А уж когда я вспомнила (по крайней мере, частично), что шептала ему, пока меня не оставили силы, и как выгибалась под ним, стремясь стать ещё ближе, вовсе осталось только смущённо захихикать в подушку. Потому что нахлынувшие ощущения больше никак реализовать не получалось: предмет моих утренних грёз отсутствовал в поле зрения.

Вставала я долго и с трудом. Просто потому, что, стоило вспомнить какую-нибудь из подробностей очень долгой и очень яркой ночи, колени становились ватными и напрочь отказывались держать. А вспоминались эти подробности то и дело, в большом количестве.

После душа я, определённо, приободрилась. То есть, воспоминания меркнуть не спешили, но хоть ноги больше не тряслись. Вообще, надо бы как-нибудь осторожно уточнить, а в моём положении такие потрясения с потерей сознания не опасны?

Только за завтраком ко мне окончательно вернулась способность связно мыслить, а воспоминания о вчерашнем дне перестали зацикливаться на его окончании. И я наконец-то смогла задуматься, что же такое случилось с Ульваром?

Что что-то случилось, было очевидно. Уж очень он был перекошенный, и даже как будто напуганный, да и слова Императрицы про попытку застрелиться добавляли тревоги. И эти ощущения были как-то связаны со мной. Ведь не просто так он, когда явился на пороге, сразу начал за меня хвататься, и потом ни разу из рук не выпустил! Как будто боялся, что я исчезну.

То есть, я понимала, что это глупости, и такого не может быть потому что не может быть никогда. Но других толкований его поведения найти не могла, поэтому постаралась побыстрее расстаться с опасными мыслями.

Мне вообще последнее время хорошо это удавалось: старательно не думать и не давать себе напрасных надежд. И переставшая висеть над моей головой угроза расстрела совсем ничего в этом вопросе не поменяла.

Со своими односторонними и безнадёжными чувствами к молчаливому викингу я смирилась; смирилась, что никуда от него не денусь, пока не выгонит. Даже если будет такая возможность, не денусь. Отсутствие душевной привязанности и взаимопонимания в нашем с ним общении компенсировалось постелью и непрошибаемым предсказуемым спокойствием. Сомнительной равнозначности замена, но лучше, чем ничего.

Завтракая, я задумчиво глядела в окно. За окном было удивительно солнечно. Кажется, пока я лелеяла своё монотонное унылое существование, на улице наступило лето. Ещё немного посидев, решила плюнуть на распоряжения Ульвара относительно безвылазного просиживания в четырёх стенах. Пойду хоть возле дома воздухом подышу.

Я ещё в первые дни своего здесь пребывания осмотрела дом и обнаружила в задней его части живописную террасу. Тогда на неё выходить, правда, не хотелось; погода была не чета нынешней. А сейчас — почему бы и нет?

В общем, я вышла наружу… и обомлела.

С террасы открывался живописный вид на небольшую холмистую равнину, убегающую вниз и упирающуюся в лес. На этой самой равнине — или даже поляне — буквально в двух десятков метров от меня был оборудован совершенно привычных очертаний тренировочный комплекс для верховой езды, причём очень… старый и старомодный. Несколько покосившиеся препятствия, пара обыкновенных брёвен, — вся инфраструктура.

На фоне этой архаичной древности гарцевал на спине здоровущего гнедого жеребца Ульвар. Что жеребца — это я догадалась по смыслу; кобыл такого размера не бывает, а что человек с характером сына Тора может подобрать себе в напарники мерина, я бы никогда не поверила.

В таком виде он смотрелся настолько органично, что я едва подавила желание протереть глаза и ущипнуть себя за руку. Космодесантник в силовой броне? Ха! Да я теперь на сто процентов уверена, что мне достался самый настоящий варвар!

На лошади сын Тора сидел как влитой. Я тоже неплохо держусь в седле, но до такой лёгкости и изящества мне было ой как далеко. А уж когда заметила, что верхом мужчина сидит без седла, поняла: даже пытаться бессмысленно.

Что греха таить, я залюбовалась. Белоголовый викинг в таком виде был нечеловечески хорош; наверное, потому, что окончательно пропадал диссонанс между внешним обликом и внутренним содержанием. Широченные плечи, безукоризненная осанка, обтянутые эластичными штанами (у меня тоже такие имелись, очень удобные, и ткань приятная к телу) мощные ноги. Уверенная расслабленная поза; одной рукой он свободно, у бедра, держал поводья, вторая ладонь тоже лежала на бедре, иногда поощрительно похлопывая коня по шее, а босые ноги крепко сжимали конские бока. Двигались конь и всадник как единое существо, слитно и гармонично. Я со своего места слышала шумное дыхание животного, тяжёлый топот копыт и короткие тихие отрывистые команды человека.

