Подброшу хвороста в чувал

2760 И с забиякой огоньком

Спою акафист о былом!

Как жила Русь, молилась мать,

Умея скорби расшивать

Шелками сказок, ярью слов

Под звон святых колоколов!

* * *

В калигах и в посконной рясе,

В пузатом сумском тарантасе,

От хмурой Колы на Крякву

Я пробирался к Покрову,

2770 Что на лебяжьих перепутьях.

Позёмок-ветер в палых прутьях

Запутался крылом тетерьим.

По избам Домнам и Лукерьям

Мерещатся медвежьи сны,

Как будто зубы у луны,

И полиняли пестрядины

У непокладистой Арины, —

Крамольницу карает Влас...

Что ал на штофнике атлас

2780 У Настеньки, купецкой дщери,

И бык подземный на печере,

Знать, к неулову берег рушит,

Что глухариные кладуши

В осоке вывели цыплят —

К полесной гари... «Эй, Кондрат,

Отложь натруженные вожжи

И бороду — каурый стог —

Развей по ветру вдоль дорог!..»

«С никонианцем нам не гоже...»

2790 — «Скажи, Кондратушко, давно ли

Помор кручинится недолей?

И плат по брови поморянке

Какие супят лихоманки?

Святая наша сторона,

Чай, не едала толокна

Ни расписной, ни красной ложкой

И без повойника расплошкой

У нас не видывана баба!..»

— «Никонианцы — нам расслаба!»

2800 И вновь ныряет тарантас —

Затертый хвоями баркас.

Но что за блеск в еловой клети?

Не лесовик ли сушит сети,

Не крест ли меж рогов лосиных

Или кобыл золотоспинных

Пасет полудник, гривы чешет?

То вырубок седые плеши

В щетине рудо-желтых пней!

Вон обезглавлен иерей —

2810 Сосна в растерзанной фелони,

Вон сучьев пади, словно кони

Забросили копыта в синь,

Березынька — краса пустынь,

Она пошла к ручью с ведерцем

И — перерублена по сердце,

В криницу обронила душу.

Укрой, Владычица, горюшу

Безбольным милосердным платом!..

Вон ель — крестом с Петром распятым

2820 Вниз головой — брада на ветре...

Ольха рыдает: «Петре! Петре!»

Вон кедр — поверженный орел —

В смертельной муке взрыл когтями

Лесное чрево и зрачками,

Казалось, жжет небесный дол,

Где непогодный мглистый вол

Развил рога, как судный свиток.

Из волчьих лазов иль калиток

Настигло лихо мать-пустыню,

2830 И кто ограбил бора скрыню, —

Златницы, бисеры и смазни,

Злодей и печенег по казни, —

Скажи, земляк?!. И вдруг Кондратий,

Как воин булавой на рати,

В прогалы указал кнутом:

«Знать, ён, с кукуйским языком!»

Гляжу — подобие сыча,

И в шапке бабе до плеча,

Треногую наводит трубку

2840 На страстотерпную порубку.

Так вот он, вражий поселенец,

Козява, короед и немец,

Что комаром в лесном рожке

Зовет к убийству и тоске!

Он — в лапу мишкину заноза,

Савватию — мирские слезы,

Подземный молот для собора!..

И солью перекрыло взоры

Мои, ямщицкие Кондрата.

2850 Где версты, вьюги, перекаты,

Судьба-бубенчик, хмель-ночлеги?..

«Эх, не белы снежки да снеги!..» —

Так сорок поприщ пели мы —

Колодники в окно тюрьмы,

В последний раз целуя солнце,

И нам рыдало в колокольце:

«Антихрист близок! Гибель, гибель

Лесам, озерам, птицам, рыбе!..»

И соль струилась по щекам...

* * *

2860 По рыболовным огонькам,

По яри кедровых полесий

Я узнавал родные веси.

Вот потянуло парусами,

Прибойным плеском, неводами,

А вот и дядя Евстигней

С подковным цоком, звоном шлей

Повыслан маменькой навстречу...

Усекновенного Предтечу

Отпраздновать с родимой вместе!

2870 В раю, где писан на бересте

Благоуханный Патерик —

Поминок Куликова поля,

В нем реки слезотечной соли

Донского омывают лик.

О радость! О сердечный мед!

И вот покровский поворот

У кряковиных подорожий!

Голубоокий и пригожий,

Смолисторудый, пестрядной,

2880 Мне улыбнулся край родной

Широкоскуло, как Вавила, —

Баркасодел с моржовой силой,

Приветом же теплей полатей!