Довольно скоро выяснилось, что Руцкой не только политически, но и по-человечески далек от Ельцина. В книге «Записки президента» Ельцин не забыл упомянуть две детали, казалось бы, довольно малосущественные. Во время праздничного ужина в честь победы над путчистами в августе 1991 года Руцкой вел себя развязно, и это было неприятно Ельцину. Когда же Руцкой в одном из доверительных разговоров предложил Б. Н. обновить свой гардероб, заказать несколько дорогих иностранных костюмов и пар обуви, Ельцин окончательно почувствовал, что предложил столь высокий пост не тому человеку. Б. Н. отказался от костюмов, Руцкой смутился или обиделся, но дело было, конечно, не в этом. Руцкой не чувствовал, не понимал Б. Н.

Да, это были детали, мелочи. Но они говорили о главном: между президентом и вице-президентом нет контакта, который так нужен в командной игре.

Обвинять Руцкого в этом трудно. В конце концов, не он стремился попасть в команду Ельцина, а команда Ельцина сама выбрала его. Последствия «пиаровского» хода не замедлили сказаться. Никто толком не мог сформулировать, что именно должен делать вице-президент, а главное — как он должен себя вести, где именно граница его политической самостоятельности. А сам Александр Владимирович так и не смог определить для себя эти границы.

Постепенно все поручения, данные Руцкому (комиссия по борьбе с коррупцией, военная реформа, сельское хозяйство и т. д.), выявляли все то же вопиющее несоответствие формы и содержания. Эффектные заявления — и полная пустота внутри. Руцкой пытался проявить себя в качестве выдающегося реформатора, великолепного аналитика, пламенного борца с коррупцией. Но он не был ни тем, ни другим, ни третьим. Выпущенный им под своей фамилией огромный фолиант по проблемам сельского хозяйства (писал его целый коллектив авторов) стал лишь памятником его непомерному честолюбию. Двухчасовой беседы с Гайдаром на радиостанции «Эхо Москвы» хватило для того, чтобы Гайдар разбил в пух и прах все его «компрометирующие материалы». Руцкой постепенно, все больше и больше, становится смешной фигурой. Впрочем, не только смешной, но и в ситуации двоевластия опасной. Опасен любой человек с уязвленным самолюбием. Тем более если он занимает столь высокий пост. С 1992 года Руцкой начинает все явственнее смещаться на политической сцене к Хасбулатову, пытаясь найти опору в нем. В мартовский кризис 1993 года он целиком на стороне съезда, Верховного Совета и спикера лично. Неопубликованный текст президентского указа об «особых мерах» на переходный период из его рук сразу попадает в стан противников Ельцина. По сути дела, именно Руцкой провоцирует импичмент.

Формально находясь в Кремле, в команде Ельцина, он все больше и больше становится чужим игроком. Вместо того чтобы честно подать в отставку, встает на путь прямого конфликта. Это — предательство.

Не так все просто и в ближайшем окружении Ельцина.

У него на столе появляются материалы о поездке супруги министра безопасности Баранникова (и супруги генерала Дунаева, замминистра МВД) в Швейцарию за счет фирмы «Сеабеко».

Ельцин вынужден отправить в отставку Баранникова, своего важнейшего министра. Хасбулатов немедленно созывает экстренную сессию Верховного Совета, чтобы «рассмотреть вопрос о конституционности» президентского указа. Однако тут же вопрос закрывает: обиженный Ельциным Баранников ему нужен, может быть, гораздо больше, чем восстановленный в своих правах.

В ситуации с Баранниковым участвует еще один генерал — «генерал Дима», Дмитрий Якубовский.

Якубовский — сборщик компромата и крупнейший авантюрист своего времени — находится в состоянии войны с российской прокуратурой, которую возглавляет Валентин Степанков, другой генерал, теперь уже прокурорский, который то и дело появляется на политической авансцене, в частности, по поводу указа от 20 марта, вместе с Руцким, Хасбулатовым и Зорькиным.

В аэропорту «Шереметьево» разыгрывается настоящая рукопашная битва за Якубовского — между милицией, которая действует по ордеру прокуратуры, и спецназом «Альфа».

