Плыл лебедь янтарный с крестом на груди.

Где устье полого и сизы холмы,

Пристал караван в час предутренней тьмы,

И кормчая птица златистым крылом

Отцам указала на кедровый холм.

Церковное место на диво красно:

На утро — алтарь, а на полдень — окно,

На запад врата, чтобы люди из мглы,

Испив купины, уходили светлы.

180 Николин придел — бревна рублены в крюк,

Чтоб капали вздохи и тонок был звук.

Егорью же строят сусеком придел,

Чтоб конь-змееборец испил и поел.

Всепетая в недрах соборных живет, —

Над ней парусами бревенчатый свод

И кровля шатром — восемь пламенных крыл,

Развеянных долу дыханием сил.

С товарищи мастер Аким Зяблецов

Учились у кедров порядку венцов,

190 А рубке у капли, что камень долбит,

Узорности ж крь'глец у белых ракит —

Когда над рекою плывет синева,

И вербы плетут из нее кружева,

Кувшинами крь'ь\ец стволы их глядят

И легкою кровлей кокошников скат.

С товарищи мастер предивный Аким

Срубили акафист и слышен и зрим,

Чтоб многие годы на страх сатане

Саронская роза цвела в тишине.

200 Поется: «Украшенный вижу чертог», —

Такой и Покров у Лебяжьих дорог:

Наружу — кузнечного дела врата,

Притвором — калик перехожих места,

Вторые врата серебрятся слюдой,

Как плёсо, где стая лещей под водой.

Соборная клеть — восковое дупло,

Здесь горлицам-душам добро и тепло.

Столбов осетры на резных плавниках

Взыграли горе, где молчания страх.

210 Там белке пушистой и глуби озер

Печальница твари виет омофор.

В пергаменных Святцах есть лист выходной,

Цветя живописной поблекшей строкой:

Творение рая, Индикт, Шестоднев,

Писал, дескать, Гурий — изограф царев.

Хоть титла не в лад, но не ложна строка,

Что Русь украшала сновидца рука!

* * *

Мой братец, мой зяблик весенний,

Поющий в березовой сени,

220 Тебя ли сычу над дуплом

Уверить в прекрасном былом?!

Взгляни на сиянье лазури —

Земле улыбается Гурий

И киноварь, нежный бакан

Льет в пестрые мисы полян!

На тундровый месяц взгляни —

Дремливей рыбачьей ладьи,

То он же, улов эскимос,

Везет груду перлов и слез!

230 Закинь невода твоих глаз

В речной голубиный атлас,

Там рыбью отару зограф

Пасет средь кауровых трав!

Когда мы с тобою вдвоем

Отлетным грустим журавлем,

Твой облик — дымок над золой —

Очерчен иконной графьей!

И сизые прошвы от лыж,

Капели с берестяных крыш, —

240 Всё Гурия вапы и сны

О розе нетленной весны!

Мой мальчик, лосенок больной,

С кем делится хлеб трудовой,

Приветен лопарский очаг

И пастью не лязгает враг!

Мне сиверко в бороду вплел,

Как изморозь, сивый помол,

Чтоб милый лосенок зимой

Укрылся под елью седой!

250 Берлогой глядит борода,

Где спят медвежата-года

И беличьим выводком дни...

Усни, мой выдренок, усни!

Лапландия кроткая спит,

Не слышно оленьих копыт,

Лишь месяц по кости ножом

Тебе вырезает псалом!

* * -к

Мы жили у Белого моря,

В избе на лесном косогоре:

260 Отец богатырь и рыбак,

А мать — бледнорозовый мак

На грядке, где я, василек,

Аукал в хрустальный рожок.

На мне пестрядная рубашка,

Расшита, как зяблик, запашка,

И в пояс родная вплела

Молитву от лиха и зла.

Плясала у тетушки Анны

По плису игла неустанно

270 Вприсядку и дыбом ушко, —

Порты сотворить не легко!

Колешки, глухое гузёнце,

Для пуговки совье оконце,

Карман, где от волчьих погонь

Укроется сахарный конь.

Пожрали сусального волки,

Оконце разбито в осколки,

И детство — зайчонок слепой —

Заклевано галок гурьбой!

* * *

280 Я помню зипун и сапожки

Веселой сафьянной гармошкой,

Шушукался с ними зипун:

«Вас делал в избушке колдун,

Водил по носкам, голенищам

Кривым наговорным ножищем

И скрип поселил в каблуки

От вёсел с далекой реки!