Быстро плеснув водой в лицо, я вышла в комнату. Девушки уже вовсю стрекотали, раскладывая на столиках какие-то бусы, гребни, подвески, ленты и прочую дребедень.

Увидев меня, они, было, засмеялись, потом уставились на мою голову и замолчали.

– Что такое? – Я попыталась ощупать остатки вчерашнего сооружения, которое забыла разобрать перед сном.

Девушки продолжали молчать, потом самая молоденькая, позванивая медными бусами, робко спросила:

– Геле, ты никого не пустила в свою спальню?

– Нет, – ответила я, недоумевая.

Молчание стало тяжелым. Презрительные взгляды дам можно было охарактеризовать словами: «Совсем загордилась!»

– Ой, – в ужасе пискнула та же девчушка. – Ты хочешь, чтобы Лубсама[7] пришла к тебе просить за сыновей?

– Нет, – я опять недоуменно пожала плечами. Стала невольно оправдываться: – Я вчера устала очень.

После этих слов все вздохнули с облегчением, загалдели, потянули меня к окну, затянутому чем-то вроде японской рисовой бумаги, и принялись разбирать прическу.

Пищала я сильно. Волосы сбились, перепутались, звенящие подвески в них обвились волосами и сцепились между собой. Но девушки без пощады раздирали колтуны, щедро поливая мою несчастную голову топленым маслом.

При этом они беспрерывно болтали между собой, обсуждая каких-то незнакомых мне людей. Я дергалась и шипела, но внимательно прислушивалась – вдруг узнаю, куда именно меня занесло и смогу ли я сбежать? Что-то экстремальный туризм мне совсем не нравится!

Однако мое внимание к разговорам пользы не принесло. Что мне толку в том, какого яка купил отец одной из девушек для ее приданого? Или какая корысть в знании, сколько цветной пряжи напряла местная рукодельница для продажи в базарный день?

Периодически эти речи перемежались завистливыми словами в мой адрес: вот, мол, повезло девке, а она и не радуется! Парней из дому гонит, того гляди – нос задерет! Только вот уточнений, в чем мне именно повезло, я не услышала. Потому сидела смирно и не отсвечивала.

Через час на поднос упала последняя бусинка, волосы тяжело легли на спину, а девы заспорили, какую прическу мне делать сегодня. Мое мнение никого не интересовало.

Пока они спорили, у меня было время подумать. Незнакомое тело, незнакомый язык, странные обычаи и внешность окружающих меня людей. Попытки отыскать телефон или хотя бы кусок пластмассы провалились.

А ведь, судя по фотографиям бывалых путешественников, в наше время даже самые дикие племена не чураются «даров белого человека».

Хорошо, пусть меня похитили, ввели в транс и вложили мне знание языка… Но как объяснить другое тело? Пересадка моего мозга в тело местной девушки? Но где прячется чокнутый профессор со шприцом?

Допустим, это моя фантазия и на самом деле я сплю, но почему тогда столь реальна боль? И откуда взялись в моей голове эти люди, странные обряды, здания, которых я никогда не видела?

Тяжелые мысли и постоянное расчесывание привело к тому, что я не то задремала, не то впала в транс, и перед глазами появилось удивительное зрелище.

Храм, украшенный мечами, копьями и луками. Длинные флаги трепещут на ветру. Внутри полутемно, сильно пахнет благовониями и железом. Удивительно знакомый широкоплечий воин в простой одежде стоит перед сухоньким старичком в шафранном халате:

– Отец мой, неужели этого хотят от меня боги? – В голосе мужчины слышится столько отчаяния и боли, что дымок курительных палочек разлетается в стороны, чтобы затем нехотя устремится к потолку.

– Ты должен вернуться, сын мой, – мягко говорит старик, скорее увещевая, чем требуя. – Настала пора выполнить свой долг и оставить потомство. Звезды говорят, что это вторая часть твоего пути.

– Но в доме моей матери есть другие сыновья! – Мужчина еще сопротивляется, но старичок лишь мягко похлопывает его по руке.

