тогда я пошёл с ним. Может быть, потому что в глазах его увидел не только унизительную жалость к себе, но и жгучую ненависть к Эйбелю, когда Влад метнул на него взгляд. Он не произносил пафосных речей, не приказывал и не уговаривал. Он зашёл в треклятую клетку и протянул руку, а после негромко, но твёрдо произнёс:
— Не бойся меня.
Я чёртову вечность стоял на месте, как вкопанный, краем глаза замечая, как недовольно хмурятся окружающие, нетерпеливо поглядывая на часы, но не смея торопить короля. А король не шевелился. Казалось, он даже перестал дышать, только не опускал руки. До тех пор, пока я не протянул ему свою.
Они отвезли нас в специальный лагерь, где нас лечили от физических травм, учили, общались с нами. Именно там я начал ходить на двух ногах, не озираясь в вечном ожидании наказания за своеволие. Там я впервые попробовал донорскую кровь, едва не умерев от блаженства, когда в нос ударил её тёрпкий аромат, а не тухлый запах мертвечины, которой кормили у Эйбеля. Понадобилось несколько лет, чтобы я научился простейшим вещам, о которых знают даже дети: читать, писать, новым словам, названиям запахов, деревьев и цветов. Демон меня раздери, я видел вокруг себя десятки различных цветов! Ярких и насыщенных, тусклых и пастельных, тёплых и холодных. Я упивался ими. Они были совершенно разными, и это было самое прекрасное в них. Как и прикосновения. Чёрт побери, теперь я знал, каков тот или иной предмет на ощупь. И необязательно, чтобы это был металл решёток или холодный мрамор пола. Я сдёрнул грёбаные перчатки с рук, и как полоумный, прикасался к тканям и мебели, к бумаге и дереву. Мне объяснили, что я не оскверню никого и не заражу никакой опасной дрянью без этих перчаток. Доктор говорил, что я заразен. Но скорее они брезговали прикасаться к тому к чему прикасались мы.
В лагере я понял одно, в этой жизни всё всегда зависит от нас, от нашего выбора. И нет ничего страшнее, чем лишиться права выбирать. У меня изначально не было этого права. Я родился уже подопытным. Но стал свободным, выбрав неизвестность, предлагаемую Владом.
Уже позже я узнал, что Воронов издал указ о прекращении исследовательской деятельности Альберта Эйбеля, а именно о лишении его возможности ставить эксперименты на вампирах. Это было во время очередной предвыборной кампании и впоследствии сослужило неплохую службу репутации короля. Хотя, надо отметить, что Влад никогда и не одобрял этой сферы деятельности Доктора. И тот, видимо, так и не простил Воронову унижения и тех потерь, что понёс. Решил отомстить единственным доступным ему способом — политическими интригами, так как воевать с открытым забралом против короля у него яиц не хватает.
Ну что ж, думаю, посетить этот светский приём будет не самым плохим решением. Усмехнулся, представляя, как бы удивился немец, узнав, что Господин Маньер, которого он пригласил в свой особняк, хозяин Асфентуса по кличке Смерть и выродок, называемый ОбъектЉ1 — одно лицо. Кроме того, была ещё одна причина, по которой я намеревался поехать туда. ОНА. Причина, при мысли о которой вскипала кровь и наливались яростью глаза. От ненависти, презрения…и какой-то больной тоски и одержимости.
Я стоял возле фигурной колонны, молча потягивая виски и наблюдая, как в мою сторону с обольстительной улыбкой приближается невероятно красивая женщина с томным взглядом серых глаз и роскошным телом, казалось, созданным для ублажения любого мужчины. Виктория Эйбель. Как всегда, до неприличия сексуальна и обворожительна. Знаменитая актриса. Её муж — один из спонсоров мероприятия.
Муж…Сердце отозвалось болью при воспоминании о том, как я узнал о предстоящем замужестве своей Викки. В ту ночь я прокрался в их дом для того, чтобы забрать её навсегда с собой. Ведь она обещала ждать. Клялась, когда бросилась мне на шею в последний день моего пребывания здесь. Её не смутило ни присутствие короля, ни возмущение собственного отца. До сих пор, закрывая глаза и уносясь в тот миг, я будто слышал её тихий голос, полный мольбы, и ощущал лихорадочные поцелуи на губах и на скулах.
