– Нет, – запротестовал он. – Я никогда не забывал тебя. Ни на секунду.

– Что же тогда?

– Я боялся.

– Меня?

– Всех. Тебя, Дауда, Общества. Я повсюду начал видеть заговоры. Неожиданно то, что ты спишь со мной в одной постели, показалось мне очень подозрительным. Я стал бояться, что ты задушишь меня или...

– Какой бред.

– Бред? А как я мог знать, чью волю ты исполняешь?

– Свою собственную, разумеется.

Он покачал головой, переводя взгляд с ее лица на портрет Джошуа Годольфина.

– Откуда ты это знаешь? – спросил он. – Как ты можешь быть уверена в том, что то, что ты чувствуешь ко мне, исходит из твоего сердца?

– Какая разница, откуда это исходит? Главное, что я чувствую это. Посмотри на меня.

Он не откликнулся на ее просьбу, продолжая смотреть на Безумного Лорда.

– Он мертв, – сказала она.

– Но его наследие...

– В жопу его наследие! – сказала она и, неожиданно поднявшись, схватила портрет за его тяжелую позолоченную раму и оторвала его от стены.

Оскар вскочил, пытаясь помешать ей, но ее ярость взяла верх. Ей удалось сдернуть картину с крючков с первой попытки, и она тут же швырнула ее через комнату. Потом она рухнула на кровать перед Оскаром.

– Он умер и давно сгнил, – сказала она. – Он нам не судья. Он не имеет над нами никакой власти. То, что мы чувствуем друг к другу – а я не собираюсь притворяться, будто знаю, что это такое, – принадлежит нам. – Она протянула руки к его лицу, пропустила его бороду между пальцами. – Давай покончим с этими страхами, – сказала она. – Лучше обними меня.

Он заключил ее в свои объятия.

– И ты возьмешь меня в Изорддеррекс, Оскар. Не через неделю, не через несколько дней – завтра. Я хочу отправиться завтра. Или... – Она отняла руки он его лица. – Отпусти меня, не откладывая. Я хочу уйти из этого места. Из твоего Дома. Я не хочу быть твоей пленницей, Оскар. Может быть, его любовницы и примирились бы с этим, но не я. Я лучше убью себя, чем позволю тебе меня снова запереть.

Все это она произнесла с сухими глазами. Простые чувства, просто выраженные. Он взял ее руки и снова поднял их к своему лицу, словно отдавая себя в ее владения. Лицо его было изрезано крошечными морщинками, которых она раньше не замечала, и глядя на них, она заплакала.

– Мы отправимся туда, – сказал он.

Когда на следующий день они выезжали из Лондона, шел мелкий дождичек, но к тому времени, когда они добрались до Поместья и вошли в парк, солнце уже пробилось сквозь тучи, и все вокруг засияло. Они не стали заходить в дом, а отправились сразу к роще, в которой скрывалось Убежище. На ветвях, покачивающихся от легкого ветерка, уже распустились клейкие листочки. Повсюду был запах жизни, будораживший ее кровь для предстоящего путешествия.

Оскар посоветовал ей одеться попрактичнее и потеплее. Он сказал, что в городе, в который они направляются, происходят резкие смены температуры, в зависимости от направления ветра. Если ветер будет дуть со стороны пустыни, то жара пропечет их тела, словно мацу. А если он переменится и подует с океана, то принесет с собой пробирающие до костей туманы и неожиданные морозы. Ни то, ни другое, однако, не могло ее обескуражить. Она была готова к этому путешествию больше, чем к любому другому за всю свою жизнь.

– Знаю, я уже прожужжал тебе все уши о том, каким опасным стал этот город, – сказал Оскар, когда они нырнули под полог низко нависших веток, и ты уже устала об этом слушать, но это нецивилизованный город, Юдит. Единственный человек, которому я доверяю там, – это Греховодник. Если по какой-нибудь причине мы окажемся разделены – или что-нибудь случится со мной, – ты можешь рассчитывать на его помощь.

– Понимаю.

Оскар остановился, чтобы полюбоваться открывшейся впереди очаровательной сценой: купол Убежища и его поблекшие стены были испещрены пятнами солнечного света.

