Она замолчала. Кирилл, размышляя, постукивал пальцами по спинке скамьи…

— Этого не может быть! — вырвалось у него внезапно. — Пошли!

Он схватил Лену за руку и решительно потащил ее из сквера.

— Ты забыл фурлогу, — сказала она, улыбаясь его решимости и загораясь надеждой.

— Ах, да!

В два шага он вернулся к скамье, взял накидку и, перекинув ее через плечо, подхватил Лену под руку и стремительно потянул ко входу на движущуюся дорогу. Через полчаса они поднялись на семнадцатый этаж второй поверхности города.

— Куда ты меня притащил?

— Сейчас узнаешь, — Кирилл заговорщически подмигнул ей и набрал код.

Дверь распахнулась. Из глубины коридора навстречу им шел старик с белой копной волос, но прямой и по-юношески стройный. Лена тихо ахнула и попятилась… Она никогда не видела его, но узнала сразу. Портрет Алексея Ивановича был одной из реликвий их дома. В трудные минуты мать подходила к нему и советовалась, как с человеком. Когда Лена однажды сказала, что проще узнать в справочном код и поговорить с учителем по видео, мать только покачала головой. Она разрешала давать ее код только тем, кто не знал ее раньше…

— Не бойся, — шепнул Кирилл, крепко сжав ее руку и пресекая попытку к бегству. — Он добрый.

— Здравствуй, Кирюша, Давно ты не заглядывал. Очень рад тебя видеть. Спасибо, что не забыл старика. Это твоя любимая?

— Нет, Алексей Иванович. Это Лена. Она танцовщица и, я думаю, талантливая. Можете вы ее посмотреть?

— Конечно, Кирюша. Что за вопрос? Разве я кому-нибудь отказывал? Проходи, девочка.

Репилин провел их в небольшой зал с гладким деревянным полом и зеркалом во всю стену. Алексей Иванович был очень стар, и не всегда здоровье позволяло ему заниматься с ученицами в студии. Чаще он это делал дома. И теперь, по-домашнему расположившись в кресле рядом с Кириллом, он кивнул на стойку.

— Разомнись, девочка, хорошенько, а мы пока побеседуем с моим юным другом. И не волнуйся. Все будет в порядке.

Лена сделала несколько приседаний, попеременно меняя ноги. Кажется, все нормально. Она украдкой взглянула на Кирилла. Тот увлеченно беседовал с Алексеем Ивановичем. Тогда она расстегнула тассу и, бросив ее в угол, принялась за разминку по-настоящему…

Когда Лена закончила танец, старик поспешно поднялся с кресла и пошел ей навстречу.

— Кто тебя учил, девочка?

— Мама.

— Кто твоя мама? Быстро! Говори!

— Галина Птицина… — теряясь перед его напористостью, тихо сказала Лена.

— Нет, вы подумайте! Птицина! Полюбуйтесь, что она вытворяет! Ну, я ей покажу! Код!

Алексей Иванович наступал на растерянную от волнения девушку.

— Какой у нее код? Буквенный? Цифровой?

— Цифровой…

— Ну же, девочка!

Лена назвала код связи, и Репилин рванулся к видеофону. Набрав номер, он нетерпеливо переминался с ноги на ногу.

— В виду отсутствия радиовидимости связь будет установлена через десять минут.

— Не надо мне вашей видимости! Дайте просто связь. Вы слышите? Ну, можете обыкновенную, телефонную? Только не молчите, пожалуйста!

— В виду отсутствия радиовидимости связь будет установлена через девять минут тридцать секунд, — повторил автомат.

— Ах, уж эти мне механические голоса! С ними и поговорить-то нельзя и убедить нечем.

Алексей Иванович подошел к девушке, все еще стоящей в каком-то трансе, ласково взял ее за руку и повел к креслу.

— Садись, девочка, садись. Запугал тебя старик. Ты, наверное, нивесть что обо мне подумала.

Он уселся рядом в соседнее кресло, все еще не выпуская ее руки.

— Ну что нам с тобой делать, девочка? Помочь я тебе ничем не могу…

Лена безвольно опустила голову.

— Хотя бы в подготовительный класс, Алексей Иванович. Я буду очень стараться…

Репилин счастливо засмеялся.

— Кирилл! Ты посмотри на эту святую простоту. Хотя бы в подготовительный… Это ж надо!

Он отпустил ее руку, вскочил на ноги, прошелся по залу и остановился у кресла Лены.

— Слушай меня внимательно, девочка. Все, что тебе сейчас требуется, это хорошая программа. В студии тебе делать нечего. Ты уже сейчас на две головы выше любой выпускницы. Да что я говорю! Выпускницы, даже самые талантливые, не идут в сравнение. На сегодня я не знаю ни одной профессиональной актрисы с такой изумительной пластикой и выразительностью движений. Ты понимаешь, что это значит?

С каждой фразой девушка распрямлялась, освобождаясь от сковывающего ожидания, от гнетущей неуверенности, но недоверие все еще сдерживало ее, и она не могла отрешиться от сомнения.

— Это правда, Алексей Иванович? — перебила она, требовательно и строго глядя в глаза старому балетмейстеру. — Это правда? А как же приемный автомат? Он показал низкие баллы.