– Ты старший, Балсан. Ты должен передать кровь дальше и помочь братьям жить мирно. – Всмотревшись в полные отчаяния лицо собеседника, старичок начал перебирать длинные бирюзовые четки и под конец сказал: – Я оставлю тебя, поговори с богами наедине.

Воин опустился на колени перед алтарем, оперся на специальную подставку и зажмурился, шепча молитвы. Дымок курений понемногу заволакивал его склоненную фигуру.

«Развилка»

Понадобилось не менее пятнадцати минут, чтобы студенты убедились, что инструктор не привидение. В свою очередь, мужчина, постоянно чертыхаясь и держась за голову, пытался вспомнить, как он оказался здесь, а не в лагере.

В том, что о жертвоприношении он ничего не знал, студентов убедил его крик, когда Вовка обвиняюще ткнул пальцем в камень. Обернувшись, инструктор подпрыгнул и заорал так, что Алинку перестало тошнить. Однако пора было возвращаться в лагерь, выяснять, что же случилось с Лесей.

Когда парни и девушки вернулись к палаткам, им стало понятно, что ничего хорошего в лагере не случилось. Леся не выскочила на встречу, щебеча, как обычно, а пани Леслава смотрела на всех мертвым потерянным взглядом.

Казалось, прежняя взбалмошная красавица выгорела за те полчаса, пока в лагере никого не было. Рядом с ней у потухшего костра сидели инструкторы. Мужчины пили крепкий чай и хмуро смотрели на вернувшихся.

– Что случилось? – спросили туристы хором.

– Непонятно, – сказал один инструктор, закуривая сигарету.

– Кома, – сказал второй, доставая свою пачку

– Опять?.. – пробормотал третий, вынимая из кармана на палатке флягу и делая большущий глоток

– Как, кома? Почему? – Теперь заговорили девушки.

– Что значит «опять»? – Вовка уставился на мужчин с вопросом.

– Никто не знает – почему, – сказал самый пожилой мужчина. Зло сплюнул: – Каждый раз одно и то же – ран нет, спальник был закрыт… Ни змей, ни укусов насекомых.

– Что можно сделать? – Второй брат Леси сурово посмотрел на инструкторов.

– А что тут сделаешь? – Мрачно переглянулись они.

– Сворачиваем лагерь, – громко скомандовал тот, кто числился куратором группы, и потушил сигарету тяжелым ботинком.

Затем мужчина обвел всех тяжелым взглядом и сказал:

– Ее нужно срочно доставить в больницу, спецов я уже вызвал, – потом добавил гораздо тише, так, что слышали только братья Леси и постаревшая пани: – Часов через семь перестанет дышать…

Все туристы испуганно забегали, собирая развешанные на ветках носки, брошенные у костра куртки и миски. А пани Леслава, утирая горючие слезы, собирала в дорогу крестницу под руководством одного из инструкторов:

– Ее зафиксировать нужно, – говорил мужчина, притаскивая к палатке пару стоек от палатки. – Болтается, как тряпичная, без фиксатора шею можем сломать или спину повредить.

Про камень и странную фигуру на нем в суете сборов вспомнила только Женька. Она не успела никому рассказать, а потом ей стало не до разговоров – полтора часа студенты и инструкторы, сменяя друг друга у носилок, двигались навстречу вызванной к ним машине МЧС.

Леся

Мой транс прервала самая младшая девушка (ее все называли просто «Лунь»). Сунув мне под нос блюдце с сушеными ягодами и орешками, она начала:

– Геле, ешь быстрее, пора одеваться!

Я оторвалась от тягостных мыслей и созерцания гор, простирающихся за открытым уже окном, запихнула в рот несколько ягод, и заглянула в блестящий пятачок зеркальца.

– Ой! – вырвалось невольно.

– Нравится? Ты красивая! Вот повезло братьям Церин! – лопотали девушки, гордясь своей работой.

Я же не знала, смеяться мне или плакать: на моей голове красовались самые настоящие рога! Обвязанные красными нитками и бубенчиками, белоснежные полированные «украшения» вырастали из сложного переплетения кос и платков.

Лицо снова превратили в маску – белая мастика на лбу и щеках, черные губы, синие пятна под глазами и алые уши! От мата я удержалась только потому, что грим намертво стянул все лицевые мышцы.