– Ну что же, Рио, я рад это слышать.

После этого Невио оставляет меня и направляется по галерее к двери, которая ведет в башню, где работает Джастус. Я жду, когда дверь за ним закроется, и только потом перевожу дыхание.

Зачем кому-то понадобилось убивать нашу маму? Может, причина в том, что ей было что-то известно? Или она что-то сделала?

Похоже, я недостаточно хорошо знала собственную мать.

Вернувшись в свою комнату, я беру темную ракушку, которую мне дала Майра. Она твердая и бугристая на ощупь. Когда-то в ней обитал моллюск. А сейчас? Сейчас там опять есть что-то живое? Смогу ли я услышать голос тети?

Это похоже на магию. Я чувствую, что это опасно.

Но у меня накопилось столько вопросов.

Когда Невио показывал мне листок из маминого дневника, он не хотел, чтобы я прочитала записи на обороте. Там говорилось о сиренах. А еще она написала: «Спросить Майру».

Именно это я сейчас и сделаю.

– Ты можешь рассказать мне историю сирен? – говорю я в раковину. – С самого начала?

Я чувствую губами холод ракушки, потом подношу ее к уху и жду.

– Да.

Голос Майры звучит так, словно преодолевает огромное расстояние, хотя ведь это на самом деле так и есть: она говорит из тюремной камеры в квартале Совета, а я нахожусь в своей комнате при храме. Голос тети тихий и ясный, я не понимаю, как у нее получается слышать меня и отвечать с такого большого расстояния.

А потом Майра пересказывает мне историю сирен. Удивительно, но я ловлю себя на том, что мне смешно. Майра говорит совсем тихо, но при этом необычайно точно пародирует назидательные интонации, которые использует Невио во время своих проповедей. Она усиливает эти его интонации до гротеска. Я и не подозревала, что Майра может меня рассмешить.

– Великий Раздел был началом всего. Мир стал рушиться, и боги помогли инженерам и жрецам создать Атлантию. Но туда могли отправиться не все. Дабы новая система работала бесперебойно, решено было устроить так, чтобы у каждого, кто остался Наверху, обязательно был кто-то близкий или любимый Внизу. Многие согласились остаться, потому что хотели, чтобы дорогие их сердцу люди находились в безопасности. Для жизни в Атлантии, естественно, отобрали большое количество взрослых, ведь городу требовалось постоянное техническое обслуживание, да и вообще кто-то должен был решать все возникающие проблемы. Но также в Атлантию отправили и немало детей. Дети для мира Внизу отбирались очень тщательно, поскольку было необходимо, чтобы самые разные взрослые – родители, бабушки, дедушки, тети, дяди, учителя – решили бы остаться Наверху ради блага каждого конкретного ребенка. Так было вначале.

– Я все это знаю, – говорю я. – Можешь рассказать мне больше? – Я умолкаю и пытаюсь решить, что же в действительности хочу узнать, что именно тетя должна мне разъяснить. – Есть другая история?

– Да, – отвечает Майра. – Но чтобы рассказать тебе эту историю, мне придется поделиться с тобой одной тайной. А если ты кому-нибудь ее откроешь, это может уничтожить меня.

Я задерживаю дыхание. У Майры есть еще одна тайна? Я уже знаю, что она обладает невероятной силой и способна сохранять голоса в раковинах.

Тетя молчит, и я понимаю, что должна задать вопрос.

– Что это за тайна?

– Я могу слышать голоса тех, кого нет с нами, – говорит Майра. – Тех, кто умер сотни лет назад. Я также слышу голоса в стенах Атлантии, особенно голоса сирен. Они сохранились, остались замурованными в стенах города. Мертвые всегда говорят, но не все могут их услышать. Я могу, и, наверное, этот дар как-то связан с моей способностью сохранять голоса в раковинах.

Я раздумываю немного, а потом спрашиваю:

– Можешь мне сказать, о чем они говорят, эти голоса в стенах? Что они рассказали тебе об истории мира Внизу? О сиренах?

– Да, – отвечает Майра.

Ее голос меняется, теперь он как будто принадлежит кому-то другому.

– Великий Раздел стал концом всего. – Это не похоже на то, как она совсем недавно пародировала Невио. Кажется, что говорит реальный человек. Голос принадлежит женщине, очень старой, и женщина эта определенно не сирена.

