Монтегью склонил голову и сдержанно произнес слова сочувствия, потом взмахом руки указал на Джоселин.

— Как видите, Ваше Величество, моя дочь выразила согласие.

Стефан окинул девушку взглядом с головы до ног. Джоселин догадалась, что король едва удержался от смеха.

— Поздравляю, леди. У вас будет прекрасный супруг, и причем незамедлительно.

Джоселин присела в реверансе.

— Я это знаю, Ваше Величество. Но теперь я осмелюсь высказать и свою просьбу. По причине горестных событий в вашей семье в доме все пошло вверх дном… Я бы хотела попросить у вас одну минуту, чтобы привести в порядок прическу и надеть подходящее для церемонии платье.

— У нас нет этой минуты, — резко оборвал ее Стефан. — К тому же все знают, что положение, в котором мы все находимся, несколько необычно. Нам важно ваше присутствие на церемонии, а не ваш наряд, мадам.

Король произнес эти слова так громко, что эхо неоднократно повторило их, отражаясь от каменных стен.

В этом жутковатом звуковом сопровождении король Стефан жестом приказал ей следовать за ним и сам направился к выходу из холла. Джоселин постаралась выглядеть равнодушной, когда шла за королем.

Это был день ее свадьбы. Самый унизительный, самый постыдный и горький день в ее жизни. Она его запомнит навсегда.

Дождь, ливший с утра, прекратился, но день по-прежнему был серым, а небо заволокли тучи, пришедшие с севера. Озноб сотрясал Джоселин, когда она пересекала пронизанное сквозняком пространство меж крепостных стен. Отец вел ее, как жертву на заклание, а толпа впереди все множилась, жаждая увидеть невесту, обмененную после бегства сестры на добавочный жирный кусок приданого.

Обычно свадебные обряды совершались вне тесной церкви, чтобы весь народ — смерды, слуги и войско — могли развлечься зрелищем, которое выдавалось им весьма редко. Джоселин почла за милость Господню, что дождь уже не капал с неба, и она не промокнет до нитки, и испытание, которому она подвергла себя, не будет еще более тяжким.

Дверь распахнулась, и из церкви вышел де Ленгли, сопровождаемый капелланом. Он был похож на того Нормандского Льва, который недавно ворвался с шайкой разбойников в ее девичью спальню в Белавуре. Его глаза вновь стали желтыми от гнева, когда он обратил свой взгляд на короля.

Сердце Джоселин замерло. Он был так величествен! «Король достоин лишь лизать носки его сапог», — подумалось ей. А одеяние на нем было поистине королевским. Нарядный плащ ниспадал с его плеч, а под ним виднелся бархатный коричневый кафтан. Высокие кожаные сапоги обтягивали его сильные мускулистые ноги.

Несомненно, Роберт де Ленгли сильно потратился, чтобы так парадно одеться к свадьбе. Но все деньги и усилия были затрачены впустую. Ведь он должен был венчаться с красавицей Аделизой Монтегью, а не с девушкой из Уэльса, похожей на посудомойку, с колдовскими глазами и острым язычком, предназначенной для развлечения на день-два, а не для долгих лет супружества.

Джоселин понимала, какой комичной, нелепой кажется всем зрителям эта свадьба. Сколько же уплачено этому мужчине, чтобы он согласился взять ее в жены? Как же мало в нем рыцарского и мужского достоинства и как много обыкновенной плебейской жадности.

Но де Ленгли хотя бы не старается выглядеть счастливым женихом. Он не скрывает того, что рассержен.

А на что она надеялась? Или что было бы ей больше по нраву? Чтоб он расплывался в довольной счастливой улыбке?

Ее подвели к Роберту де Ленгли. Время перестало для нее существовать. Может быть, прошли минуты, а может быть, это были лишь считанные мгновения.

Ясным, ровным, хорошо слышимым всеми присутствующими голосом кто-то зачитал список земель, отходящих во владение де Ленгли в качестве приданого будущей супруги. Каждое слово падало, словно капля расплавленного свинца в ледяную воду. Список был длинен. Что-нибудь понять в этом брачном договоре Джоселин не могла, но надеялась, что Роберт не унизит себя излишним корыстолюбием.

