— Море. Оно находит нас и забирает. Где бы мы ни были.

Симон недоверчиво покачал головой:

— Но ты же ездила в Нортелье и в Стокгольм. Мы с тобой ездили на пароме в Финляндию. И все было нормально.

— Но ведь ты собирался сплавать на Майорку. И я сказала «нет».

— Какая — то бессмыслица, — сказал Симон, — ты что, хочешь сказать, что море влияет на нас? Ерунда какая — то.

— Нет, ему не нужно влиять на нас, — ответила Анна — Грета, — оно одно во всем мире. Оно связано со всем. Море. Вода. Она есть везде.

Симон сделал большой глоток. Держа бокал в руке, он понял, что все в основном состоит из воды. Да, вода связана между собой — реки, ручьи, водохранилища. Вода повсюду.

Да, это правда… действительно, вода — повсюду.

— Но что ты имеешь в виду, говоря, что оно нас забирает?

— Мы можем утонуть где угодно. В маленьком ручье. В бассейне. В ванне. — Симон нахмурился, но Анна — Грета не дала ему сказать. — Я не понимаю, как это происходит. Но те люди, которые принадлежат Думаре и пытаются уехать, рано или поздно тонут. А те, кто остается, выживают.

Симон положил руку на руку Анны — Греты:

— Это звучит немного странно и даже смешно, уж прости…

— Не важно, как это звучит. Мы это знаем. И ты теперь это тоже знаешь. И мы с этим живем. И умрем с этим знанием.

Симон сложил руки на груди и откинулся на спинку дивана. Слишком многое ему пришлось услышать. Вопросов было много, но больше сегодня он не хотел ничего слушать. На сегодня довольно. Хватит.

Он закрыл глаза и попытался представить то, что она только что рассказала. Рыбаки, которые заключили пакт с морем…

Он почмокал языком и вспомнил привкус воды из колодца — соленый, морской. Того вкуса на его языке уже не было, теперь он чувствовал привкус вина. Не поднимая глаз, он спросил:

— Скажи, а я теперь тоже привязан к Думаре?

— Может быть. Но это знаешь только ты.

— Откуда? Как мне узнать?

— Ты уже знаешь.

Симон медленно кивнул. Он вспомнил, как лежал тогда на дне моря. Да, он тоже, как и они, принадлежал морю. Наверное, уже давно.

— Кое — что случилось, — сказала Анна — Грета. — Мы сегодня говорили на встрече о Сигрид. Мы знаем, что такого никогда не было раньше. Чтобы кто — то… возвращался обратно. А Сигрид — вернулась.

— Она же была мертвая. Что значит «она вернулась»?

— Да, но все же. Раньше такого никогда не бывало.

— И что это значит?

Анна — Грета похлопала его по коленке:

— Вот это мы и собирались обсудить. Но нам помешали.

Симон зевнул. Он попытался было сформулировать следующий вопрос, но Анна — Грета опередила его:

— Я хочу задать тебе один вопрос.

Симон опять зевнул и помахал рукой перед ртом, как бы показывая, что, вообще — то, он не хотел зевать, просто никак не мог удержаться.

Анна — Грета села на диван и обняла его. Затем она посмотрела ему прямо в глаза и спросила:

— Ты женишься на мне?

Симон, как ни старался, не смог сдержать еще один зевок. Он поднял руки и с трудом выговорил:

— Все. Больше не могу. Об этом мы поговорим завтра.

Андерс проснулся от незнакомого запаха и непривычных звуков. Пахло кофе, а на кухне кто — то ходил, выдвигал ящики и открывал шкафы. Он остался в постели, сделав вид, что все в порядке. Как прекрасно: на кухне кто — то варит кофе и готовит завтрак. Он сложил руки на животе и посмотрел в окно. На голубом небе облака, середина октября, холодный день.

Сесилия готовит завтрак. Майя сидит на кухне и играет во что — то. Он лежит в постели Майи.

Дальше воображение работать отказывалось. Андерс посмотрел на свои пальцы — грязные ногти, кутикула вся черная. Он нагнулся, достал из — под кровати бутылку разбавленного вина и сделал глоток. Надо вернуться к реальности.

