Разговор с бароном ничем определенным не закончился.

Потом Шульгин, искупавшись в Волге, снова подхватил какую-то простуду, болел, затем вернулся в Ростов.

Здесь у него возникли какие-то несогласия с Деникиным, о которых он глухо вспоминал, ссылаясь на невозможный характер своего соратника А. И. Савенко, спорившего с генералом.

Чтобы реконструировать обстановку деникинского окружения, обратимся к мемуарам Н. В. Савича, тоже члена Особого совещания. «В белом стане вместо дружной работы против общего врага шла невидимая для постороннего глаза борьба двух политических миросозерцаний, двух психологий, двух политических настроений»^[382].

Савич описывает совершенно чудовищную ситуацию внутренней борьбы: «Кадеты, доминирующие в окружении Деникина, „валили“ Кривошеина и правых».

Конфликт вырвался на поверхность, когда представители московских торгово-промышленных деятелей, веря в скорое освобождение Москвы, создали паевое общество — Московское общество промышленности и торговли (МОПИТ) для снабжения своих фабрик сырьем, топливом и продовольствием, чтобы после изгнания большевиков сразу запустить производство. В него вошло около тридцати крупнейших фирм Центрального района. А. В. Кривошеина избрали председателем наблюдательного совета. По словам Савича, создание МОПИТа вызвало ревность со стороны «шайки международных спекулянтов», у которых отнимали громадные заказы: «Были пущены в ход все средства, начиная с кадетского влияния и кончая продажным пером левой газетки». Один из сотрудников ОСВАГа направил Деникину донос с обвинением МОПИТа и Кривошеина «в спекуляции и грабеже казны», генерал возмутился, назначил следствие, которое ничего не подтвердило. Но реальная возможность укрепить материальное положение ВСЮР была позорно упущена. Кроме того, вся эта возня напрямую задела близких Шульгину людей — автора издаваемой им правой газеты «Великая Россия» (бывшая «Россия») академика П. Б. Струве, В. П. Рябушинского, не говоря уже о Кривошеине.

Виноват в этом был и Деникин, который, как потом говорили в белой эмиграции, «был левее» основной массы добровольцев.

После освобождения Киева 31 августа 1919 года встал вопрос: кто будет главноначальствующим Киевской области и командующим группой войск киевского направления?

Как будто сомнений не возникало, это должны были быть генерал от кавалерии А. М. Драгомиров, а с ним В. В. Шульгин и их команда. Тем не менее левое крыло оспаривало это назначение. Руководитель ОСВАГа кадет К. Н. Соколов в своих мемуарах писал: «Генерал Драгомиров был всегда политически и лично очень близок к В. В. Шульгину, группа которого оказалась особенно устойчивой и в области внутренней малорусской политики и международной „ориентации“ и претендовала теперь на преобладающее влияние в Киевщине. В. В. Шульгиным было проведено в мое отсутствие и назначение А. И. Савенко (депутат Государственной думы, прогрессивный националист, сотрудник „Азбуки“. — С. Р.) на должность начальника Киевского отделения Отдела пропаганды, назначение, наделавшее большого шума и спорное с многих точек зрения»^[383].

По поводу назначения Савенко Шульгину пришлось даже поспорить с Деникиным.

Еще Деникин попросил его написать от имени командования ВСЮР программное обращение к малороссийскому народу, что было исполнено и одобрено генералом.

После освобождения Одессы частями ВСЮР в августе 1919 года Шульгин вернулся в этот город. Он восстановил работу «Азбуки», закрепил контакты с местными иностранными консульствами и отбыл в Киев.

