К ее страданиям добавился холод, и за неимением другого источника тепла она подошла к погребальному костру, приготовившись к немедленному отступлению на тот случай, если запах или вид этого зрелища окажутся слишком шокирующими. Но дым, в котором она думала уловить запах горелого мяса, был едва ли не благовонным, а останки в костре утратили свои человекоподобные очертания. Дауд предложил ей сигарету, которую она с благодарностью приняла и прикурила от веточки, выдернутой из костра.

– Кем они были? – спросила она у него, созерцая останки.

– Вы никогда не слышали о пустынниках? – спросил он. – Они – низшие из низших. Этих я притащил из Ин Ово сам, а ведь я далеко не Маэстро, так что это дает представление о том, насколько они легковерны.

– Когда он учуял ветер...

– Да, это было довольно трогательно, не правда ли? Он учуял Изорддеррекс.

– Может быть, там была его родина.

– Вполне возможно. Мне приходилось слышать, что они созданы из коллективной похоти, но это неправда. Они – дети мщения. Они рождаются у женщин, которые сами прокладывают себе Путь.

– Разве прокладывать Путь – это плохо?

– Да, для вашего пола. Это строго запрещено.

– Стало быть, та, что нарушила закон, становится беременной в качестве наказания.

– Совершенно верно. Женщина, беременная пустынником, не может сделать аборт. Они глупы, но они борются за свою жизнь, даже в утробе. А убивать того, кому ты даешь жизнь, также строго запрещено законами для женщин. Так что им приходится платить за то, чтобы пустынников выбросили в Ин Ово. Они могут прожить там дольше, чем кто-либо. Питаются всем, что попадается под руку, в том числе и друг другом. А в конце концов, если повезет, их может вызвать кто-нибудь из этого Доминиона.

Сколько еще предстоит узнать, – подумала она. Может быть, ей стоит сдружиться с Даудом, несмотря на всю его непривлекательность. Похоже, ему нравится хвастаться своими знаниями, а чем больше она будет знать, тем лучше она окажется подготовленной, когда наконец войдет в дверь, отделяющую этот мир от Изорддеррекса. Она уже хотела спросить у него еще кое-что о городе, когда порыв ветра из часовни взметнул между ними облако искр.

– Они возвращаются, – сказала она и направилась к зданию.

– Будьте осторожны, – сказал Дауд. – Вы ведь не знаете точно, что это они.

Его предостережение не было принято во внимание. Она пустилась к двери бегом. Когда она подбежала к Убежищу, пахучий летний ветер уже замер. Внутри часовни было темно, но она смогла разглядеть стоящую на мозаике одинокую фигуру. Человек двинулся к ней неровной походкой, судорожно дыша. Когда между ними было не более двух ярдов, отблеск костра осветил его. Это был Оскар Годольфин. Он зажимал рукой разбитый в кровь нос.

– Этот ублюдок, – сказал он.

– Где он?

– Мертв, – сказал он просто. – Я должен был сделать это, Юдит. Он совсем чокнулся. Одному Богу известно, что он мог сказать или сделать...

Он протянул ей руку.

– Ты не поможешь мне? Он чуть не сломал мне нос.

– Я помогу ему, – ревниво сказал Дауд. Он шагнул вперед мимо Юдит и достал из кармана носовой платок, чтобы приложить его к носу Оскара. Платок был отвергнут.

– Выживу, – сказал Оскар. – Давайте просто пойдем домой. – Они вышли из часовни, и Оскар уставился на костер.

– Пустынники, – объяснил Дауд.

Оскар бросил взгляд на Юдит.

– Он развел погребальный костер у вас на глазах? – сказал он. – Мне очень жаль. – Он оглянулся на Дауда с выражением скорби на лице. – Так нельзя обращаться с леди, – сказал он. – В будущем мы должны постараться исправиться.

– Что вы имеете в виду?

– Она будет жить с нами. Так ведь, Юдит?

Колебания ее продолжались постыдно короткий срок. Потом она сказала:

– Да, я буду жить с вами.

Удовлетворенный этим ответом, он подошел, чтобы посмотреть на погребальный костер.

– Вернись сюда завтра, – донесся до Юдит его голос, обращенный к Дауду. – Развей пепел и похорони кости. У меня есть маленький молитвенник – подарок Греховодника. Мы отыщем там что-нибудь подобающее.

Пока он говорил, она уставилась в сумрак часовни, пытаясь вообразить предпринятое оттуда путешествие и город на другом конце пути, из которого дул такой заманчивый ветер. Когда-нибудь она окажется там. В поисках пути туда она потеряла мужа, но с ее теперешней точки зрения эта потеря выглядела ничтожной. Теперь она стала чувствовать по-иному, и произошло это, когда она увидела Оскара Годольфина. Она еще не знала, что этот человек будет значить для нее, но, возможно, ей удастся убедить его взять ее с собой, в скором времени.

