Опрос свидетелей Вондрачек решил начать по восходящей – сначала надо допросить автора рисунков. Позвонив в редакцию газеты, он узнал адрес художника – тот проживал в мужском общежитии Маннергайм, – после чего направил за ним жандарма. С еще одним жандармом комиссар послал приглашение лейтенанту Фихтеру, который в день убийства был замечен на железнодорожной станции Кальтенбрюндльберга отвешивающим пощечины венгерскому импресарио Ласло Фальве. Место нахождения последнего было неизвестно. Фрейлейн Лукач комиссар Вондрачек решил посетить лично – и сделать это в последнюю очередь.

Через полчаса художник был доставлен в кабинет комиссара. Вондрачек встретил молодого человека с холодной пренебрежительностью – во-первых, он считал, что «отцовская» суровость немало способствует основательности допроса; во-вторых, его возмутили маленькие, коротко постриженные усики художника. В этих усиках, представлявших собой черную щеточку под носом, комиссар усмотрел свойственное молодости нахальство и желание бросить вызов старшему поколению. Солидные люди носят солидные усы, расчесывая их специальной расческой и подкручивая вверх… все остальное – так, не усы, а пародия. Проблема усов по-прежнему продолжала оставаться для Вондрачека больной темой.

– Садитесь напротив меня, – скомандовал он, отпуская жандарма и берясь за перо.

Художник сел и вопросительно посмотрел на Вондрачека. Было очевидно, что его изрядно смутил визит жандарма и в глубине души он теперь наверняка жалеет о том, что оказался невольным свидетелем убийства.

– Имя?

– Адольф.

– Фамилия?

– Гитлер.

– Отец?

– Алоиз Гитлер, по матери Шикльгрубер. Чиновник таможенной службы.

– Мать?

– Клара Гитлер, из крестьян.

– Девичья фамилия матери?

– Гитлер.

Вондрачек удивленно поднял глаза, и художник поспешил пояснить:

– Видите ли, в чем дело… моя мать приходится родной племянницей моему отцу. Она моложе его на двадцать три года[6].

– Это неважно. Когда и где вы родились?

– В Пассау, 20 апреля 1889 года.

– Образование?

Художник замялся.

– Средняя школа… но я ее не закончил. Четыре класса средней школы.

– Как давно проживаете в Вене?

– С девятьсот седьмого года.

– Цель приезда?

Художник заелозил на стуле. Ему не хотелось рассказывать свою биографию, но он откровенно побаивался комиссара.

– Я приехал поступать в Академию художеств, но не прошел второго тура.

– Чем занимались после этого?

На этот раз худое и бледное лицо Гитлера покрылось красными пятнами. С его-то честолюбием рассказывать о своих неудачах! Полтора года после приезда в Вену он перебивался на деньги матери, но затем они кончились и ему пришлось тайно съехать с квартиры на Штумпергассе, чтобы не платить задолженности. Осенью 1909 года он спал на парковых скамейках или в ночлежках, питаясь горячим супом, которым кормили венских бродяг благотворительные общества. Впрочем, вскоре ему повезло – он познакомился со старым бродягой Ганишем, который уговорил его рисовать открытки, уверяя, что на этом деле можно подзаработать. Переехав в общежитие «Мужской дом для бедных», на Меддеманштрассе на берегу Дуная, Гитлер получил возможность рисовать в общей гостиной. Ганиш торговал его открытками на улицах, а затем, когда дела пошли хорошо, Гитлер переключился на небольшие картины, которые его напарник сдавал торговцам живописью. Через какое-то время компаньоны поссорились. Ганиш обвинял Гитлера в лени, поскольку тот, едва в кармане начинали шевелиться свободные деньги, немедленно бросал работу, предпочитая ей разговоры о политике. В свою очередь, Гитлер упрекал Ганиша в том, что тот утаивает от него часть доходов. Более того, он даже донес на него в полицию, и Ганиша арестовали за кражу. С этого момента Гитлер вел все свои дела самостоятельно, имея небольшой, но стабильный доход. Ему стала надоедать такая жизнь, и он всерьез начинал подумывать о переезде в Мюнхен, чтобы вновь попытаться поступить в местную Академию художеств. После того как в начале 1914 года, некоторое время проторчав в Зальцбурге, где его признали навек негодным как для строевой, так и не для строевой службы, уже весной он подался в Вену, чтобы уладить свои дела с Ганишем.

