В общем, страдали все трое, каждый по своей причине. И, пожалуй, только причина страданий Эрика Йенсена была действительно аргументированной.

— Ты голодная? — сын Тора нарушил тишину, установившуюся после падения перегораживающих входную дверь баррикад.

— Да, — не стала отрицать очевидного Ольга. Тем более, подобный ответ сложно было назвать неожиданным.

— Пойдём, — кивнул мужчина и двинулся куда-то в глубь дома. Уже вполне согревшаяся Ольга рискнула расстаться как с имуществом, так и с одолженным кителем, и в одной рубашке на цыпочках скользнула за хозяином дома.

Путь завершился в кухне. Практически человеческой кухне, только некоторые из приборов в которой имели непонятное назначение. А вот высокая барная стойка со стульями, стол посередине, — всё это было хорошо знакомо и привычно. И гостья из прошлого на несколько мгновений позволила себе поверить, что всё вокруг изменилось не так кардинально, как ей казалось. Или, может быть, хотя бы некоторых вещей не коснулись века.

И ощутила неожиданный прилив благодарности к Ульвару, пусть неосознанно, но подарившему ей эту передышку и эту возможность постепенно смириться с новой реальностью. Да и… что уж там, надежда не хотела сдавать свои позиции мирно и без боя.

Сын Тора с уверенным видом закопался в какие-то шкафы, и Ольга была готова увидеть картину «ужин холостяка» в исполнении могучего норманна. Почему-то он очень хорошо представлялся у плиты, на которой в огромной сковороде шкворчала яичница из доброго десятка яиц.

Однако, полубог решил её разочаровать. Из полки были извлечены несколько непонятного вида пакетиков и брикетиков, и прямо в таком виде закинуты в недра одного из тех непонятных агрегатов. Что-то поколдовав над ним и потыкав в сенсоры, сын Тора оставил прибор в покое, и… запустил кофеварку. Обычную такую, нормальную кофеварку, самостоятельно мелющую зёрна.

Дальше перед совершенно шокированной женщиной, без приглашения угнездившейся на высоком стуле у стойки, на столешницу была выставлена сахарница, из шкафа (судя по всему, холодильника) была извлечена бутылочка не то молока, не то сливок. За ними последовали две внушительных кружки кофе и извлечённые из первого агрегата тарелки. Разного размера; человеку габаритов Ульвара действительно нужно было много еды. Примерно столько, сколько Ольге хватило бы дня на четыре.

— Ешь, — коротко скомандовал сын Тора, присаживаясь на соседний стул. На взгляд женщины эти предметы мебели по сравнению со стойкой были низковаты, но зато хозяину дома не приходилось сутулиться.

Ольга послушно уставилась в тарелку, и с искренним удивлением обнаружила там совершенно тривиальные макароны с внушительным количеством мяса в каком-то сливочном соусе. На вкус макароны были макаронами, а мясо — мясом. Очень хотелось протереть глаза и потрясти головой, восстанавливая нормальное положение картины мира. Потому что столь привычных и знакомых вещей она не ожидала.

Так, может, космос ей приснился, и всё это было не на самом деле?

Впрочем, одного взгляда на Ульвара сына Тора хватило, чтобы разочароваться в этой мысли: в знакомом Ольге мире таких людей не было. Во всех смыслах «таких». В высоту, ширину, с подобными повадками и с подобным взглядом.

Взгляд сына Тора, к слову, не предвещал ничего хорошего. Не лично Ольге, а вообще всей окружающей реальности. Была в этом взгляде та нехорошая мрачная задумчивость, которая для знающих людей предвещала грозу.

Предмет раздумий Ульвара был тривиален. И являлся им выгнанный из собственного дома интервент.

Абсолют внезапно осознал всю бедственность и даже какую-то безнадёжность собственного положения, какую, должно быть, много лет назад осознавала и леди Ингвилд Йенсен. Привычка решать проблемы по мере их поступления в большинстве случаев, конечно, облегчала жизнь, но порой преподносила вот такие сюрпризы.

