Мама лжет. Она не открывает правду обо мне даже родной сестре. Хотя, возможно, она просто не уверена, что я настолько сильно люблю мир Внизу.

– Я думаю, ты вполне могла бы подняться на поверхность и заговорить. Пусть они увидят, какие сирены на самом деле. Ты можешь использовать свою силу во благо, вместо того чтобы помогать Совету в его грязных делишках.

Я знаю, на что ты пошла ради того, чтобы выжить. Я не осуждаю тебя, ибо и сама делала то же самое.

Но сейчас мы должны решиться на нечто большее.

Вместе.

Нам придется пожертвовать собой ради спасения сирен.

Ради спасения Атлантии.

Мама всегда меня защищала.

И Майра была права. Мама действительно меня недооценивала.

И Бэй она тоже недооценивала.

Я прижимаю раковину к уху и напряженно вслушиваюсь, но голос мамы уже исчез.

Как рассказать обо всем этом Тру?

Он понимает, что все закончилось, отпускает мою руку, потом обнимает меня за плечи и, не говоря ни слова, притягивает к себе.

Его тело гораздо теплее моего, а дыхание ровное, как шум океана. Я стараюсь согреться и, чтобы успокоиться, пытаюсь дышать в таком же ритме.

Наш мир рушится – вода проникает в Атлантию, сирены погибают на берегу. Казалось бы, узнав правду о своем мире и о том, что не смогу прожить долго Наверху, я должна была бы буквально оцепенеть и потерять всякий интерес к происходящему. Но именно сейчас я необычайно остро ощущаю близость Тру и чувствую себя как никогда живой.

Тру прав – я должна делать то, что сказала Майра. Я ей верю.

– Думаю, пора нам снова поплавать, – говорю я. – На этот раз мы направимся вон к тому берегу.

Тру склоняет свою голову к моей. Он пойдет со мной куда угодно.

Но что нас ждет на том берегу? Будет ли у нас еще возможность побыть наедине, как сейчас? Тру, едва касаясь, скользит губами по моей щеке и находит губы, я отвечаю на его поцелуй. Меня одновременно наполняют печаль и радость победы. Мы можем здесь погибнуть, но мы добрались сюда, и мы вместе.

В конце концов все рано или поздно умирают. Но не у всех есть шанс увидеть то, что они хотели увидеть больше всего на свете. Я, по крайней мере, увидела мир Наверху. И еще я встретила Тру.

Заплыв к берегу большого острова значительно длиннее, чем наш быстрый бросок к пещере, вода в этот раз более темная и не такая спокойная. Волны бьют со всех сторон, вода проникает в рот, щиплет глаза, но у меня такое чувство, что я когда-то так уже плавала. Я откуда-то знаю, как справляться с такой водой.

Выходит, время на тренировках и выступлениях было потрачено не зря.

Я выхожу на берег. Тру не намного от меня отстал.

Я чувствую босыми ногами миллионы крохотных песчинок. Обувь тяжелая и может утянуть ко дну, так что мы решили оставить ее в пещере. Полосы из ракушек указывают самый высокий уровень, куда добирается вода. Мы не говорим друг другу ни слова, Тру просто берет меня за руку, и мы поднимаемся на холм. В свободной руке я сжимаю раковину, в которой еще недавно звучал голос мамы. Не могу с ней расстаться.

Из песка растут острая трава и какие-то низкорослые колючие кустики с плоскими зелеными листьями. Громко жужжат насекомые, этот звук наполняет теплый воздух вокруг нас.

Поднявшись на холм, мы сразу видим город.

Город под открытым небом сверкает огнями, шпиль храма возвышается над всеми остальными зданиями.

Мы с Тру босиком и в мокрой одежде, но тут ничего не поделаешь. Остается надеяться, что уже достаточно темно и это будет не так заметно.

– Нам надо торопиться, – говорю я.

Ночь наступает быстро, но она не такая непроглядная, как в Атлантии. Мне кажется, что в возникающих то тут, то там просветах между испарениями отравленного воздуха иногда видны звезды.

Мы входим в город. Я понимаю, что опасно привлекать к себе внимание, но не в силах сдержаться и разглядываю все вокруг: людей, улицы, магазины. Хорошо, что, пока мы плыли к острову, с моего лица смылся весь грим, но меня все равно не покидает чувство, что любой в этом городе может догадаться: я здесь чужая.

