Отпустите меня, я еще живая!

Остервенело пытаясь выпутаться из кокона, я задергалась, забилась в истерике, но услышала лишь одобрительное:

– Чоха! Чоха!

И четверо крепышей с шарфиками подняли меня на плечи и понесли! Теперь я видела только небо и бусинки. Ощущала, как ходят ходуном плечи мужчин под моими лопатками и бедрами. Слух тоже помогал слабо: крики, звон, грохот – все слилось в один непрекращающийся гул.

Даже обоняние меня подвело – прохладный воздух казался безупречно чистым и разреженным, словно я была не в десятке километров от довольно крупного города, а где-то в нетронутых цивилизацией горах.

Когда в горле собралась тошнота, а перед глазами от ритмичного бега носильщиков замелькали мушки, я решила, что умру, но, слава Богу, тряска прекратилась. Меня вновь опустили ниже и уложили на что-то твердое. Перед глазами возникло какое-то строение, прилепившееся к скале, как ласточкино гнездо. Очень яркое, красно-сине-зеленое, с большим количеством позолоты.

В дверях строения помаячил мальчик в красно-белой головной повязке, и носильщики понесли меня внутрь. Скрипучие крутые лестницы не добавили мне радости, да и мужчины явно постанывали, разворачиваясь на узкой площадке.

После всех трудов и усилий, меня внесли в просторный зал, заполненный статуями, жаровнями и курительными палочками, и плюхнули на возвышение, похожее на катафалк.

Из-за занавески вышел полненький старичок в шафрановой накидке и алой перевязи. На его бритой голове покачивалась маленькая высокая шапочка с бубенчиками.

Старичок подошел ближе и, потряхивая чем-то вроде деревянных маракасов, тягуче запел на одной ноте.

С пением он обежал вокруг меня и тех четверых, что стояли рядом. Потом сменил маракасы на трещотки и побежал снова. На третий заход он отправился с парой связок бубенцов.

Мои глаза не выдержали его беготни и устало закрылись. Тотчас стоящий у локтя мужик, увешанный бирюзовыми бусинами (и как я догадалась, что не женщина?) больно толкнул меня локтем в бок.

Ах ты ж, гад! Ну, ты у меня получишь! Дай только выбраться из этой ловушки! Я на тебя крестной пожалуюсь, вот!

Следующие десять минут я услаждала себя мыслями о том, как лёля порвет этого амбала на куски, а Вовка с Данькой отобьют полученное до состояния блинчика.

В финале утомившийся старичок обрызгал нас всех чем-то очень вонючим и ушел, скрывшись за малозаметной дверцей, получив от того самого нахала в бирюзе связку весело бренчащих монеток.

Потом меня вновь подняли на плечи. Мы кое-как спустились и в хорошем темпе потащились дальше. Надеюсь, все ж не на кладбище? Перед глазами замелькали бусы, облака, серые скалы и… пирамидки! Маленькие башенки, сложенные из неотесанных камней.

Горные вершины, укрытые снегом. Похоже на Алтай, или все же Китай? Хотя, почему я ограничиваюсь ближними соседями? Перу тоже подходит! Меня украли? Дикое племя? Или это современные ролевики?

Башенок становилось все больше. На каждой пирамидке развевались длинные лоскутки, уныло побрякивали какие-то подвески, а потом я разглядела у подножия этих сооружений черепа! И почти во всех были дыры!

МАМА!

Леся

– А-а-а-а-а-а! – Я дергалась, ревела, пытаясь поднять руки и вырваться из кокона, в котором меня несли.

Носильщики не обращали внимания на мои крики, они сами что-то громко орали и ритмично топали сапогами. К тому времени, как мои мучители остановились, я уревелась до состояния ступора. Мне было почти все равно: на алтарь так на алтарь; на кладбище так на кладбище!

Оказалось, что мы все же не на кладбище. Дружно хекнув, мужчины опустили меня на землю перед очередным расписным домом. Сработали инстинкты, и я стала судорожно высматривать то, на чем меня попытаются принести в жертву. С громадным облегчением искомого не обнаружила.

На редкой зеленой травке перед зданием стояла толпа узкоглазого народа в ярких одеждах. На сей раз меня не просто положили, а прислонили к столбу, так что я оказалась почти стоящей. И для надежности кулек с моим телом еще и примотали длиннющими ткаными лентами к тому самому столбу, который находился за моей спиной.