Этим домом и собственной семьёй Ульвар последний раз интересовался очень давно, где-то в середине собственной карьеры палача. Потом ему надоело мотаться туда-сюда, и он перебрался поближе к месту работы, а после вовсе покинул Терру. Но от этого словосочетание «честь семьи» не стало для него пустым звуком. И, более того, взглянув на почти не изменившегося (хотя и заметно постаревшего) с последней встречи Эрика, он понял, что это самое словосочетание находится в нешуточной опасности. Но вот что с этим делать, он не имел ни малейшего понятия.

Именно он номинально был ярлом (в нынешней системе ценностей — аристократический титул аналогичный князю или герцогу, но у норманнов) Йенсеном. И других наследников, кроме двух сыновей его покойного дядьки и их потомков (количества которых Ульвар не знал, за что ему совсем не было стыдно), у него не было. И, более того, не предвиделось. Но… передавать громкое имя этим ничтожеством? Да он бы скорее отгрыз себе руку; если бы это, конечно, могло помочь.

Не чувствуя вкуса еды, Ульвар ел, погружённый в мрачные мысли. Он просчитывал варианты собственных дальнейших действий. Несколько выходов полубог действительно видел, но ни один из них ему толком не нравился. Наконец, мужчина принял тяжёлое решение попросить совета, или, может быть, даже помощи. Кому, как не Её Величеству разбираться в тонкостях прав наследования её вассалов?

Ольга же, видя состояние мужчины, старалась быть тише воды ниже травы, чтобы дополнительно не сердить. Хотя и не понимала, чем вызвано подобное раздражение, и почему Ульвар сорвался на этого незнакомого человека, который сказал сущую правду; поверить же в самый оптимистичный вариант она элементарно боялась.

Ещё женщина не понимала (правда, фоном к основной проблеме), почему и сын Тора, и его собеседник говорили не на родном языке, а на русском. Но тут всё было просто: Ульвар привык разговаривать с ней на этом языке, и к родственнику обратился также. А тот совершенно машинально ответил.

Когда мужчина, закончив с едой, резко поднялся с места, Ольга испуганно вздрогнула, ожидая неприятностей. Но хозяин дома это проигнорировал, и, сунув посуду в какой-то ещё непонятный агрегат, молча вышел, ни сказав ни слова. Неизвестность длилась недолго, буквально через несколько минут сын Тора вернулся в кухню. Обнаружив, что гостья тоже поужинала, он забрал и её тарелки, отправил по уже знакомому маршруту и опять ёмко скомандовал:

— Пойдём.

Возражать Ольга не стала, и даже почти не удивилась, что конечной точкой их пути оказалась просторная спальня на втором этаже. Только сейчас она сообразила, что за окнами уже наступила ночь, а ненавязчивый свет, неотличимый от дневного, испускает потолок.

Правда, пока она разглядывала довольно скупую обстановку — большой шкаф с зеркальными дверцами вдоль стены, заканчивающийся спрятанной в углу дверцей (судя по всему, ведущей в уборную), огромная двуспальная кровать и выход на балкон — хозяин дома успел раздеться, и теперь сидел на краю кровати, разглядывая её саму.

— Иди сюда, — опять не просто слова, а отрывистая команда. И опять Ольга не рискнула протестовать, без возражений позволяя снять с себя опостылевшую уже рубашку.

Снимал её Ульвар, впрочем, весьма неторопливо, будто бы задумчиво, прослеживая ладонями каждый изгиб тела женщины. И к тому моменту, как гостья из прошлого лишилась своей единственной одежды, её уже мало волновали всякие второстепенные мысли вроде «зачем» и «что будет дальше». Как и сидящего на кровати мужчину.

Совместный сон после горячей ночи на нормальной просторной кровати доставил удовольствие обоим, хотя оба об этом одинаково промолчали. Ольга просто боялась ляпнуть что-то не то, да и не было для неё в этом ничего удивительного, а Ульвар… Он вообще говорил немного, но тут дело было в том, что для него подобное как раз было внове. Раньше, насколько помнилось, присутствие в постели посторонних женщин его раздражало, и случайных любовниц он предпочитал изгонять из собственной постели сразу после окончания процесса. Во дворце в Ирии… ну, там случай был особый, он действительно постыдным образом отключился, как и Ольга.