– Так чем же вы занимались в Вене?

– Рисовал открытки и картины на продажу, – коротко ответил Гитлер.

– А как оказались в Кальтенбрюндльберге?

– По просьбе одного из клиентов – местного жителя – приехал нарисовать гостиницу «Майстринг».

– Имя и фамилия клиента?

На этот раз Гитлер явно растерялся.

– Простите?

– Имя и фамилия того клиента, который заказал вам вид гостиницы? – терпеливо повторил Вондрачек.

– Я не знаю… – неуверенно пробормотал Гитлер. – Он подошел ко мне на Михаэлерплац и предложил приехать в Кальтенбрюндльберг, пообещав хорошо заплатить.

– Но вы с ним встретились?

– Да, я отдал картину и получил деньги.

Вондрачек кивнул, вписал в протокол последнюю фразу, отложил перо и взял в руки газету. На какое-то время воцарилось молчание – комиссар рассматривал рисунки, художник покорно ждал.

– Н-да, – наконец произнес Вондрачек, – изображение трупа фрейлейн Тымковец удалось вам гораздо лучше, чем изображение этого господина, что наводит на определенные размышления… Был у меня в Праге один случай. Юноша лет двадцати влюбился в девушку, которая умирала от чахотки. Они были близки всего один раз. Увидев ее в гробу, в белом саване, юноша почувствовал страстное желание лечь рядом с ней и быть заживо погребенным. Однако это объяснялось не горем, которое он испытывал, а страстным желанием нового совокупления, поскольку вид покойницы привел его в чрезвычайно сильное сексуальное возбуждение. Раньше он хотел стать художником, но после этого случая поступил на курсы бальзамирования покойников. Закончив эти курсы, юноша поступил на работу в морг и за два года изнасиловал там множество женских трупов самого разного возраста – от девочек до пожилых женщин. Но и этого ему показалось недостаточно, и тогда он стал рисовать женские трупы в самых непристойных позах. Это занятие его и сгубило. Один из таких рисунков увидел служитель морга, после чего за юношей стали следить. Однажды его застали в тот момент, когда он терзал зубами ягодицы трупа молодой женщины… Ему уже мало было насиловать трупы, теперь он хотел их пожирать! После этого случая юноша был уволен, и его дальнейшая судьба мне неизвестна. У вас раньше не возникало желания рисовать женские трупы?

Гитлер выглядел скверно – бледный лоб покрылся каплями пота, руки дрожали, а взгляд бледно-голубых глаз остановился в углу комнаты, избегая встречаться с насмешливым взглядом комиссара.

– Нет! – выкрикнул он. – Я не работал в морге и никогда прежде не рисовал женских трупов! Я вообще ненавижу трупы и кровь!

– Успокойтесь. – Комиссару Вондрачеку пришла в голову интересная мысль. – Ну-ка, возьмите свой стул и придвиньтесь поближе к моему столу.

– Зачем? – пролепетал Гитлер, однако послушно подхватил стул и подсел к столу комиссара.

– Вот вам карандаш и лист бумаги. Нарисуйте мне портрет этого господина крупным планом.

Гитлер немедленно принялся за работу. Комиссар молча наблюдал за тем, как карандаш быстро летает по листу бумаги. В тот момент, когда художник начал рисовать очки, Вондрачек проворно схватил его за руку.

– Э, нет, этого не надо, нарисуйте глаза.

– Но я не видел его глаз! – удивился Гитлер.

– Придумайте что-нибудь. Нарисуйте ему глаза как у нашего возлюбленного императора. – И Вондрачек невозмутимо кивнул на портрет Франца Иосифа, висевший за его спиной.

Гитлер пожал плечами, вскинул глаза на портрет и быстро закончил работу. Комиссар взял рисунок, несколько минут его внимательно изучал, а затем снова положил перед Гитлером.

– А теперь пририсуйте усы и бакенбарды.

– Как у императора?

– Молодец, все на лету схватываешь.