Как ни стремилась Юдит вообразить себе те тайны, которые скрывались по ту сторону Пятого Доминиона, ее воображение, несмотря на всю свою лихорадочную работу, так и не смогло воссоздать реальность этого путешествия. Вдохновленная несколькими подсказками Дауда, она представляла себе Ин Ово чем-то вроде безлюдной местности, где пустынники плавали, словно утопленники, в глубоких рвах, а твари, никогда не видевшие солнца, ползли по направлению к ней, и путь им освещало их собственное тошнотворное сияние. Но обитатели Ин Ово оставляли далеко позади странности обитателей морского дна. Они обладали формами и аппетитами, не описанными ни в одной книге. Гнев и разочарование копились в них в течение долгих столетий.

И то, что ожидало ее за пределами тюрьмы, также сильно отличалось от того, что рисовало ей воображение. Если бы она отправилась в путешествие на Изорддеррекском Экспрессе, она оказалась бы не посреди солнечного города, а в сыром подвале, в котором тайно хранились амулеты и окаменелости торговца Греховодника. Для того, чтобы попасть на открытый воздух, ей пришлось бы подняться по лестнице и пройти через дом. Когда она оказалась бы на улице, то по крайней мере некоторые из ее ожиданий были бы удовлетворены. Воздух там действительно был теплым и ароматным, а небо – ясным. Но в небесах сияло не солнце, а Комета, несущая свое великолепие сквозь просторы Второго Доминиона.

И если бы, посмотрев на нее несколько секунд, она опустила бы глаза вниз, на мостовую, то она увидела бы, как мерцает ее отражение в луже крови. Именно на этом месте нашла свое завершение ссора Оскара и Чарли, и именно там было оставлено тело брата, потерпевшего поражение.

Оно оставалось там недолго. Новости о человеке в иноземном платье, сброшенном в водосточную канаву, вскоре распространились по городу, и не успела последняя кровь вытечь из его тела, как за ним пришли три человека, которых никогда раньше не видели в этом Кеспарате. Судя по их татуировкам, это были Дертеры, и если бы Юдит стояла на крыльце Греховодника и наблюдала бы за этой сценой, то она была бы тронута, увидев, с каким почтением они обращались со своей похищенной ношей. С какой нежностью смотрели они на покрытое синяками безвольно обвисшее лицо. Как один из них плакал. И также ей могло броситься в глаза (хотя в суматохе улицы эта деталь вполне могла ускользнуть от ее взгляда), что хотя поверженный человек и лежал совершенно неподвижно на носилках, которые незнакомцы сделали из своих собственных рук, – глаза его были закрыты, а руки свисали вдоль тела до тех пор, пока их не подняли и не скрестили у него на груди, – вышеупомянутая грудь не была полностью неподвижна.

Когда Чарльз Эстабрук, оставленный умирать в нечистотах Изорддеррекса, покинул улицы этого города, он обладал таким запасом дыхания в своем теле, что хотя его и можно было окрестить неудачником, трупом его назвать было никак нельзя.

Дни, последовавшие за вторым отбытием Пая и Миляги из Беатрикса, казалось, становились все короче, по мере того как они поднимались вверх, что подтверждало подозрение о том, что ночи в Джокалайлау длиннее, чем на равнинах. Однако доказать, что это на самом деле так, было невозможно, потому что оба их хронометра – борода Миляги и живот Пая – по мере подъема утрачивали свою надежность, первый – потому что Миляга перестал бриться, а второй – потому что аппетит путешественников, а следовательно, и их потребность в испражнении становились тем меньше, чем выше они поднимались. Разреженный воздух не возбуждал аппетит, а, скорее, сам превратился в пиршественное блюдо, и они могли двигаться час за часом, ни разу не вспомнив о какой-либо физической потребности. Разумеется, они не давали забыть друг другу ни о своих телесных нуждах, ни о цели своего путешествия, но самыми надежными в этом смысле были животные, на чьих лохматых спинах они восседали. Когда доки начинали чувствовать голод, они просто останавливались, и никакая сила в мире не могла их заставить оторваться от найденного ими куста или клочка травы, до тех пор, пока они не наедались. Поначалу это раздражало путешественников, и, спешиваясь в такой ситуации, они ругались на чем свет стоит, зная, что им предстоит целый час безделья, пока животные насыщаются. Но дни проходили, воздух становился все более разреженным, и вскоре они подстроились под ритм пищеварительных трактов доки и во время таких остановок стали устраивать трапезу и для себя.