— Я буду ждать. Обещай, что вернёшься за мной, Рино? Обещай.
И я кивнул, обещая ей и себе, что обязательно заберу свою любимую.
Это она назвала меня Рино. Сказала, что у каждой личности должно быть имя, принадлежащее только ему, отличающее его от других. Через много лет, вырвав её из своего сердца, я всё-таки сохраню именно это имя. Чтобы помнить ту, кто мне его дал. Ту, кто вероломно предал, так просто, всего через месяц согласившись принадлежать другому. И я сам услышал её спокойное согласие на требование отца. Спокойное, мать её, согласие! Тогда я спрыгнул со стены вниз на холодную траву, чувствуя, как начинает жечь в груди от безысходности. Чувствуя, как покидают меня последние остатки разума, а сердцу становится слишком тесно в груди. Я разорвал рубашку и начал раздирать когтями грудную клетку, пытаясь добраться до проклятого, которое не переставало отстукивать бешеное отчаяние, отдававшееся адской болью в висках. А внутренний голос начал тихо нашёптывать, что я был полным идиотом, раз поверил в то, что, будучи ублюдком Носферату, мог рассчитывать на любовь чистокровной. И я медленно успокаивался, веря его тихому шёпоту…Он как всегда был прав.
Ведь меня не было всего несколько недель. Врачи не отпускали меня, да, и Влад тоже. Он объяснил, что Викки я нужен, как минимум, здоровым, а не тем полуживым куском мяса, что представлял каждый из нас. И, наверное, за этот совет я благодарен королю больше, чем за свое освобождение. Ведь, он невольно спас меня от этой лживой похотливой твари, которая забыла меня за эти тридцать дней. Поигралась девочка с интересной игрушкой и выкинула её в мусорку, когда ей предложили новую — богатую, холёную, её круга.
Но сейчас передо мной стояла уже не молодая девушка, а шикарная женщина в красном платье до пола, в разрезе которого соблазнительно виднелась стройная нога, обнаженная почти до бедра.
От красоты этой женщины дух захватывало и становилось больно не только смотреть, но и дышать рядом с ней. Она тихо засмеялась в ответ на реплику одного из гостей, и у меня в паху отчаянно заныло от потребности взять её в каком-нибудь укромном уголке. Драть её как можно жёстче, заставляя выть от боли и наслаждения. Стиснул зубы, стараясь успокоиться, но тщетно. Взгляд заскользил по откровенному вырезу декольте, и неожиданная злость затопила с головой. Какого хрена я должен отказывать себе? Она такая же шлюха, как и все остальные шлюхи, которые за эти годы побывали в моей постели. Значит, и обращаться с ней следует соответственно.
Я поправил маску на лице и подошёл к её компании, провёл пальцем по обнажённой коже выше локтя и прошептал на ухо:
— Пойдём со мной.
Её глаза расширились, а дыхание сбилось…будто она узнала меня. Но я тут же отбросил эту мысль. Прошло слишком много времени, чтобы она помнила голос того, кто для неё ничего не значил. Пусть даже и стал её первым мужчиной.
Она подняла на меня взгляд и, судорожно сглотнув, кивнула, затем вложила свою руку мне в ладонь, и мы оба вздрогнули. Наше первое прикосновение друг к другу ладонями. Без долбаных перчаток. Не отпуская руки, она провела меня через зал наверх по лестнице и остановилась перед одной из комнат. Она протянула свою руку к моему лицу, пытаясь снять маску, но я дернул головой, кивнул на дверь, и её вдруг покинула решительность. Викки отпустила мою ладонь и шагнула назад, отрицательно качая головой. А мной завладела ярость. Она вырывалась из груди смертельными языками пламени, требуя затолкнуть эту суку за дверь и взять прямо у стены. Чтобы не играла в те игры, в которые не умеет. Чтобы наказать. И не за этот отказ. Нет. За то, что сломала последнее, что во мне оставалось от нормального. За то, что дарила мне себя когда-то с таким упоением, заставляя поверить. За то, что обманула своей заботой и теплотой. За то, что я любил её. И за то, что умер. Но не привязанный к холодному столу и дрожащий от страха при виде наклонившегося надо мной Доктора с очередным инструментом в руках, а в разорванной одежде под окнами её комнаты, лёжа на сырой земле и чувствуя, как истекает кровью сердце. И это кровотечение уже не остановить ни одному доктору.
