Мне и правда хорошо здесь – улыбнулась она – наверно, это маки дурманят.
Он вдруг наклонился, сорвал один цветок и начал вплетать в ее волосы.
От прикосновения к ней задрожали руки, и цветок никак не хотел держаться. Афина потянулась поправить его, и их пальцы встретились. Сердце сорвалось в галоп.
- Афина – выдохнул Стефанос.
Не отрывая взгляда от ее лица, он медленно притянул ее руку и осторожно, обжигая ее кожу своим дыханием, прижался к ней губами…Уже не в силах остановиться, он покрывал поцелуями ее ладонь, сходя с ума от прикосновения ее кожи, ее запаха, вкуса…
Афина не могла ни отнять руку, ни даже пошевелиться. Затем, усилием воли стряхнув с себя это оцепенение, сжала его пальцы:
- Стефанос… пожалуйста…
Он оторвался от ее руки, но не отпустил. Несколько секунд молча смотрел в ее лицо, потом, держа ее ладошку в своей, сказал:
- Пойдем, я хочу показать тебе еще кое-то…
Афина заметила, что цветок все-таки выпал из ее волос, и опустилась на корточки, чтобы поднять его. А встав на ноги, вдруг оказалась буквально в сантиметре от Стефаноса. Застучала в голове от резкого движения кровь, и в следующую секунду ее обхватили сильные руки:
- Ты – мое счастье – прошептал он и припал к ее губам.
Многострадальный мак выпал из ее вмиг обессиливших пальцев, и Афина порывисто обняла Стефаноса, отвечая на его поцелуй и чувствуя, как он все крепче прижимает к себе. Он прикасался к уголкам ее губ кончиком языка. Не вынуждая и даже не прося, а только играя, позволяя ей самой сделать следующий шаг. Следовало бы отстраниться и прекратить это безумие. Но ей было так приятно.
Со слабым вздохом она приоткрыла губы, разрешая более интимный поцелуй. Его язык ворвался в ее рот — и всякая возможность трезво мыслить исчезла. Она туманно ощущала, как ее руки прикасаются к нему, гладят его напряженные мышцы.
Руки Стефаноса скользнули под занавес ее распущенных волос и коснулись спины в вырезе платья. Такие теплые, такие сильные. Его пальцы раздвинулись, чтобы захватить побольше пространства. Афина теснее прижалась к нему. Стефанос первым разорвал их объятие. Афина с трудом подняла веки и, заглянув в его глаза, содрогнулась, увидев неприкрытое желание. Оно проникло в самое ее сердце, разбив стены, которыми она себя окружила, разрушив все убеждения, которыми она так долго руководствовалась.
-Я очень тебя хочу –хрипло прошептал Стефанос, и Афина залилась румянцем, но следующие его слова повергли ее в шок: -А Дэвид страстный в постели?
Афина грустно проговорила:
-Ты не изменился, Стефанос.
-Значит, как партнер тебя он не устраивает? –продолжал Стефанос.
-Я не буду обсуждать свою интимную жизнь с тобой – возразила Афина и перевела тему: -Ты обещал, что покажешь мне красоты Италии.
Стефанос кивнул. Афина шла, теребя в руках сорванный листок и пытаясь собрать в кучку разбегающиеся мысли. Но в присутствии Стефаноса разум бастовал и отказывался подчиняться хозяйке. Кожа и губы все еще горели от его поцелуев. Он появлялся в ее жизни и переворачивал в ней все вверх дном. Стремясь обрести потерянное равновесие, стремясь приобрести семью и мужа, она оттолкнула его пять лет назад. Оттолкнула грубо и жестоко. Первый раз в жизни он вернул ей удар. Вернул грубость и жестокость. Уменьшило ли это его боль? Афина не знала. Старалась не задумываться, не обращать внимания… но не могла не думать, не ревновать его к другим женщинам, которые могли появиться после него…
После их памятного вечера на яхте, когда она отдалась ему, он не целовал ее так нежно, как сейчас.
Как за спасительный круг цеплялась она за свою симпатию к Дэвиду. И это помогло. Они помирились, наладилась прежняя жизнь, они были счастливы и понимали друг друга…
Но это только история не знает сослагательного наклонения. А человек – знает. Могла ли Афина поклясться, что никогда не думала «А если бы…»? Не могла.
Что-то стало меняться в ее семье… Она переставала зависеть от мужа. От того, что он рядом, от его суждений, от его принципов. Афина взрослела, росли ее дети... а муж… да, он был рядом, все также целовал ее каждое утро, они почти также часто занимались любовью. Точнее хотел ее он, а она лишь лежала в собственном ледяном коконе, не позволяя податься его ласкам.
Но не было ни мысли, ни слова о том, что их семье может что-то угрожать. Выстоявшая в таких бурях, она не могла рассыпаться из-за противно зудящего ветерка.
И они все также улыбались друг другу, разговаривали друг с другом, работали, играли с детьми…
Дэвида эти изменения безоговорочно устраивали и не напрягали. Он не пытался выяснить у Афины, что ее тревожит, просто молча предпочитал не видеть и не придавал значения. Он знал, что она никуда от него не уйдет.
Уезжая одна в Италию, Афина надеялась сменить обстановку, подумать, дать им возможность отдохнуть друг от друга. Дэвид попытался было отговорить ее, не особо, впрочем, усердствуя, но свалившийся на него ворох работы решил все за них. Афина уехала одна.
И вот…
Что это? Еще одна проверка на прочность? Жизнь? Судьба?
А у Стефаноса теперь есть дочь. Может, теперь он поймет, каково ей.…
Только почему же он опять так смотрит…
- Афина! – голос Стефаноса вернул ее в действительность – Смотри.
Она подняла голову к небу и почувствовала капли воды на лице. Густые тучи украшали темное небо. Гром раскатился так неожиданно, что Афина, вскрикнув, бросилась в объятия к Стефаносу, крепко прижавшись к нему.
-Все хорошо – тихо прошептал Стефанос – Я рядом, agape mou. Пошли в машину.
Афина высвободилась и последовала за ним, проклиная вспышку эмоций. Она не боялась грозы, но и не любила ее. Она наводила на нее грустные воспоминания о тех днях в детском доме.
Когда они сели в машину, Стефанос сказал:
-Сейчас поедем ко мне на яхту.
-Нет – запротестовала Афина – Домой. Отвези меня домой.
-Николас с Карой – не отставал Стефанос – А мы согреемся на яхте.
При слове «согреемся» Афина невольно поморщилась. Что же он имел в виду? Согреться чаем? Согреться горячей страстью?
-Я хочу домой – уперто произнесла Афина и заметила, как лукаво заблестели его глаза.
-Домой – значит домой, милая – хрипло засмеялся Стефанос.
Афина покраснела, понимая подтекст, и поспешно исправилась:
-Давай на яхту.
Стефанос довольно улыбнулся. Афина внутренне негодовала, как человек может быть столь распущенным и откровенным? Она прекрасно понимала, о чьем доме говорил Стефанос.