Обращение Деникина к малороссийскому народу было сразу же опубликовано в обновленном «Киевлянине». В нем осуждались «былые ставленники немцев» — Петлюра и «его соратники». Было заявлено, что «в основу устроения областей Юга России будет положено начало самоуправления и децентрализации при непременном уважении к жизненным особенностям местного быта». Государственным языком снова стал русский, «созданный усилиями Киева, Москвы и Петрограда». Малороссийский язык фактически становился вторым государственным, им можно было пользоваться в местных учреждениях, земских, присутственных местах и суде, вести обучение в частных школах. В государственных школах могли вводиться факультативные уроки «малорусского народного языка в его классических образцах»; в младших классах «для облегчения учащимся усвоения первых начатков знания» допускалось также употребление «малорусского языка». Газеты и журналы можно было издавать на любом языке.

Но это еще не всё.

Среди петлюровцев Шульгин имел репутацию непримиримого русского националиста.

Руководствуясь логикой Гражданской войны, он, а с ним и добровольческие генералы не замечали существующих на Украине возможных союзников в лице «федералистов», которые не относились враждебно к России. Таких было много, они ждали со стороны белых сигнала о понимании и желании сотрудничества. Одной свободы «малороссийского языка» им все же было мало.

К августу 1919 года даже у левых украинских групп прорезалось понимание, что их злейший враг — большевики, и готовность к сотрудничеству или союзу с добровольцами. В первый день занятия Киева обе военные силы, которые в этом участвовали, армия генерала Бредова и полки Петлюры, встретились в центре города. Причем петлюровцы вошли с юга на несколько часов раньше, заняли центр, на здании городской думы подняли желто-голубой прапор. Позже вошли добровольцы, которых киевляне встречали восторженно. Рядом с украинским флагом появился русский бело-сине-красный. Через некоторое время украинский был сорван (по другой версии, которой придерживался Шульгин, сорвали русский триколор), и тогда между обеими сторонами началась беспорядочная стрельба, быстро стихнувшая.

Украинцы отступили на Лукьяновку к югу, и еще два дня они находились в Киеве, надеясь как-то договориться с белыми, но от Деникина последовал приказ прервать переговоры с Петлюрой.

Протоиерей Зеньковский, прослуживший пять месяцев в правительстве гетмана П. П. Скоропадского в качестве министра исповеданий, полагал, что была совершена трагическая ошибка; надо было оставить за украинцами какое-то символическое присутствие в Киеве, чтобы в течение необходимого времени нейтрализовать украинское партизанское движение, которое в конце концов разорвало коммуникации добровольцев и обрушило их слабо укрепленные тылы. А после победы над большевиками можно было найти взаимопонимание обеих антибольшевистских сил. Однако, как считал Зеньковский, «…в ставке Деникина уже был провозглашен лозунг „Единой Неделимой России“ — лозунг верный, но демагогически направленный против украинцев — говорю демагогически, потому что не все украинские группы к тому времени стояли так решительно за „самостийность“. Создание той группы, о которой я уже упомянул, могло стать центром кристаллизации умеренных украинских групп».

По мнению Зеньковского, именно на Шульгине лежит «…тяжкая ответственность за легкомыслие, проявленное Деникиным и его „Совещанием“ в отношении к Украине».

По мысли Зеньковского, это отчасти объясняется «…непостижимым легкомыслием, политической самоуверенностью, царившими в кругах добровольцев. Они были упоены легко достававшимися победами, казалось им, что вся Россия поднимается по их зову против большевиков, — а что в действительности происходило, они не замечали, да и не могли видимо заметить. Совершалась непостижимая с военной точки зрения ошибка — шли вперед, не укрепляя тыла».

Зеньковский после освобождения Киева от большевиков работал в управлении Земского союза при генерале Бредове и лично наблюдал, что творится вокруг. Он писал: «Все, что они делали в Харькове, Киеве, на юге в Одессе, производит кошмарное впечатление по крайней небрежности, неделовитости; все было сшито белыми нитками, все делалось наспех, кое-как. Большевики тоже стояли немногим выше добровольцев, но большевики умели властвовать, да сверх того располагали значительными верными и стойкими войсковыми частями, которые не боялись смерти и сумели отстоять свое дело. В Д. армии, наоборот, не было умения властвовать, появились какие-то особые, нового тона карьеристы, какой-то большевизм наизнанку…»^[384]