Администраторша принимает его слова за шутку и смеется, а Картер снова переключает внимание на меня:

— Как поживают Леклер и Келлерер? Давно вас не видно.

— А что, страшно? — осеняет вдруг меня. Пока мы с Картером не виделись, он весь извелся, гадая, не строим ли мы собственный коварный план. — Не бойся, я не составила контрзаговор против тебя.

— Ты смешная, — вдруг улыбается он холодно. — Запомни, я тебе предложил отличную сделку, а Леклеру ты нужна будешь максимум две недели. Для него ты не долгосрочный проект. Он гоняется за мной три года, ищет, копает землю. Ничего не находит. Он тыкается в тупики, разыскивая мои слабости. А теперь нашел тебя и машет перед моим носом, надеясь, что я взбешусь или отвлекусь. И ошибусь. Вот зачем ты ему. Не больше.

— Но ты же не ошибешься, — меланхолично отзываюсь я, скорее по привычке.

— Разумеется, ошибусь. Я же человек.

У меня отвисает челюсть, а Шон фыркает, качает головой и выходит из отеля. На подобное признание я даже не рассчитывала. Не то, чтобы я полагала Шона безгрешным, но одно дело, когда это знаешь ты, и совсем другое, когда он в своей слабости признается самостоятельно. Раньше такого не случалось.

Итак, он вышел из вестибюля, а я остаюсь, чтобы подписать бумаги. Была уверена, что он уже уехал, но когда выхожу, обнаруживаю, что он стоит на пороге и выдыхает в небо сигаретный дым. За все время, что мы жили вместе, курящим я его видела считанное число раз, и то, что сейчас он снимает стресс посредством никотина, — знак не очень хороший.

— Сэр, здесь нельзя курить! — говорит швейцар, спеша к Картеру. Но тот просто бросает ему пару банкнот, как кость собаке. Это сравнение наводит меня на мысль.

— Как Франсин?

— Умерла через месяц после твоего ухода, — невозмутимо отвечает Шон.

Не знаю почему, но новость потрясает меня настолько, что я непроизвольно начинаю искать себе оправдание:

— Она была немолода…

— Да-да, Конелл, была, — перебивает меня Шон и вдруг смотрит так, словно я настоящий враг человечества. — Но она скучала, скулила и не давала мне спать по ночам.

Я чешу бровь. Кажется, я попалась в паутинку Шона, и он мной играет, а я все больше запутываюсь. Так делают некоторые животные: кусают, отходят и смотрят как ты отреагируешь. Он что-то хочет мне сказать?

— Мне ужасно жаль. — Никогда не понимала, что говорить в таких случаях. Но на этот раз Шон на мой ответ не обращает внимания вовсе.

— Так интересно было за вами наблюдать. Не знаю, чем тебе столь сильно не угодила моя собака, но ведь она пыталась выслужиться, ходила вокруг тебя, а когда ты уезжала — ложилась на кухне и ждала возвращения. Я не умею разговаривать с животными, а то бы дал ей хороший подзатыльник и объяснил, кто ты есть. А ты, Конелл, беспардонная стерва, которая никому не дает вторых шансов, не так ли?

От этих слов у меня начинают гореть уши. Хочется ему врезать! Да как он вообще смеет говорить мне такое?!

— Франсин не таранила мною мебель, — рявкаю я. — А ты не помираешь с горя из-за моего ухода. Ты не оставил мне ни единого шанса остаться с тобой.

— Я знаю, — кивает он.

— Тогда о чем ты говоришь?

— О том, что умение прощать может сильно облегчить тебе муки совести. Ты ведь уже пожалела, что была с собакой неласкова? Ты всегда так поступаешь: ставишь клеймо и раскаиваешься, только когда исправлять что-либо уже поздно. Когда-то давно ты поставила клеймо, что на Франсин, что на мне. И никогда даже не сделала попытки пересмотреть собственное мнение, не так ли? А стоило бы! Я надеялся, что за три года ты изменилась, Джоанна. Может и так, но не в лучшую сторону.

Оставляю Шона докуривать свою сигарету, а сама ловлю нам такси. Потому что стоять рядом и выслушивать оскорбления только за то, что отказываюсь с ним спать, как минимум неразумно. Он чуть ли не инвалидом меня сделал, а я, значит, виновата и не даю ему реабилитироваться? Экая чудесная логика!

