– Черт возьми! – то и дело повторял он, вертя головой во все стороны. – А здесь очень забавно!

Наконец Вульф приказал кучеру остановиться. Расплатившись, он повел Руднева в одну из боковых аллей, в конце которой слышались звуки оркестра. Здесь гуляла публика попроще – солдаты, горничные, студенты, приказчики, продавщицы. Шарманщики раз за разом «накручивали» свои польки, из балаганов доносились громкие крики, а невдалеке, между деревьями, вертелись огни карусели, весело звеневшей колокольчиками. В выборе места Сергей руководствовался очевидным, хотя и несколько снобистским соображением – небрежно одетый Руднев естественнее всего смотрелся в окружении венского простонародья. Сам Вульф выглядел весьма элегантно: цилиндр, модный костюм в мелкую серую клетку, белая манишка и голубовато-серый галстук с бриллиантовой булавкой – последнее время он особенно тщательно следил за своим туалетом.

Ему приглянулся один из трактиров под открытым небом, находившийся прямо на поляне, неподалеку от беседки с духовым оркестром, игравшим неизменные вальсы Штрауса. Облюбовав один из столов, покрытых красными клетчатыми скатертями, приятели уселись на некрашеные деревянные скамьи и подозвали кельнера. Через пару минут перед каждым уже стояла массивная кружка с пенистым светлым пивом.

– Ты мне так и не ответил, – напомнил Руднев, с наслаждением отхлебнув пива.

– А о чем ты спрашивал?

– Долго ли ты еще намерен оставаться в Вене?

– Не знаю, – коротко вздохнул Вульф. – Теперь уже это зависит не от меня.

– А, ты имеешь в виду политическую ситуацию? – . сразу принялся за свое Руднев. – Да, брат, обстановка накаляется…

– При чем тут политическая ситуация? – изумился Вульф. – Ты о чем говоришь?

– Ну как же – Габсбурги явно готовятся напасть на Сербию, недаром же они затеяли эти провокационные маневры в Боснии.

– Ну и что?

– А то, что в случае австро-сербской войны России придется заступиться за своих славянских братьев. А дальше уж сам понимаешь…

– Да нет же, черт возьми, не понимаю. – Вульф действительно так давно не интересовался политикой, что слушал Руднева со все возраставшим удивлением. – Что будет, если Россия встанет на сторону Сербии?

– Австрийцы объявят нам войну, и всех русских, находящихся на территории Австро-Венгрии, попросту вышлют или – еще того хуже – интернируют, – охотно пояснил Руднев. – Поэтому я бы не советовал тебе здесь долго задерживаться, если не хочешь угодить в лагерь для интернированных.

Вульф равнодушно пожал плечами.

– Меня это не пугает. Мало ли здесь русских… недавно я даже видел Андрея Белого. Да и вообще, все твои предположения могут оказаться ложными. Кстати, ты тоже еще не сказал, каким ветром тебя занесло в Вену.

. – О! – И Руднев сделал многозначительное лицо. – Я, конечно, тебе расскажу, но все это должно остаться между нами. – Он не стал дожидаться уверений Вульфа и сразу же продолжил: – Я приехал, чтобы участвовать в подготовке десятого международного социалистического конгресса. Он приурочен к пятидесятилетию Первого Интернационала и будет созван в августе этого года. Кстати, в повестку дня включены вопросы об империализме и борьбе с милитаризмом, а также о положении политических заключенных и ссыльных в России…

– Тише, тише, что ты раскричался, – перебил его Вульф, заметив невдалеке остроконечную каску полицейского.

– Ты полагаешь, что австрийские шпики могут понимать по-русски? – усмехнулся Руднев, снова припадая к кружке с пивом.

– Среди них могут оказаться и славяне. Как давно ты в городе?

– В десять утра я сошел на Восточном вокзале. Как видишь, даже побриться не успел – хотелось поскорей узнать, нет ли каких писем. Их должны были присылать не на мое имя, а на один девиз, до востребования.

– А откуда ты приехал?

– Из Поронина. Это под Краковом. – Глаза Руднева таинственно блеснули, и на этот раз он сам понизил голос. – Я был там на совещании у Ульянова-Ленина.

– Н-да? Признаться, это имя мне мало что говорит, – рассеянно заметил Вульф. – Кажется, это один из ваших социал-демократических вождей?