Знает ли Ельцин обо всем этом?

Не может не знать.

Перебегающие от одного центра власти к другому министры, прокуроры, вице-президент — лишь одна, внешняя сторона углубляющегося кризиса.

Гораздо хуже, что кризис двоевластия разрушает и экономику.

Верховный Совет утверждает инфляционный бюджет. Ельцин вносит в него поправки, Верховный Совет отклоняет их.

Программа приватизации наталкивается на жесткое сопротивление в регионах.

По сути дела, в каждом регионе России, в каждом городе действуют, независимо друг от друга, два руководителя, два начальника (руководитель областного Совета и глава местной администрации, губернатор), порой отменяющие приказы друг друга, порой издающие взаимоисключающие распоряжения. Постепенно действия исполнительных органов на местах дезорганизуются, превращаются в фикцию.

В июле 93-го Центробанк проводит обмен купюр (старых, советских, на новые российские рубли).

Вот что пишет об этой «геращенковской» денежной реформе в своей книге Егор Гайдар:

«В конце июля меня срочно разыскивает по телефону предельно взволнованный первый заместитель министра финансов А. Вавилов. Говорит, что он остался в министерстве за главного, министр Борис Федоров — в США, и что только сейчас объявлено о денежной реформе. Министерство финансов вообще о ней не проинформировано, к ней не готово. Население возмущено. Вавилов сообщает детали: сумма обмена установлена на предельно низкой отметке, сроки обмена — сжатые, формальное обоснование — защита от рублевой интервенции республик. Спрашивает: можно ли, по моему мнению, что-то предпринять, поправить? Все это звучит, мягко говоря, несусветной ерундой. Разумеется, проблема общей (со странами СНГ. — Б. М.) наличности при раздельном безналичном обороте реальна и серьезна. Она многократно обсуждалась, и единственно разумный путь ее решения — прекращение безвозмездной, по заявкам государств СНГ, отгрузки туда из России вагонов наличных денег. Если хотят покупать рубли — пожалуйста, Россия их может экспортировать, как мы получаем доллары США, но ведь не за спасибо же!…Теперь же разом нарушались соглашения, дезорганизовывался хозяйственный оборот. Ну и, естественно, в очередной раз открывался простор для финансовых манипуляций. Инфляционный импульс послан, действует. Единственное, что еще можно и нужно сделать — снизить социальные издержки. Дозвонился до президента, сказал, что, на мой взгляд, совершается серьезная ошибка. Чтобы ее как-то сгладить, нужно увеличить сумму, подлежащую обмену, продлить его сроки и сохранить пока в обращении мелкие купюры. Президент согласился сразу, видимо, был готов к такому решению. Но все это, разумеется, уже не могло компенсировать политический и экономический ущерб.

О лучшем подарке оппозиция, пожалуй, не могла и мечтать. К концу лета стало ясно, что экономическая политика правительства разваливается на глазах. Принятые обязательства по объему госзакупок зерна и ценам на него, далеко превосходящие возможности государства, усугубили бюджетный кризис, сделали его неуправляемым».

Новость об обмене денег Ельцин узнает на Валдае, в своей резиденции, где проводит очередной отпуск. Наине Иосифовне звонит дочь Лена: «Оказалось, что они вечером уезжают в Карелию, в поход. Валера, ее муж, получил вчера отпускные… И вдруг сегодня утром объявляют, что в России будут иметь хождение только новые деньги, а старые, в сумме 30 тысяч, можно будет обменять в сбербанках. А Валера все отпускные получил в старых купюрах» («Записки президента»).

Тридцать тысяч — это много или мало, спросит современный читатель. Отвечу: очень мало. И еще деталь: семья президента ничего не знает об обмене денег. А знает ли сам президент? Ельцин отвечает на этот вопрос в книге: знал, конечно, знал. «Я знал дату, когда предполагалось совершить эту акцию. Причина обмена заключалась в том, что после появления купюр нового образца на Россию обрушился мощный вал старых денег из бывших республик Союза. Выдержать такой поток оказалось невозможно. Центробанк и правительство приняли решение изъять из обращения старые купюры».