— Ну давай подумаем, Конелл. Теоретически, ты можешь вернуться в Штаты и работать на ВВС США. Но ты уверена, что после подобного предательства, выдержишь? Мне не нужно, чтобы ты жила в Сиднее. Хоть в Антарктиду отправляйся, мне плевать, лишь бы Wi-Fi там имелся. Ты злишься, у тебя есть причины, но вот так взять и погубить карьеру..? — На его лоб падает зачесанная прежде назад прядка черных волос. От него пахнет моим шампунем. Это раздражает. Но еще больше раздражает, что он опять соблазняет меня моими же амбициями! — И я больше никогда не причиню тебе вреда. Обещаю.

Молния разрезает небо, и адов раскат грома сотрясает отель, заставляя меня подпрыгнуть. На фоне этого грохота стук в дверь чуть не добивает. Забирая заказанный кофе, я борюсь с дрожью в коленях.

— Как ты относишься к бартеру, Конелл? — вдруг интересуется Шон. — Давай поторгуемся, если угодно. Не согласишься — ни хрена от меня не получишь, — хмыкает он, размешивая в чашке сахар. — Решайся, Джоанна, я дам тебе даже больше, чем сказал Леклеру. После того, как Манфред отдаст мне Бабочек, я передам тебе и имя, и доказательства. — Я даже задыхаться начинаю. — При условии, что ты никогда никому о моем участии не расскажешь.

— Откуда они у тебя?

— Этот разговор не для сегодняшнего вечера, — качает он головой.

Офигеть. У Шона действительно есть доказательства? То есть вот так все просто? То есть это значит, что нужно всего лишь согласиться стать Бабочкой, и у меня будет не только виновный по делу Пентагона со всеми уликами, но и роспись полковника на документах о помиловании?

— А если так, что будет с Бабочками? — шепотом спрашиваю я.

— На Марко мне наплевать. После того, как ФБР начали за нами гоняться, он попал в психушку, и доверять ему больше нельзя. Он до сих пор психически нестабилен. — Нет, я, конечно, слышала об этом, но Шон жесток. Без поправок на человеческий фактор, как всегда. Только что толку его воспитывать? — Карина? Карина моя. — Меня от такой формулировки коробит. Потому что даже спустя столько лет, при том, что делить нам с ней больше нечего, я ощущаю эту ужасную гложущую ревность. У меня, должно быть, с головой не все ладно, как у Марко. Ну что за дело мне теперь до их отношений? Никакого, и тем не менее бесит, что Шон одно лишь ее имя произносит! — Это я ее привел к Бабочкам, и она уйдет за мной. Пострадает, но без вопросов подчинится. Она из таких. Карина пофыркает и успокоится, утешившись соображениями возраста, статуса и тем, что у нее полный комплект в лице детей и мужа. Но Такаши — никогда. И будет прав. А я не могу его потерять. Он мне нужен. Он единственный человек из всех Бабочек, которого я по-настоящему уважаю. Он хорош.

— Но ты лучше.

Шон кивает.

— Да, Конелл, именно потому что ты в это веришь, я и прошу тебя на меня работать.

И что мы имеем в сухом остатке? Шон предлагает мне жизнь отца и работу мечты, охотно поддерживая легенду, будто меня последняя нисколько не интересует, хотя мы оба прекрасно знаем, что это не так. Вот если бы еще мне не пришлось работать именно с Шоном… Но глупо отпираться, он уже победил. Без доказательств мои догадки гроша ломаного не стоят. Пусть мне не хочется иметь дело именно с Картером, но все равно я медленно протягиваю ему руку для пожатия.

— Спаси моего отца.

А дальше мы сидим в тишине при тусклом свете и пьем кофе. Буря не утихает. Я уношу чашки в ванную, переодеваюсь в пижаму и возвращаюсь в комнату.

— Ты можешь остаться, пока шторм не утихнет. Я сейчас ложусь спать. — И половину своих жизненных сил я трачу на следующее предложение: — Ты тоже ложись.

Почему в одноместных номерах ставят двуспальные кровати я, наверное, никогда не пойму. Но сегодня впервые в жизни мне пригодилась эта странная особенность. Шон Картер есть Шон Картер. Его не надо десять раз просить. Он преспокойненько занимает одну из двух сдвинутых вместе кроватей и растягивается на ней во всю длину. Какая-то часть меня надеялась, что он откажется. Но этот человек с ощущением неловкости не знаком.