О чем, интересно, думала Бэй, когда впервые увидела все это? О чем сейчас думает Тру? Я мельком смотрю на него, но при таком освещении глаза у него темные, как земля.

В мире Наверху нет гондол, но есть другие средства передвижения, более быстрые и уродливые – повозки на колесах раскатывают на такой скорости, что я с трудом понимаю, когда можно идти, а когда – нет. Некоторые повозки просто огромные. А еще вокруг очень много людей, и такое впечатление, что все они куда-то спешат. Воздух такой густой, горячий и влажный, что волосы у всех кажутся сальными. У одних одежда прилипает к потному телу, у других она грязная и влажная, как у нас с Тру. Но я все равно не могу расслабиться. Мы должны добраться до храма. Там – конец пути, туда велела нам идти Майра.

После пения сирен голоса людей вокруг звучат невыразительно и странно, я с трудом понимаю отдельные слова, хотя мы в Атлантии говорим на том же языке. Интонации непривычные, ритм речи хлесткий, как брызги волн на ветру, да и акцента такого я сроду не слышала. Что, в общем-то, неудивительно: ведь я никогда прежде не бывала Наверху.

Дома тут обшарпанные и тусклые, не то что наши разноцветные в Атлантии. Кто-то случайно задевает меня и извиняется, но не останавливается. Никогда не видела, чтобы такое количество народу двигалось с такой скоростью. Этот город просто кишит людьми.

Когда мы проходим мимо какого-то здания, судя по соблазнительным запахам – ресторана, оттуда слышится громкий смех; час поздний, но двери магазинов открыты.

Это место совсем не похоже на Атлантию. Я вообще не знаю, на что оно похоже.

Я чувствую легкость, потому что надо мной нет ничего, кроме воздуха. На меня не давит сверху вода, меня не окружают стены, которые должны выдерживать напор воды снаружи.

Это странное незнакомое место, и я знаю, что смогу прожить здесь лишь пару дней, но мне тут нравится. И я хочу остаться Наверху.

Мы с Тру несколько раз теряем и снова находим друг друга на темнеющих улицах. Чтобы хоть немного сориентироваться, мы выбираем место, где дома стоят не так близко друг к другу, и смотрим, в какой стороне виден шпиль храма. Я тороплюсь. Так странно постоянно ощущать, что идешь по земле, чувствовать под босыми ступнями пыль и песок, а временами – гладкие круглые камни. Мы не переговариваемся – кто-нибудь может услышать наш акцент и догадаться, что мы не из этого мира, – но мы прикасаемся друг к другу. Тру держит руку у меня на плече, я обхватила его за талию.

А потом мы, не сговариваясь, одновременно останавливаемся.

Майра сказала, что я узнаю их храм, и я его действительно узнаю́, хотя он отличается от нашего.

Он сделан не из камня, а из металла и выглядит так, будто построен из сваренных друг с другом глыб. Мне хочется пощупать пальцами заклепки, проверить, насколько хороши швы. Весь храм покрыт зеленой окисью и словно бы растет из земли. Я слышала о таком: загрязнение настолько сильное, что может пожрать даже металл, но сейчас храм кажется прекрасным.

Мы с Тру в мире Наверху, стоим перед храмом, грязные и насквозь промокшие. Дверь закрыта (возможно, чтобы внутрь не проникал воздух), но, когда я поворачиваю ручку, она легко открывается. Не заперто. Наверное, у них Наверху, как и у нас Внизу, храм должен быть доступен людям днем и ночью, чтобы любой, у кого возникнет желание помолиться, мог в него беспрепятственно зайти.

Я нерешительно замираю у входа. Мне страшно.

Кто-то протискивается мимо меня и недовольно бормочет, что я встала на дороге.

– Ну же, Рио, – говорит Тру.

Я вспоминаю про Бэй и решительно вхожу в храм.

Внутри довольно людно, и вроде бы никто не обращает внимания на наше с Тру появление.

Я делаю еще несколько шагов вперед. Здесь все иначе и в то же время похоже на наш храм Внизу: скамьи, тишина, приглушенные голоса молящихся. Мы с Тру проходим мимо плачущей женщины, которую успокаивает жрец.