Люди, по-прежнему держащиеся в стороне, выглядели необычно. Нет, в наше просвещенное время я успела повидать и турок, и греков, и негров, и японцев… и даже одного бербера на выставке в музее. Но эти люди были совсем другими.

Смуглая красноватая кожа, раскосые глаза, множество бус, ярких одежд и повязок. Рядом с маленькими детьми часто стояли крупные лохматые собаки, как и все тут, украшенные яркими лентами, бусинами и лоскутками. От удивления я не отводила взгляда от толпы, забыв о своем ужасе. Рано забыла!

Носильщики, убедившись, что я никуда не сбегу, начали прямо у моих ног насыпать костер! То есть не совсем костер, просто огромное количество всевозможных палок, веток и даже вязанок сушняка! На меня опять накатил ужас, и я зарыдала безмолвно, боясь лишний раз всхлипнуть.

Когда костер был готов, меня отвязали, приподняли и с торжественным гудением на одной ноте уложили на дрова, политые ароматическим маслом. Я зажмурилась, и начала мысленно читать молитву, прося прощения у всех родственников и знакомых. Если сейчас дрова подожгут, гореть во всей этой сбруе я буду недолго и быстро отойду в иной мир с гудящим пламенем!

Однако сразу поджигать дрова не стали – в поле моего зрения появился очередной старичок в шафрановом халате. Бегая вокруг, он уныло выл на одной ноте и окуривал меня дымом из неглубокой плошки. Я не отводила от него взгляд, прикидывая, есть ли шанс скатиться с этой кучи, если из курильницы выпадет хотя бы один уголек, одна искорка.

Уголек, на мое счастье, не выпал. К немалому облегчению, носильщики сняли меня с костра и примотали обратно к невидимой мне подставке. Положение тела переменилось, кровь хлынула к затекшим ногам, и это на некоторое время отвлекло меня от окружающего мира.

Стоило мне, повозившись, устроиться поудобнее, как передо мной склонился кто-то в огромной войлочной шапке с белым шарфиком на шее и неожиданно на понятном мне языке произнес:

– Красавица какая! И белая, и сдобная! – Мужик расцвел в алчной улыбке: – А уж сла-а-а-адкая поди какая!

Я содрогнулась: они еще и каннибалы? Меня собрались есть?

Мужчины, стоящие подле меня, воздели над головой сжатые в замок руки, словно собирались колоть дрова, и хором ответили:

– Множества коней твоему роду, дядя!

Растроганный родственник, продолжая улыбаться, как голодная акула, ущипнул меня за бок, повторяя, какая я мягкая и сладкая. Один из носильщиков прочистил горло. Голодающий мужик очнулся и навесил на шеи мужчин белые шарфики, а еще один достался мне. Вместо салфетки, должно быть?

Хор благодарных славословий от носильщиков я пропустила мимо ушей. Меня нешуточно колотило – я их понимаю! Почему же не понимала, когда надо мной вопили раньше?

Следом за дядей к нам потянулись остальные родственники. Мужчины кланялись мне, едва не облизываясь, и навешивали нам всем шарфики. Женщины укладывали на меня груды ярких, расшитых узорами платочков.

При этом, если я правильно поняла, все подходящие приходились охраняющим меня мужикам родственниками. Носильщики постоянно кланялись, побрякивая бусами, и вежливо отвечали на шуточки про мой вкус, мягкость и сладость. А у меня стучали зубы.

В воздухе постоянно раздавалось:

– Мягкого вам хлеба, тетя!

– Сто лет вам до седин, дядя! – И прочие цветистые пожелания.

Мои опасения крепли с каждой минутой. Если я не жертвенный баран – то кто?

Когда поток родственников с длинными славословиями иссяк, а меня почти задушили шарфиками, из дома вышли три мужика с длинными узкими усами и одна женщина в вычурном головном уборе. Они тащили огромное медное блюдо, украшенное какими-то остро пахнущими травами, плодами и лентами.

Подойдя к нам, блюдоносцы устроили перекличку с моими носильщиками. Мне показалось, что они торгуются за мое тело. Для меня это звучало так страшно, что я опять закрыла глаза, мечтая еще и закрыть уши, чтобы не слышать их гортанных голосов.