К 1916 году поставки в действующую армию вооружений и боеприпасов значительно выросли, «войска повеселели».

В книге Маниковского, вышедшей в СССР под редакцией Е. З. Барсукова, содержится такой вывод: «Высшая военная власть, неспособная к самостоятельному руководству трудным и сложным делом боевого снабжения армии, вместо того чтобы во время войны со всей энергией искать выход из создавшегося положения и всемерно поддерживать развитие казенной военной промышленности, тщетно ищет спасения в создании многочисленных многолюдных совещаний и комиссий с участием „народных представителей“ и финансово-промышленных кругов.

В результате высшая военная власть оказывала поддержку представителям русского и иностранного капитала и разного рода аферистам в их алчном стремлении поживиться за счет русского народа, страдавшего от бедствий империалистической войны».

Вероятнее всего, эти слова написаны не им, но проблема была обозначена верно. У генерала было много оснований относиться критически к высшему начальству. И не случайно его связывали близкие отношения с председателем Центрального ВПК Гучковым, который даже назначил Алексея Алексеевича своим помощником по снабжению военного министра Временного правительства, каковым был сам Александр Иванович.

Милюков вспоминал, что у некоторых членов Прогрессивного блока даже была мысль «объявить Думу Учредительным собранием и передать власть диктатору (генералу Маниковскому)».

И чтобы завершить сюжет о начальнике ГАУ, скажем, чем закончилась его «Программа»: «Тотчас же после февральского переворота гг. промышленники настояли на образовании особой комиссии с преобладанием их для уничтожения казенного строительства, что и было ими успешно выполнено»^[170].

Таким образом, можно сделать вывод, что в области военно-промышленной политики господа российские промышленники действовали не в интересах государства.

Зато будет вполне логичным добавить деятельность начальника ГАУ к другим явлениям 1915 года: Великому отступлению, созданию КЕПС, Прогрессивного блока, ВПК, смене Верховного главнокомандующего. Конечно, скоро последовали и другие события, но мы обозначили фундаментальные.

После создания ВПК биржевые настроения круто пошли в гору. (Не забудем, что, например, в 1910 году иностранные банки в металлургии владели 88 процентами акций, 67 процентов из которых принадлежало парижскому консорциуму трех банков. В паровозостроении 100 процентов акций находилось в собственности французской и германской банковских групп. В судостроении 77 процентов принадлежало французам. В нефтяной промышленности 80 процентов капитала было в собственности групп «Ойл», «Шелл» и «Нобель».)

Если посмотрим на ситуацию с точки зрения тогдашних экономических ожиданий, то увидим радужную картину. «Биржевые котировки в 1915 году стали расти. В начале 1916 года изменилась экономическая ситуация в стране. При подведении итогов деятельности промышленных предприятий за 1915 год оказалось, что подавляющее их большинство не только не находится в расстроенном состоянии, а, наоборот, получило изрядную прибыль и смогло выдать неплохие дивиденды. Наряду с этим на свободном рынке появился избыток денежных средств. Причем довольно значительный.

Свободный капитал, не находивший из-за условий войны иного помещения, устремился в сферу фондовых сделок. Так, буквально в четыре дня в сентябре были раскуплены акции объединенного железнодорожного займа на сумму 350 млн. рублей. Прибыльность некоторых предприятий, выполнявших оборонные заказы, удесятерилась. Наибольшим спросом пользовались акции металлургических заводов, нефтяные, транспортные, железнодорожные, банковские. Акции, например, Первого общества подъездных путей в России выросли с конца весны к началу сентября 1915 года с 66 до 130 рублей»^[171].

Однако претензии А. И. Гучкова и его соратников сделать ВПК главным органом мобилизации промышленности были в конце концов отвергнуты правительством из опасения бесконтрольного роста политической влиятельности крупного бизнеса. Вместе с тем, как и в других воюющих странах, российское правительство расширяло государственное регулирование в экономике и этим ограничивало возможности монополий. На предприятиях ВПК были введены военная приемка продукции и контроль военными производственного процесса.

Более того, 1 января 1916 года был принят закон о секвестре. 22 октября того же года Министерство торговли и промышленности получило право контроля за торговлей металлами. 12 декабря царь утвердил решение Совета министров о переводе на государственное управление электрических заводов «Сименс и Гальске», «Сименс-Шуккерт», «Всеобщей компании электричества».

Для уточнения природы дальнейших событий обратимся к свидетельствам руководителей имперской спецслужбы. В воспоминаниях начальника Петроградского охранного отделения К. И. Глобачева рассказывается (с обвинительным уклоном) о подспудных течениях в ЦВПК, которые выплеснулись на поверхность в конце 1916-го — начале 1917 года.

«Комитет, созданный по мысли Гучкова и его товарища Коновалова и набранный из лиц, принадлежавших главным образом к оппозиционным и противоправительственным партиям, естественно, смотрел на это новое дело как на использование его в чисто политических целях. Комитет являлся, так сказать, той легальной возможностью, где можно было совершенно забронировано вести разрушительную работу для расшатывания государственных устоев… Все служебные заседания носили не деловой характер, а скорее являлись политическими совещаниями и митингами. Агенты Комитета и сам председатель постоянно выезжали на фронт для постепенной подготовки оппозиционного настроения среди командного состава, причем Гучков брал на себя главнокомандующих фронтами и командующих армиями. Он старался приобрести популярность и среди рядового офицерства…

Но необходимо было заручиться и другим, не менее важным элементом в деле подготовки переворота — рабочими. И вот Гучков выступил с предложением ввести в состав Комитета наравне с промышленниками и представителей от рабочих. Это предложение, конечно, Комитетом было принято, ибо в политическом отношении сулило огромные перспективы. Выборные рабочие в Комитете сразу связывали общественность с рабочей массой и давали этой организации поддержку в том классе населения, который под влиянием агитации наиболее был склонен к противоправительственным выступлениям…

Уже с 1915 г., после первых неудач на войне, Государственная дума, как я уже говорил, стала революционировать страну, а в 1916 г. там образовался определенно революционный центр с молчаливого благословения ее председателя Родзянко. Ежевечерние закрытые заседания небольшой группы с Керенским и Милюковым во главе уже дирижировали настроениями в столице и вместе с сим во всей России. Этот центр опирался на такие мощные уже к тому времени группировки и организации, как <Прогрессивный блок>, <Союз земств и городов> и ЦВПК, а последняя организация связывала революционный центр через рабочую группу с рабочими массами и давала ему возможность проводить в этих массах все свои начинания и директивы»^[172].

Однако генерал Глобачев упрощал положение дел. Если посмотреть на программу партии октябристов, то увидим, что Гучков был монархистом и конституционалистом. В первом параграфе программы говорилось: «Российская империя есть наследственная конституционная монархия, в которой император как носитель верховной власти ограничен постановлениями основных законов»^[173].

Октябристы прямо отвергали идею парламентского строя, считая его неприемлемым как с исторической, так и с политической точки зрения.

При этом внутренние противоречия среди организаторов Прогрессивного блока были очевидны. Так, П. П. Рябушинский считал неприемлемым альянс аграриев и промышленников, на который ставил А. И. Гучков. Он считал, что надо выбирать что-то одно, объединять оба «было бы противоестественным».