— У меня тоже испытательный срок, — вздохнул футуролог, думая о своем.

Джон пристально посмотрел на него, но ничего не сказал, только кивнул, приглашая в кабину трактора.

С тех пор время для футуролога полетело незаметно. Долгие зимние вечера Буг коротал за изучением языков. Кроме английского, французского и немецкого, которые знал в совершенстве, он овладел испанским, индийскими наречиями хинди, бенгали, арабским и двумя наиболее распространенными африканскими языками. С весны до осени, когда начинались полевые работы, Буг проводил на свежем воздухе и только перед сном успевал торопливо заносить свои впечатления на карточки. Приближалась последняя весна, и срок эксперимента заканчивался. Футуролог испытывал двойственное чувство: с одной стороны, он с нетерпением ожидал дня, когда можно будет вернуться в цивилизованный мир, с другой, испытывал грусть, что придется покинуть обжитое место и людей, с которыми сдружился за три года. Он зачастил в поселок.

Сначала Джон радовался этому и, едва он появлялся, бежал за Лили или посылал Мари, оставаясь со своим годовалым сыном. Ньюлайфисты не торопились с браком, но семьи у них, как правило, были крепкими. Поэтому никого не удивляло, что Кир Буг сдержанно относился к Лили, но Джон, видя его любезное равнодушие, поостыл, а однажды спросил напрямик:

— Может быть, не стоит приглашать Лили?

— Почему же, — возразил Буг. — Разве ей лучше сидеть в одиночестве?

Джон пристально посмотрел на него, покачал головой, но все же пошел за девушкой.

И вот настал день прощания. Он застал Джона на огороде. Тот заканчивал вспашку под картофель.

— Думаешь расширять поле? — обрадованно выскочил он из кабины. Однажды они говорили о такой возможности. Но увидев грусть в глазах футуролога, Джон все понял.

— Ты уходишь? Завтра исполняется три года, как ты здесь. Я хорошо запомнил. Это твой испытательный срок?

— Да, Джон. Я пришел проститься с тобой и Мари.

— Прощай, дружище. Не знаю, кто ты, с какой целью жил здесь, но ты настоящий работник.

К ним подошла Мари, ведя за руку топающего малыша.

— Я был прав. Он уходит.

— До свиданья, Мари. Ты была приветливой хозяйкой, и мне хорошо отдыхалось у вас по вечерам. Можете взять в моем доме, что найдете нужным.

— Прощай, Буг. Пусть возьмет Лили. Ей нужнее.

Он встретил Лили за поворотом дороги, у опушки леса.

— Ты уходишь?

— Да.

— Насовсем?

— Мне жаль, Лили, но я должен уйти. И я люблю другую девушку.

— Я знала это.

Лили опустила голову. Молчание становилось тягостным.

— Мне пора, Лили. Надо еще собраться.

Она подняла глаза, полные слез.

— Буг, мне можно жить в твоем доме?

— Конечно, Лили.

— И если мне понравиться парень…

— Мне было бы грустно, Лили, если бы дом, в котором я прожил три года, оказался навсегда заброшенным.

Она порывисто обняла его и поцеловала в губы.

— Прощай, Буг.

— До свидания!

Лили повернулась и, сдерживая слезы, быстро пошла в поселок…

Утром Кир Буг погрузил в винтокрыл свои нехитрые пожитки, пластиковые ящики с перфокартами и, оглядев в последний раз поляну, пустующее поле, дом, собранный собственными руками, забрался в салон.

— Поехали!

Когда винтокрыл поднялся в воздух, футуролог включил информационную программу. Вместе с всплеском экрана он возвращался к своей прежней жизни…

— Эй, подойди сюда!

Он обернулся и увидел на своей любимой скамейке, под свисающими ветвями софоры, молодую, очень знакомую женщину.

— Чего тебе?

— Посиди со мной. Мне хорошо!

— Лена? — обрадовался Кирилл. — Я тебя сразу не узнал! Ну, покажись, всемирная знаменитость! А где твоя мохнатая тасса, которую ты поклялась не снимать?

— Я так рада, Кирилл, что встретила тебя. Куда ты запропастился с того самого вечера? Подожди, сколько же это мы не виделись? Года полтора или два?

— Три года, Лена.