– Не «один из», – возмутился Руднев и даже стукнул кружкой о стол, – а самый выдающийся! Но при этом скажу тебе одну вещь – это страшный человек, от которого многого можно ожидать! Ульянов русский по своему бунтарскому духу, по образу мысли, и при этом в его крови намешан прямо-таки адский коктейль – он внук русского и калмычки, еврея и немки!

– Страшный – и выдающийся? – закуривая сигару, усомнился Вульф. – Интересно, как ты представляешь себе это сочетание? Гений злодейства?

– Насчет злодейства – пока не знаю, но гений политики – это точно. Этот человек – прирожденный политик, фанатик политики, безумец политики, который ничем другим просто не интересуется. Можешь себе представить, но даже когда он слушает музыку или читает художественную литературу, то все прочитанное или услышанное воспринимает сквозь призму классовой борьбы, диктатуры пролетариата, революции…

– Интересно, какие бы политические выводы он сделал после вальсов Штрауса? – усмехнулся Вульф.

– Я скажу тебе больше: он ницшеанец-практик! – решительно заявил заметно разгорячившийся Руднев. – На словах он проповедует гуманизм, но на деле уважает только силу, точнее сказать, насилие. И самое главное состоит в том, что Ульянов обладает колоссальной волей к власти. В этом отношении он не уступит никому из великих диктаторов прошлого, начиная от Александра Македонского и кончая Наполеоном…

– Да ты, я вижу, в восторге от этого человека, если сравниваешь его с такими фигурами!

– Это восторг ужаса, восторг бездны или стихии, – пояснил Руднев. – Я восторгаюсь и… боюсь.

– А бояться-то зачем? – И Вульф, отпив глоток пива, выпустил в небо струю голубовато-серого сигарного дыма. – Оглянись вокруг и позабудь об этом фанатике. Шелковое небо, ароматный воздух, щебет птиц, веселая публика. Сейчас вся Европа развлекается в парках, театрах, ресторанах… и кому какое дело до кучки политических эмигрантов, мечтающих о революции? Пусть себе сходят с ума сколько им угодно.

– Ты забываешь, что я тоже отношусь к этой кучке! Да, мы сейчас действуем как кроты, незаметно подрывая все это и без того уже шаткое спокойствие…

– Зачем?

– Во имя социальной справедливости!

Вульф снова усмехнулся и невесело покачал головой.

– А представь, что вы добьетесь своей цели. Существующий порядок рухнет, толпы выйдут на улицы – и кто их тогда возглавит? Тот самый фанатик, которого ты так опасаешься? Неужели разгул безумной и кровавой вакханалии будет оправдан ныне существующей несправедливостью? И неужели из этой грядущей вакханалии сможет родиться нечто лучшее? К счастью, этого никогда не будет… Однако почему нет музыки?

Действительно, оркестр, едва закончив «Сказки Венского леса», тут же начал играть «На прекрасном голубом Дунае», но внезапно смолк на первых же тактах, а движение гуляющей толпы словно бы застопорилось.

– Эй, кельнер! – окликнул Вульф.

– Что прикажете, господа?

– В чем дело?

– Только что получено известие из Сараева. Его королевское высочество эрцгерцог Франц Фердинанд и его супруга пали жертвой злодейского убийства…

Утром 28 июня 1914 года открытый автомобиль эрцгерцога Франца Фердинанда медленно петлял по узким улочкам Сараева, где его уже поджидали шесть заговорщиков. Это были представители боснийской молодежи – шестеро юношей-сербов, решивших посвятить свои жизни делу создания «Великой Сербии», – то есть объединения вокруг Белграда всех сопредельных земель, населенных по преимуществу этническими сербами. Они прекрасно знали, на что шли, – пример русских террористов был у них перед глазами.

Оружие было получено в Белграде, от подпольной организации офицеров сербской армии, носившей название «Черная рука» и возглавляемой полковником Драгутином Димитриевичем. Тайные агенты этой организации помогли юным террористам пересечь австро-сербскую границу и добраться до Сараева. В 1914 году правительство Сербии не хотело войны – страна еще не успела оправиться от двух балканских войн, которые славянские страны на Балканах вели сначала с ослабшей Османской империей, а затем и между собой, деля «турецкое наследство». Но ни король Александр, ни премьер-министр Николай Пашич не контролировали собственных военных, активно разжигавших антигабсбургские настроения. В последний момент Пашичу удалось узнать о готовящемся покушении, но единственное, что он мог сделать, – это послать в Вену довольно туманное предупреждение о том, что во время визита в Сараево эрцгерцогу будет угрожать опасность.