— Ах, вот в чем дело? Ты была в приемной!

Репилин опять прошелся по залу. Задумался, воспроизводя в памяти рисунок танца девушки и характер ее движений, потом повернулся к Лене.

— Да, да. Конечно, Завтра же прикажу выбросить эту рухлядь из студии! Автомат запрограммирован на манере лучших современных исполнительниц, а у тебя все свое, все новое! Чтобы понять твою манеру, нужно быть человеком, наделенным чувствами. Где же тебя понять бездушному автомату?

Засветился экран видеосвязи, и на нем проступило обеспокоенное лицо Галины Викторовны Птициной. Репилин стремительно приблизился к видеофону и строго погрозил пальцем:

— Что же это ты вытворяешь, голубушка? Молодая, здоровая, полная сил отсиживаешься где-то в дремучем захолустье, а я, старик, должен здесь разрываться? Немедленно вылетай сюда и принимай студию!

— Что с Леной? — заметно волнуясь, спросила женщина.

— Ничего. Девочка, подойди сюда. Пусть мама убедится, что ты жива, здорова и что старик Репилин не съел тебя на ужин.

— Вы берете ее в студию? Я готовила ее сразу на третий курс.

— Нет, об этом не может быть и речи!

— Не пугайте меня, Алексей Иванович.

— Ничего, переживешь. Давай немедленно сюда. Решим на месте. Ты меня знаешь, девочка, я не люблю разговоры на расстоянии.

С этими словами Алексей Иванович выключил видеофон и довольный погладил виски.

— Теперь примчится, — сказал он, улыбаясь. — Или я плохо знаю женщин! Нет, вы подумайте, что она себе позволяет! Открыть в искусстве новое направление и держать его при себе, а я, — он похлопал себя по лбу, — сушу свои старые неподатливые мозги, чтобы придумать свежий пустячок. Безобразие!

Он присел в кресло рядом с Леной и, глядя на нее влюбленными глазами, попросил:

— А ну, девочка, покажи, что ты еще можешь…

Лена прошла на середину зала. Постояла, обдумывая танец, подняла голову — и вдруг поплыла, медленно, как лодка без весел на слабом течении… Казалось, из ее движений рождается мелодия раннего утра… Легкий всплеск ветра качнул лодку и повернул на течение, и оно подхватило ее, понесло… Все быстрее течение, быстрее и вот уже зловещий водоворот закружил во все ускоряющемся ритме, затягивая в свои круги, словно гигантский питон, неторопливо сжимающий добычу в могучих кольцах. Жертва рвется, напрягая последние усилия, чтобы вырваться из смертельных объятий. Тщетно. Что-то ломается, рушится, и жалкие обломки плывут по течению…

— Непостижимо, — покачал головой старый балетмейстер. — Ты видел, Кирюша, что-нибудь подобное?

— Я, Алексей Иванович, профан в этой области и даже не знаю, что сказать… И музыка, и движения завораживают… как гипноз.

— Ты слышал музыку, мой мальчик? Но ведь ее не было! И это прекрасно! Что же будет, когда мелодия и танец соединятся в единую стихию? Ты отдыхай, девочка.

— Но я не устала, Алексей Иванович, — светясь от счастья, возразила Лена. — Я сейчас покажу этюд Саваренко. Это мамин любимый…

Она подошла к фонотеке, набрала шифр, метнулась в угол и, подхватив свою тассу, застегнула ее на талии. И снова с первыми звуками мелодии исчезло время…

Кир Буг с усилием разогнул спину и оперся на лопату. Нет, нелегкий хлеб — быть ньюлайфистом, но в их труде есть свои радости. Физически он чувствовал себя превосходно: спал без сновидений, за лето приобрел тот самый бронзовый цвет загара, который так поразил его при встрече с Леной. Не раз — ох, не раз! — вспоминал он эту встречу. Ибо тогда, в последний вечер перед экспериментом, он едва не смалодушничал. Кира всегда интересовали проблемы островов неподвижности и связанное с ними движение ньюлайфизма. Было очень важно знать, что дает ньюлайфистам природа, почему они, закоренелые не в одном поколении горожане, бросали все, уходили в глухие места и вели почти первобытный образ жизни без средств связи, без автоматики. Они строили там примитивные дома, пахали и сеяли… Общество шло им навстречу. Выделяло земли в малообжитых районах, старалось обеспечивать их нехитрые запросы. Они отказывались от всякой помощи, исключая медицинскую. Как правило, они производили продукты питания и, при необходимости, обменивали их на различные изделия промышленности по установленному специальным постановлением Всемирного Совета соотношению. Чтобы разобраться в их психологии, в истоках того, что движет ими, нужно было сблизиться с ними и пожить их жизнью хотя бы несколько лет. Когда Киру предложили стать участником эксперимента, он сразу согласился, но в последний день его вдруг охватили сомнения: сумеет ли он выдержать три года одиночества? По условиям он должен был жить вблизи одного из поселений. Ньюлайфисты не любили чужаков. Следовало сначала добиться их расположения. Если он не выдержит, его, конечно, снимут с эксперимента, но работа пойдет насмарку. Придется начинать все с нуля, и в другом поселении.