— Неужели три?! И где ты все это время пропадал? Я ведь здесь часто бываю, справлялась. И никто не знает, куда ты исчез, даже Алексей Иваныч.

— Я что, у тебя-то как дела?

— Ты еще спрашиваешь? Живу, как в счастливом сне. Только иногда набегает… Не пойму даже, что… И тогда бедные зрители страдают и грустят вместе со мной… А тассу я берегу, как самую дорогую реликвию, и надеваю только в самые хорошие дни… Хочешь, я покажу тебе танец нашей встречи?

— Прямо здесь?

— Конечно.

— И соберешь полгорода возле себя. Тогда нам и поговорить не дадут.

— Пусть!

Она поднялась, но Кирилл удержал ее за руку.

— Не надо, Леночка. Честное слово! Сбегутся ведь со всех окрестностей.

— Но я хочу, Кирюша. Ведь язык танца — мой язык. И мне хочется, чтобы ты понял, как я рада тебя видеть.

Кирилл выпустил ее руку. Она вышла из-под свисающих ветвей, лукаво улыбнулась ему, и какое-то колдовство захватило его. Непостижимая пластика и выразительность движений удивительно зримо передавали настороженность первой встречи, сомнения и сложные перипетии того единственного вечера… Вдруг стало грустно, и он ощутил свое одиночество, как в той лесной хижине, где он провел один на один с природой три года, чтобы разгадать ее влияние на формирование психики человека… Потом радость и какое-то волшебное чувство переполнили его…

— Ну, как? — глаза ее смеялись, а он все еще не мог прийти в себя от пережитого.

— Спасибо, — он взял ее руку и прикоснулся губами. — Ты чудо нашей эпохи.

— То-то! А теперь давай сбежим отсюда. Ты был прав. Здесь стало слишком многолюдно.

Но и на движущейся дороге их не оставили без внимания. Кирилл то и дело ловил то почти незаметные, брошенные вскользь, то откровенные изучающие взгляды. Тогда они забрались в уютное кафе на самом верху пятой поверхности города и, скрытые от посторонних глаз в зелени актинидий, любовались с высоты открывающимся видом Сантареса, рекой, разделяющей город причудливо петляющей лентой, и дальними березовыми рощами среди безраздельно властвующих полей.

— Наверное, здесь когда-то были необозримые леса, а потом все вырубили, распахали… — вслух подумала Лена.

— Представь себе, что нет. — Кирилл оперся локтями на баллюстраду и неторопливо продолжал. — Общее заблуждение. Здесь никогда не росли леса, кроме небольших березовых рощиц, называемых по-местному «околоками». Испокон веков здесь были необозримые степи. Их травы выкормили полчища кочевников: и скифов, и гуннов, и монгольские орды… Именно потому и построили здесь Сантарес, первый многоэтажный город, что не было необходимости уничтожать лесные массивы, да и планировка на равнине не требовала больших затрат.

— Но почему Сантарес, и что значит Сантарес? Что-то знакомое и незнакомое…

— А название Антарес тебе ничего не говорит? — улыбнулся Кирилл.

— Я помню по школьной программе… Это красный сверхгигант в созвездии Скорпиона. Одна из самых ярких звезд, по-моему, в миллион раз больше Солнца.

— Чуть поменьше, но это не важно. В тридцатые годы, когда создавался проект города, собрались к Антаресу послать зонд. О нем много писалось, говорилось. Когда представили проект, один из членов комиссии сказал: «Ну, конечно, если строить город, то величиной с Антарес». Так, говорят, и привилось название.

— Забавно… — в раздумье сказала она. — И все-таки, не люблю я равнины, а здесь на сотни километров все гладко, как стол, даже глазу зацепиться не за что.

— А озера? Знаешь, сколько их здесь? Тысячи! И, говорят, в прошлом веке их было еще больше.

— И куда же они делись?

— Видишь ли, климат Западной Сибири стал жарче и суше со времени уничтожения постоянных льдов Ледовитого океана. С нарушением баланса атмосферных осадков большинство из них высохло. Они были очень мелкие. Сейчас все озера переуглублены и служат для сбора излишних вод с орошаемых земель.

— Так они же соленые.

— Кто?

— Не кто, а что! Озера. Мне рассказывали, что все они обладают целебными свойствами.