Чтоб крепок был кожаный дом,

Прямил вас колодкой потом,

290 Поставил и тын гвоздяной,

Чтоб скрип не уплелся домой.

Алёнушка дратву пряла,

От мглицы сафьянной смугла,

И пела, как иволга в елях,

Про ясного Финиста-леля!»

Шептали в ответ сапожки:

«Тебя привезли рыбаки

И звали аглицким сукном,

Опосле ты стал зипуном!

300 Сменяла сукно на икру,

Придачей подложку-сестру,

И тетушка Анна отрез

Снесла под куриный навес,

Чтоб петел обновку опел,

Где дух некрещеный сидел.

Потом завернули в тебя

Ковчежец с мощами, любя,

Крестом повязали тесьму —

Повывесть заморскую тьму,

310 И семь безутешных недель

Ларец был тебе колыбель,

Пока кипарис и тимьян

На гостя, что за морем ткан,

Не пролили мира ковши,

Чтоб не был зипун без души!

Однажды, когда Расстегай

Мурлыкал про масленый рай,

И горенка была светла,

Вспорхнула со швейки игла, —

320 Ей нитку продели в ушко,

Плясать стрекозою легко.

И вышло сукно из ларца

Синё, бархатисто с лица,

Но с тонкой тимьянной душой.

Кроил его инок-портной,

Из желтого воска персты...

Прекрасное помнишь ли ты?»

Увы! Наговорный зипун

Похитил косматый колдун!

* * *

330 Усни, мой совенок, усни!

Чуть брезжат по чумам огни, —

Лапландия кроткая спит,

За сельдью не гонится кит.

Уснули во мхах глухари

До тундровой карей зари,

И дрёмам гусиный базар

Распродал пуховый товар!

Полярной березке светляк

Затеплил зеленый маяк, —

340 Мол, спи! Я тебя сторожу,

Не выдам седому моржу!

Не дам и корове морской

С пятнистою жадной треской,

Баюкает их океан,

Раскинув, как полог, туман!

Под лыковым кровом у нас

Из тихого Углича Спас,

Весной, васильками во ржи,

Он веет на кудри твои!

350 Родимое, сказкою став,

Перистей озерных купав,

Лосенку в затишье лесном

Смежает ресницы крылом:

Бай, бай, кареглазый, баю!

Тебе в глухарином краю

Про светлую маму пою!

* * *

Как лебедь в первый час прилета,

Окрай проталого болота,

К гнезду родимому плывет

360 И пух буланый узнает,

Для носки пригнутые травы,

Трепещет весь, о стебель ржавый

Изнеможенный чистя клюв,

На ракушки, на рыхлый туф

Влюбленной лапкой наступает

И с тихим стоном оправляет

Зимой изгрызенный тростник, —

Так сердце робко воскрешает

Среди могильных повилик

370 Купавой материнский лик

И друга юности старик —

«Любимый, ты ли?» — вопрошает,

И свой костыль — удел калик —

Весенней травкой украшает.

* * *

У горенки есть много тайн,

В ней свет и сумрак не случаен,

И на лежанке кот трехмастный

До марта с осени ненастной

Прядет просонки неспроста.

380 Над дверью медного креста

Неопалимое сиянье, —

При выходе ему метанье,

Входящему — в углу заря

Финифти, черни, янтаря

И очи глубже океана,

Где млечный кит, шатры Харрана

И ангелы, как чаек стадо,

Завороженное лампадой —

Гнездом из нитей серебра,

390 Сквозистей гагачья пера.

Она устюжского еканья,

Искусной грани и бранья,

Ушки — на лозах алконосты,

Цепочки — скреп и звеньев до ста,

А скал серебряник Гервасий

И сказкой келейку украсил.

Когда лампаду возжигали

На Утоли Моя Печали,

На Стратилата и на пост,

400 Казалось, измарагдный мост

Струился к благостному раю,

И серафимов павью стаю,

Как с гор нежданный снегопад,

К нам высылает Стратилат!

Суббота горенку любила,

Песком с дерюгой, что есть силы,

Полы и лавицы скребла

И для душистого тепла

Лежанку пихтою топила,

410 Опосле охрой подводила

Цветули на ее боках...

Среда — вдова, Четверг — монах,

А Пятница — Господни страсти.

По Воскресеньям были сласти —

Пирог и команичный сбитень,