Не счесть ударов от сулиц,
От копий на рязанской свите,
2630 Но дивен Спас! Змею копытя,
За нас, пред ханом павших ниц,
Егорий вздыбит на граните
Наследье скифских кобылиц!» —
Так плакал схимонах Савватий!
И зверь, печалуясь о брате,
Лизал слезинки на полу.
И в смокве плакала синичка,
Уж без янтарного яичка,
Навек обручена дуплу —
2640 Необоримому острогу...
Ах, взвиться б жаворонком к Богу!
Душа моя, проснись, что спишь?!.
Но месяц показал нам шиш,
Грозя кровавыми рогами, —
И я затрепетал по маме,
О сундуке, где Еруслан
Дозорит сполох-сарафан,
Галчонком, в двадцать крепких лет.
Прощай, мой пестун, бурый дед!
2650 Дай лапу в бадожок дорожный!..
И, спрятав когти, осторожно
Топтыгин обнимал меня,
И слезы, как смола из пня,
Катились по щекам бурнастым...
Идут кривым тюленьим ластам
Мои словесные браслеты!..
* * *
На куполах живут рассветы,
Ночам — колокола светелка,
Они стрижами, как иголкой,
2660 Под ними штопают шугаи.
Но лишь дойдет игла до края,
Предутрие старух сметает
Пушистой розовой метлой,
И ангел ковшик золотой
С румяною зарничной брагой
Подносит колоколу Благо,
Опосле Лебедю, Сиону.
Для чистоты святого звона
Колоколам есть имена —
2670 О том вещают письмена
И годы светлого рожденья,
Чтобы роили поколенья
Узорных сиринов в ушах
Дырявым штопалкам на страх!
Качает Лебедя звонарь,
И мягко вздрагивает хмарь.
Как на карельских гуслях жилы —
То Лебедь-звон золотокрылый!
Он в перьях носит бубенцы,
2680 Жалеек, дудочек ларцы,
А клюв и лапки из малины,
И где плывет, там цвет кувшинный
Алеет с ягодой звончатой.
Недаром за двоперстной хатой,
Таяся, ликом на восток,
Зорит малиновый садок —
Для девичьей души услада.
Пока Ильинская лампада
В моленной теплит огонек,
2690 И в лыке облачном пророк
Милотью плещет Елисею,
Сама себя стыдясь и млея,
За первой ягодкой-обновой
Идет невестою Христовой
Дочь древлей веры и креста
И, трижды прошептав «Достойно»,
Купает в пурпуре уста,
Чтоб слаже бь,1ла красота!
Сион же парусом спокойно
2700 Из медной заводи своей,
Без зорких кормчих, якорей,
Выходит в океан небесный,
И, грудь напружа, льет глаголы,
Чтоб слышали холмы и долы,
Что Богородице полесной
Приносят иноки дары
И протопопы-осетры.
Тресковый род, сигов дворы
Обедню служат по [Сиону].
2710 Во Благо клеплется к канону
Иль на отход души блаженной,
Чтоб гусем или чайкой пенной
Летела чистая к Николе,
Опосле в сельдяное поле
Отведать рыбки да икрицы...
Есть в океане водяницы,
Княжны марийские, царицы,
Их ледяные города
Живой не видел никогда.
2720 Лишь мертвецы лопарской крови
Там обретают снедь и кровы,
Оленей, псов по горностаям, —
Что поморяне кличут раем.
Вот почему мужик ловецкий,
Скуластый инок соловецкий
По смерти птицами слывут
С весенней тягой в изумруд,
В зеленый жемчуг эскимосский,
Им крылья — гробовые доски,
2730 А саван уподоблен перьям
Лететь к божаткам и деверьям,
Как чайкам, в голубые чумы.
Колоколам созвучны думы
Далеких княжичей марийских,
Они на плитах ассирийских
Живут доселе — птицы те же,
Оленьи матки, сыр и вежи!
Усни, дитя! Колокола
В мои сказанья ночь вплела,
2740 Но чайка-утро скоро, скоро
Посеребрит крылом озера!
Твой дед тенёта доплетет, —
Утиный хитрый перемёт,
Чтобы увесистый гусак
Порезал шею натощак
О сыромятную лесу
Иль заманил в капкан лису
На шапку добрый лесовик...
Не то забормотал старик!
2750 Колокола... колокола...
И саван с гробом — два крыла!
Уж пятьдесят прошло с тех пор,
Как за ресницей жил бобер,
Любовь ревниво зазирая,
И, искры с шубки отряхая,
Жила куница над губой,
Но всё прошло с лихой судьбой!
Не то старик забормотал!