Затем священник начал брачную церемонию. Как будто издалека до Джоселин донеслись, обещания, данные де Ленгли, потом ее собственные, кончающиеся словами: «Пока смерть не разлучит нас!»

Святой пастырь благословил обручальные кольца, и церемония уже почти подошла к концу. Роберт взял Джоселин за руку, и тут впервые она осмелилась взглянуть ему в лицо.

Он был мрачен и, как никогда, напоминал того самого дракона, которому трусливые горожане ради собственного спасения приносят в жертву невинную девушку. Стыд за совершенный ею поступок бросил ее в жар. Над ней в очередной раз надсмеялись. И он — он тоже решил над ней подшутить, ведь так думают все, кто глазеет на эту шутовскую свадьбу.

Де Ленгли принял обручальное кольцо из рук священника и начал примеривать его, как бы шутя, на все пальцы ее руки. Ее рука дрожала, а его была тверда. Наконец кольцо нашло свое место на ее среднем пальце. «Сэр де Ленгли обязуется взять под свою опеку…» — гнусавил священник, но наконец он замолк.

— Этим кольцом я объявляю тебя связанной со мной навеки, — промолвил милорд де Ленгли, поднес ее руку с кольцом к губам и поцеловал, а вернее, лишь изобразил поцелуй, на мгновение коснувшись ее пальцев.

Его жест был галантен и грациозен и соответствовал рыцарскому ритуалу. Но слезы хлынули из глаз Джоселин — не счастливые, а, наоборот, горькие слезы униженной невесты. Она моргала ресницами, стряхивая их.

Ведь она теперь отдана замуж тому самому Роберту де Ленгли, мужчине, который должен был стать супругом ее сестры. Мужчине, который один раз наградил ее жарким поцелуем, но не пожелал повторить его.

Священник распахнул церковные двери, чтобы те из присутствующих на церемонии, кто стоял поближе, смогли проникнуть внутрь и выслушать торжественную мессу. Но де Ленгли крепко сжал руку Джоселин и не допустил, чтобы толпа повлекла ее за собой.

— Что с вами случилось, мадам? То вы были так смелы, что замахнулись на меня кинжалом в присутствии всей моей свиты, а то вы расплакались, когда я надел на ваш пальчик золотой ободок.

Джоселин вздернула вверх подбородок, выказывая свою гордость, которая, казалось, давно ее уже покинула.

— Я не плачу. Это ветер. Он режет мне глаза.

— Да, разумеется, во всем виноват ветер. А еще и многое другое… У нас не было времени поговорить. Я сожалею…

— И я сожалею… Последние неприятные события, конечно, вас огорчили.

— Огорчили? — Удивление на его лице было неподдельным. — Почему я должен быть огорчен? И чем? Наоборот, мадам, я доволен всем, что произошло. Только нам с вами, мадам, надо побыстрее договориться, как извлечь из всего этого переполоха выгоду для нас обоих.

Роберт отстегнул застежку, стягивающую роскошный плащ, и этот плащ, сохранивший тепло его тела, окутал плечи Джоселин.

— Отовсюду веет холодом, даже из церкви, сколько бы свечей там ни зажгли. Вам надо согреться.

— Я не замерзла… нет…

Но он уже застегнул на ее шее плащ той самой острой бронзовой застежкой, которая послужила Джоселин оружием в ночной схватке с наемными убийцами в Белавуре.

— Я возвращаю вам это смертельное жало, — пошутил Роберт. — Может быть, это лучший свадебный подарок для моей супруги.

Король раздраженно звал их из глубины часовни.

— Поторопитесь, де Ленгли и его леди! Толпа расступилась, когда они проследовали к алтарю. Пламя свечей металось от сквозняков, растопленный воск капал на серебряные подсвечники, как слезы неисчислимых вдов, потерявших мужей в многолетней войне. Никогда и ничей свадебный обряд не совершался с такой поспешностью и равнодушием, никогда еще не было так холодно невесте.

Он — ее муж, она — жена ему!

Сейчас де Ленгли был облачен в парадные одежды и выглядел недоступным красавцем, а пару часов назад она видела, как он натягивает на вздернутые вверх ноги исподнее белье. Он был тогда смешон, как смешны все смертные, если их застигнут раздетыми.

Это происходило в его спальне, там, где она проведет с ним ближайшую ночь. И еще много-много ночей будет проводить с ним.