Такси я ловлю по методу Шона. Выбрасываю в сторону руку с зажатой купюрой. Это существенно ускоряет процесс. И спустя пять минут мы сидим рядом в такси.

— Так… гхм, у тебя теперь нет собаки?

— Что? — Картер выглядит удивленным до глубины души.

— Мне казалось, что ты любил Франсин…

— Я взял Франсин только потому, что чувствовал себя в долгу перед отцом за собственный сволочной характер.

— Но ты привязался к собаке.

— Если я и привязался, то только к одной собаке. Другую я буду ненавидеть так же сильно, как и всех остальных.

— Да, и с людьми у тебя так же, — бормочу я и отворачиваюсь к окошку.

После этого молчание превращается в раздраженное. Сидим и таращимся в разные стороны. За последние сутки случилось столько всего, что мне необходим электрошок. Меня вышибло из комфортной зоны. Раньше я всегда знала, где находятся стоп-линии Шона. И старалась к ним даже не приближаться. Теперь же он сам заставляет меня их пересекать, а я не хочу, потому что не знаю, чем это чревато.

— То есть ты всегда метил в кресло сеньора Хакера? — озвучиваю я единственную идею. Вот же она, эта причина. Шон на пороге собственного потолка, естественно, он счастлив и спокоен. Ему не о чем больше переживать. Он просто снимает сливки, наслаждается собственным триумфом. Всеми способами.

— Конечно, — спокойно отвечает он.

Итак, Шон Картер перестал лихорадочно цепляться за ступеньки лестницы в поднебесную, теперь он разрешает себе пожить. Это смешно, но, тем не менее, действенно. Он достиг всего. Он наш новый Бог. Может быть, он и прав, может быть разбрасываться неправильно, но кто еще в состоянии идти к поставленной цели, годами не сбиваясь с курса? Честно говоря, я никого, кроме Шона, не знаю.

— Из тебя выйдет замечательный сеньор Хакер, — говорю я, когда такси тормозит перед отелем, и выхожу из машины.

Забираю у администратора ключ от номера, и именно в этот момент рядом со мной появляется Леклер. Злой, как черт.

— Ну и как впечатления, доктор Конелл? Понравилось спать с подозреваемым? — спрашивает он. Не говорит, а шипит подобно змее. Администратор начинает кашлять. У него культурный шок.

— Как и всегда, агент, — без обиняков заявляю я. Не его, вообще-то дело!

— Еще раз вытворите что-то подобное, и можете прощаться как с Картером, так и с папочкой. Я вас вышлю отсюда первым рейсом, на который билет найдется. И если даже придется лететь с пересадкой в Антарктиде, это меня не остановит.

— ЧТО?!

— Он подозреваемый, а вы…

— Шантажируемая. Я не блюститель закона!

— Мне кажется, вы не понимаете серьезности ситуации, доктор Конелл. Это не игрушки. Спать с подозреваемыми нельзя. Ни при каких обстоятельствах. Стоило бы помнить, с кем вы в одной упряжке! Ведь вы итак не беспристрастны.

— Я была с вами в одной упряжке, Леклер, пока вы не свалили в Рим. Теперь каждый сам по себе, уж извините.

— Я делал свою работу. Так, как умею. И ничего согласовывать с вами не обязан.

— А я обязана согласовывать с вами с кем мне спать, мой маленький сладкий сутенер? — игриво провожу я пальчиком по его груди. — А хоть разговаривать с Шоном я могу? Или вы составите мне список дозволенных тем?

— Перед камерами или жучками говорите о чем угодно. Только чтобы до стонов не доходило. Кстати об этом, у вас, помнится, в Штатах жених остался.

— Он мне не жених.

— Ваш отец так не считает.

— Если мужчина спохватился, что может меня потерять только после того, как потерял — он мне не нужен! Я хочу, чтобы меня жаждали каждую секунду, миллисекунду, не только когда я пропадаю из поля зрения. Вот что называется правильной помолвкой, а Брюс…

— А Шон Картер, конечно, жаждет вас каждую секунду и миллисекунду, когда не находится в постели другой. Вы видели записи до вашего приезда? Посмотрите. Он не скучал.

— Да.

— Что да?

— Конечно, видела. Агент, вы думаете, что я настолько наивна? Он мне верность не хранил никогда. Поначалу было обидно и непонятно, но со временем удивляться перестаешь. Противно, но терпимо — я же не замуж за него собиралась.