Наконец, случилось неизбежное: Ульвар меня заметил. Прятаться было поздно, тем более он, похоже, не рассердился на мою попытку выползти к свету. Наоборот, одобрительно и даже как-то самодовольно усмехнулся. Но последнее было объяснимо; восхищение на моём лице читалось издалека, написанное очень крупными буквами, а подобное отношение согреет любое самолюбие, даже весьма избалованное.

Тронув коня пятками, мужчина трусцой приблизился и остановился метрах в трёх, с задумчивым прищуром разглядывая меня и будто оценивая. Наконец, сделав для себя какой-то вывод, едва заметно улыбнулся и дёрнул головой, приглашая меня подойти.

Упрашивать не было необходимости: уж что-что, а лошадей я всегда любила. Покатать не покатают, так я хоть поглажу этого красавца по храпу.

Пока я спускалась с террасы и едва не бегом бежала тискать лошадку, сын Тора спешился, и ожидал меня уже на своих двоих. Когда я подошла и взглядом спросила разрешения, протягивая ладонь к лошадиной морде, с непонятной ухмылкой кивнул.

Конь был по-настоящему огромный. Да оно не удивительно; вряд ли животина меньшего масштаба легко вынесет на себе такого тяжёлого всадника.

Отчаянно жалея, что у меня в карманах нет ничего вкусненького (да и карманов тоже нет), я осторожно протянула жеребцу открытую ладонь, а второй потянулась погладить по морде.

Четвероногий красавец удивительно настороженно косил на меня, прял ушами, пофыркивая, и отводил голову. Какой-то он нервный. С другой стороны, с таким хозяином занервничаешь!

— Ну, тихо, мальчик, тихо, что ты, в самом деле? — ласково заворковала я, не спеша навязываться и ожидая, пока конь сам согласится на контакт.

На чём-то настаивать в такой ситуации чревато. Тех, кто думает, что лошади — безобидные существа, просто никогда не кусала лошадь. Меня вот один раз укусила, так ладонь зашивать пришлось, и хорошо не гипс накладывать.

— Ну, не ругайся, — продолжала подлизываться я. Жеребец на пробу ткнулся бархатистым носом в мою ладонь, шумно фыркая и приплясывая на месте. Нет, подумать, какой пугливый!

Секунд эдак через тридцать контакт всё-таки случился; я осторожно коснулась второй ладонью (первую он продолжал подозрительно обнюхивать) конского храпа, и морду из моих цепких лап вырывать не стали. А ещё через пару минут я уже во всю наглаживала конскую голову, обхлопывала шею и обчёсывала уши, напрочь забыв о существовании у этого гнедого парня хозяина.

— А ты у нас недотрога, да? — продолжала нежно бормотать я, почёсывая его под мордой. — Недоверчивый. Ну и правильно, такой красавец может себе позволить попривередничать. Ну, что ты бодаешься? — с улыбкой спросила я, отпихивая требовательно ткнувшую меня в плечо морду. — Кто-то у нас, похоже, наглый вымогатель, да? Ну, извини, мой хороший, нет у меня ничего вкусненького, в следующий раз обязательно принесу. Морковку, например. Ты не знаешь, тут существует морковка? Существует, говоришь? А вкусная? Тебе нравится? — вот так светски болтать со снисходительно принимающим мои почёсывания четвероногим другом я могла бесконечно. Но тут о себе напомнил его хозяин; он тихо хмыкнул себе под нос, отвлекая моё внимание от коня. На лице норманна блуждала задумчивая и будто бы чуть удивлённая усмешка.

Ничего не спрашивая, он легко подхватил меня под мышки, и через мгновение я почувствовала себя сидящей на лошадиной спине. Собралась возразить, что мне, наверное, в моём состоянии не стоило бы так рисковать (уж очень зверюга нервная, если он пожелает меня сбросить, это у него легко получится), но не успела. Конь, качнувшись, переступил ногами, сохраняя равновесие, а меня со всех сторон окутало чужое, но очень хорошо знакомое человеческое тепло: Ульвар уселся позади меня. Левой рукой сжимая поводья, правой он придвинул меня к себе поближе, прижимая и заодно осторожно придерживая под грудью. При этом мои бёдра легли на сжимающие лошадиные бока бёдра мужчины, а стопы, подогнувшись, рефлекторно уцепились за его лодыжки.