– Мы, то есть те, кого выбрали для жизни Внизу, знали, что нам повезло, но наши сердца были разбиты. Мы оплакивали оставшихся Наверху. Мы бродили по улицам нашего прекрасного города, и нам было так холодно и одиноко. Нам хотелось вернуться обратно, хотя мы и понимали, что это означает смерть. Мы не верили, что наше место здесь, на такой глубине. Мы чувствовали, что если наш мир гибнет, то, возможно, будет более правильным погибнуть вместе с ним. Но жрецы и члены Совета утверждали, что мы не должны забывать о том, как нам повезло. Они утверждали, что мы обязаны жить, иначе самопожертвование других окажется напрасным. Когда они говорили нам об этом, по их щекам текли слезы, и мы не сомневались: они понимают, что мы чувствуем.

Мы очень старались жить. Но это было невыносимо тяжело. Все вокруг выглядело иначе и звучало не так, как Наверху. Вокруг было так много стен, отовсюду доносилось эхо. Сколько бы огней мы ни зажигали внутри Атлантии, мы все равно чувствовали темноту, которая окружала нас снаружи. Некоторые пробовали выбраться Наверх. Одни прятались в транспорте с продовольствием и задыхались в считаные минуты. Другие бежали через шахтные отсеки и тонули.

Даже некоторые дети пытались сбежать. Сюда ведь отправили так много ребятишек, разлучив их с родителями. Мы все очень старались согреть их своей любовью. Малышам было тяжелее всех. Они пытались быть счастливыми, поскольку им говорили, что этого хотят мама с папой. Дети беззвучно плакали и прятали свои слезы, пока учились, работали, взрослели. Они стали сильными, потому что дети быстро оправляются от горя, но я готова поклясться, что даже после того, как они перестали плакать открыто, их сердца продолжали обливаться слезами. Эти ребятишки научились быть сильными, но души их не ожесточились. Я никогда не перестану верить в то, что именно это сделало возможным первое чудо. Их сердца успокоились, однако при этом не превратились в камень.

А потом, когда эти дети стали взрослыми и у них появились свои дети, случилось чудо.

Я имею в виду сирен.

Они начали появляться на свет, когда я уже была очень старой, но я прожила достаточно, чтобы услышать их голоса. И я рада, что могла их слышать.

Своими песнями сирены подарили нам покой. Они напомнили нам, как звучит смех.

Дети-сирены были красивыми и жизнерадостными. Родители любили их. Мы все настолько сильно их любили, что наконец-то научились справляться с болью потери и уже не тосковали так безнадежно по тем, кого оставили Наверху.

Когда сирены говорили нам, что надо жить дальше, у нас получалось жить дальше. Они смотрели нам в глаза и просили быть счастливыми, и мы вдруг понимали, что хотим им подчиняться.

Летучие мыши появились вскоре после сирен. Теперь, оглядываясь назад, я думаю, что они, скорее всего, были здесь все это время, просто не показывались людям на глаза. А когда услышали, как дети-сирены поют в храме, перебрались во внутренние дворы. Летучие мыши любили ребятишек-сирен. Они кружили над ними, садились им на плечи и расправляли крылья, словно хотели защитить хрупкую красоту.

Сирены были так прекрасны, и в то же время они пугали жителей Атлантии. Прекрасными сирен делали их голоса. А страх они вызывали, потому что маленькие дети не могут нести такую огромную ответственность, какую несли они.

Но нет никаких сомнений в том, что своим спасением мы обязаны именно сиренам.

Майра замолкает.

А я думаю: «Что, если дети, которые не позволили ожесточиться своим сердцам, и были первым чудом? Тогда у нас уже есть все три чуда, и люди напрасно ждут того, что никогда не случится».

– Откуда ты все это знаешь? – спрашиваю я Майру. – Где ты отыскала этот голос?

– Я услышала его однажды в стенах Атлантии, – отвечает Майра. – Я думаю, когда-то очень давно сирены специально попросили стены сохранить его там, чтобы мы долгие годы спустя смогли узнать правду. Мне кажется, в прошлом многие сирены обладали этим даром. Но я не знаю никого, кто мог бы делать это сейчас.