Действующая Конституция не позволяет это сделать. Действующая Конституция не предусматривает также процедуры принятия новой Конституции, в которой был бы предусмотрен достойный выход из кризиса государственности.
Будучи гарантом безопасности нашего государства, я обязан предложить выход из этого тупика, я обязан разорвать этот губительный порочный круг».
Ельцин делает паузу и отпивает глоток из чашки с чаем, стоящей на столе.
«Облеченный властью, полученной на всенародных выборах в 1991 году, доверием, которое подтверждено гражданами России на референдуме в 1993 году, я утвердил своим указом изменения и дополнения в действующую Конституцию Российской Федерации.
…Высшим органом законодательной власти становится Федеральное собрание Российской Федерации — двухпалатный парламент, работающий на полностью профессиональной основе.
Выборы назначены на 11 и 12 декабря 1993 года…
Я за то, чтобы через определенное время после начала работы Федерального собрания были проведены досрочные выборы Президента.
И только вы, избиратели, должны решить, кто займет этот высший государственный пост России на очередной срок».
Итак. Краткое содержание знаменитого ельцинского указа № 1400 было таково. С 21 сентября Верховный Совет и Съезд народных депутатов объявлялись распущенными, их полномочия прекращались. Впрочем, депутатам давалась полная гарантия сохранения их привилегий: они могли вернуться на работу, которой занимались до избрания, и каждый из них мог выставить свою кандидатуру на выборах в Федеральное собрание. Введение режима чрезвычайного положения не предусматривалось, за гражданами России сохранялись все права и свободы…
Бомба взорвалась.
Выступление президента транслировалось вечером. Через два часа Хасбулатов объявил, что Ельцин больше не является президентом. Еще через три часа собравшиеся в здании Верховного Совета депутаты проголосовали за отстранение президента от власти, исходя из ранее принятых съездом поправок к конституции. На этот раз «кворум» был невелик, всего 146 депутатских голосов потребовалось для этого исторического решения. Вице-президент Александр Руцкой объявлен президентом. Он принес присягу, а затем произнес программную речь, основная часть которой посвящена экономической реформе — она вновь объявлялась преступной и антинародной. Руцкой объявил о своем намерении отойти от всех ее главных принципов — приватизации, свободного рынка, монетаристского бюджета — и вернуть страну к регулируемым ценам и плановой экономике.
Тот же состав депутатов назначил новых руководителей силовых ведомств: Баранникова — министром госбезопасности, Дунаева — министром внутренних дел (оба совсем недавно были уволены Ельциным), Ачалова — министром обороны.
Кресло премьер-министра, вопреки ожиданиям, оказалось свободным.
В Кремле тем временем готовился ответ на эти, вполне ожидаемые, действия Верховного Совета.
Первый вице-премьер Егор Гайдар 21 сентября проводит экстренное совещание рабочей группы, на котором впервые формулируются тактика президентской стороны по отношению к Белому дому (где тогда, напомню, располагался хасбулатовский Верховный Совет) и конкретные шаги в осуществлении этой тактики: отключение всех коммуникаций — электричества, воды, телефонной связи.
Черномырдин вначале отказывается подписать эти распоряжения, но через день неохотно соглашается.
Вокруг Белого дома выставляется оцепление. Но оцепление не жесткое — туда и оттуда можно выходить всем, кто предъявляет какие-либо официальные удостоверения: депутатские, журналистские и т. д.
Сквозь оцепление умудряются просочиться и те, кто идет в Белый дом, чтобы воевать против «антинародного режима», их сотни: «баркашовцы», тереховцы, макашовцы, активисты Анпилова[22], казаки…
Они вооружаются. Сквозь оцепление в Белый дом проносят всё новые партии оружия. В этом смысле ситуация становится всё хуже и хуже.
Оружия в Белом доме вполне достаточно. Да и продовольствия немало. «Мирный» план явно не срабатывает. Одни депутаты в Белый дом приходят, приезжают, другие покидают его навсегда, но дело уже не в них. Белый дом сам по себе становится все более опасным очагом политической напряженности и прямой вооруженной угрозы.