– Знаешь, я обычно приходил сюда только ночью, – сказал он. – Я думал, это священное время, когда магическая энергия становится сильнее. Но это не так. Конечно, полночная месса и лунный свет – все это очень красиво, но чудеса не исчезают отсюда и днем, такие же сильные, такие же загадочные. – Он посмотрел вверх на лесной полог. – Иногда, чтобы по-настоящему увидеть мир, надо на время покинуть его, – сказал он. – Несколько лет назад я отправился в Изорддеррекс. Я оставался там – ну, не знаю, может, два месяца, может, два с половиной, – и когда я вернулся назад в Пятый Доминион, я увидел его глазами ребенка. Клянусь, совсем как ребенок. Так что это путешествие покажет тебе не только другие Доминионы. Если мы вернемся целыми и невредимыми...

– Вернемся, конечно.

– Завидую твоей уверенности. Так вот, если это произойдет, этот мир тоже покажется тебе другим. Все изменится вокруг тебя, потому что ты сама изменишься.

– Да будет так, – сказала она.

Она взяла его за руку, и они двинулись к Убежищу. Что-то тревожило ее. Не его слова – рассказ об изменении только радостно взволновал ее, но, может быть, молчание между ними, которое внезапно стало слишком глубоким.

– Что-то не так? – спросил он, чувствуя, что она крепче ухватилась за его руку.

– Молчание...

– Здесь всегда странная атмосфера. Я ощущал ее и раньше. Множество прекрасных душ погибли здесь, разумеется.

– Во время Примирения?

– Тебе уже все об этом известно?

– От Клары. Это случилось двести лет назад, в середине лета, – так она мне сказала. Может быть, духи возвращаются, чтобы посмотреть, не совершит ли кто новую попытку.

Он остановился и тронул ее за руку.

– Никогда не говори об этом, даже в шутку. Пожалуйста. Не будет никакого Примирения, ни в это лето, ни в какое другое. Все Маэстро мертвы. Все уже давно...

– Хорошо, – сказала она. – Успокойся, я больше не буду об этом говорить.

– В любом случае, после этого лета все это отойдет в область теории, – сказал он с фальшивой легкостью, – по крайней мере, еще на пару столетий. Я буду уже давно мертв и похоронен, когда эта кутерьма поднимется снова. Знаешь, я уже выбрал себе место для могилы. Выбирал вместе с Греховодником. Это на краю пустыни, и оттуда открывается прекрасный вид на Изорддеррекс.

Его нервное бормотание нарушало тишину, пока они не подошли к двери. Там он замолчал. Она обрадовалась этому. Место заслуживало большего почтения. Стоя на ступеньках, нетрудно было поверить в то, что здесь собираются призраки: мертвецы прошлых столетий смешались с теми, кого она в последний раз видела живыми на этом месте. Чарли, манящий ее внутрь, говорящий, что в этом месте нет ничего особенного – камни, и все. И пустынники, один из которых сгорел, а второй был освежеван, и теперь тени обоих стояли на этом пороге.

– Если ты не видишь никаких препятствий, – сказал Оскар, – то, думаю, нам пора.

Он ввел ее внутрь, и они встали в центре мозаики.

– Когда начнется, – сказал он, – мы должны будем держаться друг за друга. Даже если тебе будет казаться, что держаться не за что, все равно держись, просто наши тела изменятся на время. Я не хочу потерять тебя между здесь и там. Ин Ово – это не место для приятных прогулок.

– Ты не потеряешь меня, – сказала она.

Он опустился на корточки и вытащил из мозаики около двенадцати камней пирамидальной формы размером с два кулака каждый, которые так были обточены, что, когда их ставили на место, ничего не было заметно.

– Я не вполне понимаю механизм путешествия, – сказал он, вынимая камни. – Не уверен, что кто-нибудь понимает его во всех подробностях. Но, по мнению Греховодника, существует что-то вроде общего языка, на который можно перевести любого человека. И все магические процессы сводятся к такому переводу. – Он говорил, выкладывая камни по краю круга в порядке, который казался произвольным. – И когда дух и тело переведены на один и тот же язык, первое получает возможность влиять на второе. Плоть и кости могут быть преобразованы, покинуты духом или...