Но декабрь 1993-го, январь и февраль 1994 года — те самые месяцы, когда на «белый лист» опустились первые кляксы, когда стало ясно, что всё не так, как виделось летом и осенью прошлого года.

Результаты первых выборов в новую Государственную думу поразили многих. Знаменитая фраза публициста и писателя Юрия Карякина: «Россия, ты одурела?» — обошла многие газеты, стала выражением той боли, которую испытала либеральная интеллигенция, ощутившая, что «всё не так». Не так, как хотелось бы.

Результаты выборов в Государственную думу (первый ее состав избирался на два года) были таковы:

ЛДПР (партия Владимира Жириновского) — 23 процента голосов.

«Выбор России» (партия Егора Гайдара) — 15 процентов.

КПРФ (партия Геннадия Зюганова) — 12 процентов.

«Яблоко» (партия Григория Явлинского) — 8 процентов.

Другие партии:

«Женщины России» — 8 процентов.

Партия российского согласия и единства — 7 процентов.

«Демократическая партия России» — 6 процентов.

Демократические и центристские партии получили, таким образом, лишь около ¹/_³ голосов избирателей. Коммунисты серьезно поправили свое положение за счет выборов в одномандатных округах, их представительство в новом парламенте тоже было внушительным. Но главной сенсацией стала победа партии Жириновского. 23 процента ЛДПР обозначили совершенно новую тенденцию в общественной жизни — значительная часть российских избирателей не хотела голосовать ни за демократов, ни за коммунистов. Они выбирали «третью сторону».

И эта третья сторона стала очень тревожным сигналом для всех. К чему же призывал Жириновский? Если попытаться лаконично передать смысл его словесных упражнений, бесконечным потоком льющихся речей, артистически лихорадочных и почти бессвязных, выходило вот что: Россия должна превратиться в мононациональное государство («Россия для русских»), Россия должна разговаривать со своими соседями и со всем международным сообществом только языком силы, Россия должна стремиться к мировому господству, враг России — западный мир, исламский мир, азиатский мир, словом — весь мир.

В чем была новизна ситуации, которая резко обозначилась вместе с победой ЛДПР? До этого в России боролись как бы две главные идеи: идея восстановления советских государственных норм, государственного социализма, прежней коммунистической идеологии — и идея вхождения России в круг цивилизованных стран, идея демократии, рыночной экономики, гарантированных конституцией гражданских свобод. Однако для социального напряжения, которое накапливалось в обществе после развала Союза и гайдаровской «шоковой терапии», Жириновский нашел новую отдушину: ненависть. Ненависть ко всему «нерусскому», «чужому», к «врагам России», которые окружают ее со всех сторон. Ксенофобия, национализм, агрессия. Идеи Жириновского осчастливить всех россиян путем нескольких указов, его циничный популизм — на этом фоне смотрелись как органичное продолжение этой тотальной, старательно вбиваемой в головы людей ксенофобии.

Эта реваншистская идеология упала на благодатную почву. Многие россияне искренне считали, что в 1991 году потеряна великая страна, что к власти пришло «коррумпированное жулье», что ни «красные», ни «демократы» не способны вывести страну из тупика. Содержание речей Жириновского было похоже на геббельсовскую пропаганду в Германии 1930-х годов, аргументы и истерический стиль оказались настолько эффективны в политической борьбе, что это давало серьезную пищу для размышлений: а возможно ли вообще «примирение и согласие» в стране, где такая партия побеждает на выборах?

Словом, новый российский парламент оказался совсем не таким, каким он виделся президентской команде после 3 октября.

Вторым важнейшим событием 1994 года стала новая отставка Гайдара. Она произошла в январе. Вот как сам Егор Тимурович описывает это в своем интервью Альфреду Коху (который тоже успел поработать в гайдаровском правительстве):

«Дальше вторая работа в правительстве. Там было уже всё по-другому. Начало было совершенно безумное — события 3–4 октября, потом очень сложная ситуация конца 1993 года. После путча, но перед выборами в Думу. На меня многие смотрели как на следующего премьера: вот, сейчас будут выборы в Думу, у демократов будет большинство. Ты можешь себе представить, с каким энтузиазмом на меня смотрел Виктор Степанович. С одной стороны, он вроде действующий начальник… С другой, я — его бывший и будущий начальник.

А потом, когда мы эти выборы не выиграли… Хотя, честно говоря, я до сих пор не понимаю, почему считается, что мы в декабре 1993 года выборы в Думу проиграли. Наша фракция в Думе была крупнейшей. Демократы никогда больше не показывали таких результатов, как на первых выборах в Думу. У меня на этот счет есть свое мнение.

Но дело даже не в результате и не в предвыборной кампании. Во второй свой приход в правительство на ситуацию я влиял мало, всё делалось мимо меня…

После выборов продолжать работу в правительстве было бессмысленно, и я подумал, что правильнее будет пойти в Думу. Ведь мы тогда на деле получили парламент, который способен работать. Получили Конституцию, которая установила колоссальные полномочия для президента, который, в свою очередь, настроен реформаторски».

Гайдар довольно точно представляет психологическую составляющую своей второй отставки: после неоправдавшихся ожиданий (он, как лидер победившей в парламенте партии, по праву станет премьером) отношение к нему Черномырдина резко изменилось. Проявились и ревность, и усталость от неуживчивого, неуступчивого Гайдара.

Но для общественного мнения отставка выглядела крайне неожиданной. Казалось, что ее ничто не предвещало. Оппозиция, которая требовала «головы» Гайдара, жестко боролась с его идеями, в октябре потерпела сокрушительное поражение. В последнем квартале 1993-го начались первые признаки финансовой стабилизации. Сам Гайдар, героически проявивший себя во время октябрьского путча, был уже далеко не тем политиком, который пришел в правительство два года назад. И хотя его партия «Выбор России» не получила в Думе того, что хотела — все равно за ним была весьма многочисленная депутатская фракция. За Гайдаром стояли демократические силы, первый опыт участия в парламентской борьбе, серьезная экономическая программа…

За Гайдаром стоял Ельцин, наконец.

Однако в первых числах января нового, 1994 года премьер-министр Черномырдин объявил о своих решениях, которые стали для Гайдара и для другого вице-премьера, Бориса Федорова, полной неожиданностью. Прежде всего, это был утопический план создания единой финансово-денежной системы России и Белоруссии, кроме того, новые дотации в агропромышленный комплекс, финансовые поблажки предприятиям-должникам.

Гайдар был не согласен с этими решениями, которые могли привести к новому витку инфляции. Но главное, не согласен он был прежде всего с тем, что его об этих решениях не поставили в известность.

Ельцин подписал его отставку неожиданно быстро. Это и стало главной новостью начала 1994 года. Вслед за Гайдаром ушли еще два члена нового правительства — Борис Федоров и Элла Панфилова.

Б. Н. сделал заявление для прессы, в котором очень тепло отозвался о Егоре Тимуровиче. Еще через несколько месяцев, встретившись с ним во время торжественного мероприятия в Кремле, практически открыто и публично предлагал вернуться в правительство.

Но Ельцин понимает: эпоха Гайдара прошла. А вернее, прошла эпоха надежд на быстрое экономическое чудо. Надежный, стабильный «тяжеловес» Черномырдин в этой ситуации устраивает его больше. Ельцин хотел работать с Черномырдиным до 96-го года. Идти на второй срок в начале 94-го года он еще не собирался.

Ну, и, наконец, важная психологическая деталь — на этот раз Гайдар сам попросился в отставку. Удерживать его значило бы усугубить назревавший в правительстве конфликт.