Между тем вплоть до 3 октября Кремль действует в рамках принятой концепции, которую вице-премьер правительства Сергей Шахрай (тоже, кстати, бывший депутат) сформулировал так: «Не вводить чрезвычайное положение, не арестовывать бывших народных депутатов, предотвратить кровопролитие в Москве и регионах, не поддаваться на провокации». Всю эту концепцию можно передать одним простым словом: ждать.
Ждать, пока противостояние рассосется само, пока депутатам надоест сидеть в Белом доме, пока они не устанут издавать свои воззвания, ждать, пока они не поймут, что новые выборы неизбежны.
Ждать, ждать, ждать…
Эта идея кажется наивной. И даже больше того — может быть, именно эта концепция, в силу своей пассивности, привела к трагическому развитию событий. Но давайте попробуем взглянуть на нее, исходя из логики двух основных игроков — Ельцина и его команды, с одной стороны, и руководства Белого дома во главе с Хасбулатовым — с другой.
И те и другие принимали участие в свержении ГКЧП в августе 1991 года. Подробности путча еще свежи в памяти.
Кремль старается не повторить ошибок ГКЧП. Именно введение военного положения, бронетехника и солдаты на улицах привели к взрыву народного возмущения. Значит, сегодня их быть не должно. Кремль всеми силами дистанцируется от логики «переворота», задача команды Ельцина — доказать, что меры президента — единственно возможные для преодоления кризиса, а главное — мирные. Иначе — гражданская война, чего Ельцин так не хотел.
Другая логика у Белого дома: именно жесткая непримиримость, опора на «живое кольцо», на защитников Белого дома, привела к тому, что власть ГКЧП рухнула. Значит, нужно действовать таким же образом, как в августе 1991 года. И даже еще жестче!
Что значит «еще жестче», Москва скоро узнает.
А пока — репетиция.
«Первая кровь пролилась вечером в четверг, 23 сентября. Восемь мужчин в камуфляже застрелили милиционера и ворвались в штаб-квартиру Объединенных вооруженных сил СНГ на Ленинградском проспекте. Затем нападавшие разоружили двух охранников, забрали их оружие и скрылись. Пожилая женщина, стоявшая у окна в своей квартире, была убита случайной пулей. Свидетели опознали в одном из участников нападения Станислава Терехова, председателя Союза офицеров… Виктор Анпилов, лидер воинствующего левого движения “Трудовая Россия”, выступая с балкона Белого дома во время нападения, сказал собравшимся, что Союз офицеров штурмует штаб-квартиру… и призвал демонстрантов присоединиться к штурму..» — так газеты отчитываются о первом вооруженном противостоянии сентября.
Собственно, уже до этого трагического инцидента стало понятно, что «мирный сценарий» постепенного выдавливания сторонников Верховного Совета и самих депутатов из Белого дома не срабатывает. На повестку дня встал вопрос о том, как разоружить сторонников ВС. Лужков направляет ультиматум Руцкому, Хасбулатову, Ачалову, Баранникову и Дунаеву, в котором требует, чтобы всё огнестрельное оружие и боеприпасы были переданы правоохранительным органам.
Однако у тех, кто сидит в Белом доме, — свои аргументы.
Без воды и без электричества люди, находящиеся там, начинают чувствовать себя как в осажденной крепости. Отчаяние и психоз совершенно не способствуют ведению с ними мирных переговоров. Из мирного поначалу противостояния вырастает логика гражданской войны.
Это настроение передается не только сидящим в здании парламента людям, оно проникает и на улицы, в гущу демонстрантов и сочувствующих.
То, что происходит в эти теплые осенние дни на улицах Москвы и в самом Белом доме, можно назвать так — предчувствие гражданской войны. Общество резко раскалывается на два лагеря. Политика вторгается буквально в каждую семью, иногда дети и родители, братья и сестры становятся в эти дни непримиримыми врагами. Как в 1918 году Обстановка накалена до предела. Учащаются столкновения с милицией. Милиционеры, которым отдан приказ «не допускать жертв и столкновений» (они выходили в эти дни на дежурство без табельного оружия), с каждым днем все больше озлобляются, поскольку чувствуют свое бессилие перед этой все возрастающей, осознающей свою силу, все более гневной и яростной толпой.