Ночное волнение улеглось. Рассказы Элин о Хенрике и Бьерне звучали достаточно пугающе ночью, но теперь, при свете дня, они не имели никакого значения. Андерс выбрался из постели. Пол под босыми ногами был холодный, почти ледяной, и он надел носки и футболку, натянул джинсы и пошел на кухню.

Элин расставляла на столе сыр и хлеб. Она улыбнулась и пожелала ему доброго утра. В ясном утреннем свете, падающем из окна кухни, она выглядела просто ужасно. Он промямлил что — то в ответ, достал новую бутылку вина из кладовки и сделал пару глотков. Элин смотрела на него. У него заболела голова, и он потер виски.

— Ты алкоголик? — спросила она просто.

Андерс усмехнулся:

— Да, я пьяница, а ты уродина. На самом деле я могу бросить пить, когда захочу. Я просто не хочу, поняла?

Наступила тишина, как и хотел Андерс. Он налил чашку кофе и посмотрел на часы. Было уже больше одиннадцати. Он спал дольше обычного. Несмотря на свои попытки бегства, Элин все же дала ему возможность выспаться.

Он выпил несколько глотков кофе и посмотрел на нее. Головная боль утихла, и ему стало стыдно. Элин осторожно ела бутерброд, отламывая маленькие кусочки. Он хотел что — то сказать, но промолчал.

Он допил кофе и налил ей чашку, одновременно думая о том, что она вряд ли сможет пить горячее. Свою чашку он поставил в раковину и сказал:

— Спасибо за кофе, очень вкусно.

Элин кивнула и сделала осторожный глоток. Выглядела она ужасно. Ей было всего тридцать шесть, а казалось, что все шестьдесят.

— Пойду проверю почту, — сказал Андерс.

Он вышел из кухни и натянул свитер. В дверях он оглянулся и посмотрел на Элин. Она по — прежнему сидела около стола. У Андерса сжалось сердце. Ему почудилось, что вокруг Элин клубится туман одиночества.

Около крыльца так и валялся клоун, завернутый в полиэтиленовый пакет. Андерс схватил его и отнес к поленнице, где просто швырнул на землю.

Воздух был прозрачным и холодным, и все ужасы ночи исчезли. Андерс с удовольствием посмотрел на наколотые дрова, засунул натруженные руки в карманы и пошел к деревне.

По крайней мере, хоть что — то сделал, думал он. А иначе просто апатия…

Лучи солнца прорвали тьму, море сияло, начинался новый день. Конечно, ночью все выглядело совершенно по — другому.

Андерс открыл старый почтовый ящик. Он думал, что там привычно ничего не окажется, но там был какой — то желтый конверт. Проявленные негативы и фотографии. Они прислали фотографии!

Он взвесил конверт в руке. Тот был легче и тоньше, чем Андерс ожидал. Он разорвал конверт.

Ему не хотелось домой, там была Элин, а он хотел остаться один с этими фотографиями. Сколько тут фотографий? Десять? Одиннадцать? Он не помнил. Глубоко вздохнув, он осторожно вынул небольшую пачку.

Любимые мои…

Сначала пара довольно плохих фотографий Смекета, а затем они все вместе по пути на маяк… на фоне маяка, краснощекие, Сесилия положила руку на плечо Майе.

Несколько фотографий тех двух близких людей, которые были смыслом его жизни и которые теперь исчезли. Разные фотографии, на которых они запечатлены в разных позах, в разных ракурсах, портреты, пейзажи.

В горле вырос комок. Андерсу стало трудно дышать. Как такое может быть, что они далеко, что они больше не с ним?

Слезы брызнули у него из глаз, он обхватил голову руками. Фотографии рассыпались, и он подумал:

Если бы был способ…

Если бы был способ — оживить людей с фотографии, чтобы они стали настоящими. Чтобы они оказались с ним, рядом! И он никогда бы больше с ними не расставался.

— Хоть бы так было, — бормотал Андерс, — хоть бы так было…

Наконец он вытер слезы и снова взял в руки фотографии.

Странно…

Он перебрал снимки. На всех Сесилия послушно смотрела в объектив, на одной фотографии она улыбалась своей доброй улыбкой, но Майя на той же фотографии смотрела куда — то влево.

Андерс еще раз изучил снимки. На всех них Майя смотрела куда — то — в определенную точку. Даже тогда, когда он снимал ее крупным планом, она смотрела влево.