Лежу к нему спиной. Не могу уснуть, потому что рядом Шон. И мне очень тревожно. Даже когда мы жили вместе я не спала в его постели, а уж теперь, после всего, что с нами было, после той ночи и трех лет, что мы друг друга не видели, мне крайне неспокойно. И я не уверена, что мое предложение о совместном ночлеге он воспринял правильно… Но вдруг его пальцы чуть приподнимают край моего спального топа на спине и касаются вереницы рубцов. Я вздрагиваю и закусываю подушку, чтобы сдержать рыдания, стараюсь лежать максимально неподвижно. Но, думаю, судорожное неровное дыхание все равно меня выдает. В темноте скрыться намного сложнее, чем кажется. Ночь — настоящий подарок для всех органов чувств, кроме зрения.

Ни один из нас не говорит ни слова. Наконец, Шон убирает руку и притворяется, будто его и нет. Но мне требуется несколько часов, чтобы в это поверить и уснуть.

Утро застает меня солнечными лучами. Я сажусь в кровати и поворачиваюсь к окну с улыбкой. Я никогда не перестану радоваться солнцу и свету. Вот только мой взгляд натыкается на Шона. И я тут же кисну.

— Доброе утро, — говорит он, издевательски приподнимая одну бровь. Но вместо ответа я чихаю. Ненавижу мужчин, которые в шторм разъезжают на своих красных бьюиках, заставляя дам в беде переживать еще и за сохранность их жизней. А правда, чего это я выскочила на улицу? Наверное, я все-таки за Картера волнуюсь. Почему? Потому что есть мужчины, которые нас определяют. Шон меня определяет, плохо это или нет, я не знаю. Думаю, это не плохо, а настоящий кошмар.

— Я на пробежку, — говорю я, запихивая ноутбук в рюкзачок. Не оставлю его с Шоном в одном номере.

— Я не собирался его трогать, — раздраженно замечает Картер.

— Нельзя же исключать вариант, что тебе станет скучно. Давай сюда кредитку, я куплю тебе одежду.

Брови Картера ползут вверх. В глазах застывает явная насмешка.

— И не надо на меня так пялиться. — Стою перед зеркалом и убираю волосы вверх. Затем натягиваю эластичную ленточку поверх своей не особенно изящной прически. После пробежки вымою и уложу волосы как подобает типичной Джоанне, а пока и так сойдет. Когда я, переодевшись, выхожу из ванной, Картер сидит за столом и крутит в руках кредитку.

— Ты угадаешь мой размер, Джоанна? Или нуждаешься в напоминании? — многозначительно спрашивает Шон.

— Я не собираюсь тебе подбирать вечерний костюм. Уверена, что ты переживешь, если вещи не сядут по фигуре так, как ты привык, — с легкостью игнорирую я все поползновения.

Я закидываю на плечи рюкзачок и покидаю отель. Шторм не пощадил нас. Линии электропередач во многих местах оборваны, по некоторым улицам сходят настоящие селевые потоки, такое впечатление, будто прошел целый тайфун. Моя пробежка носит очень избирательный характер, так как в некоторых местах приходится долго искать обходной путь. В таких условиях не побегаешь, прискорбно. И магазины преимущественно закрыты, но один работающий мне найти удается. Покупаю мужские джинсы и футболку. Продавщица несколько раз смотрит на мою руку, удостоверяясь что кольца там нет и никогда не было. Начинаю ненавидеть итальянцев. Я и забыла, что у них не особенно эмансипированные порядки. Не станешь же ей объяснять, что я покупаю тряпки для мужчины, который попал в шторм, а раньше был моим любовником?

Мне звонит отец. Слышал о случившемся. И пока продавщица ищет нужный размер, говорю по телефону.

— Пап, все в порядке. Ты не говорил с мамой? Она знает где я?

— Я сказал, что у меня неприятности. И сказал, что ты на Сицилии, но она не связывает эти два события.

— Хорошо.

— Ты не передумала?

— Все будет хорошо. Мне помогут, пап, — говорю я.

— Ладно, Джо, будь очень осторожна. Эти люди не такие хорошие…

— Я не доверяю ни одному. Но Шон может помочь…

— Люди не меняются, Джоанна. Если он однажды тебя обидел…

— Если для того, чтобы спасти тебя мне придется всего лишь обидеться, уверена, я это переживу. Но одной мне не справиться. Ты просто держись, па, и не делай глупостей. Ты это умеешь. А я буду делать то, что умею я… — пытаться обаять всех подряд, отводя от себя многочисленные подозрения.