Светит тихою лампадой, —

Светит их крестам, криницам,

Домовищам и колодам!..

Нет прекраснее народа,

У которого в глазницах,

60 Бороздя раздумий воды,

Лебедей плывет станица!

Нет премудрее народа,

У которого межбровье —

Голубых лосей зимовье,

Бор незнаемый кедровый,

Где надменным нет прохода

В наговорный терем слова! —

Человеческого рода,

Струн и крыльев там истоки...

70 Но допрядены, знать, сроки,

Все пророчества сбылися,

И у русского народа

Меж бровей не прыщут рыси!

Ах, обожжен лик иконный

Гарью адских перепутий,

И славянских глаз затоны

Лось волшебный не замутит!

Ах, заколот вещий лебедь

На обед вороньей стае,

80 И хвостом ослиным в небе

Дьявол звезды выметает!

ie * *

А жили по звездам, где Белое море,

В ладонях избы, на лесном косогоре.

В бору же кукушка, всех сказок залог,

Серебряным клювом клевала горох.

Олень изумрудный, с крестом меж рогов,

Пил кедровый сбитень и марево мхов,

И матка сорочья — сорока сорок —

Крылом раздувала заклятый грудок.

90 То плящий костер из глазастых перстней

С бурмитским зерном, чтоб жилось веселей,

Чтоб в нижнем селе пахло сытой мучной,

А в горней светелке проталой вербой,

Сурьмлённым письмом на листах Цветника,

Где тень от ресниц, как душа, глубока!

Ах, звезды Поморья, двенадцатый век

Вас черпал иконой обильнее рек.

Полнеба глядится в речное окно,

Но только в иконе лазурное дно.

100 Хоромных святынь, как на отмели гаг,

Чуланных, овинных, что брезжат впотьмах,

Скоромных и постных, на сон, на улов,

Сверчку за лежанку, в сундук от жуков,

На сшив парусов, на постройку ладьи,

На выбор мирской старшины и судьи —

На всё откликалась блаженная злать.

Сажали судью, как бобриху на гать,

И отроком Митей (вдомёк ли уму?)

«Заклание» образ — вручался ему.

110 Потом старики, чтобы суд был легбк,

Несли старшине жемчугов кузовок,

От рыбных же весей пекли косовик,

С молоками шаньги, а девичий лик

Морошковой брагой в черпугах резных

Честил поморян и бояр волостных.

Ах, звезды Помория, сладостно вас

Ловить по излучинам дружеских глаз

Мережею губ, языка гарпуном,

И вдруг разрыдаться с любимым вдвоем!

120 Ах, лебедь небесный, лазоревый крин,

В архангельских дебрях у синих долин!

Бревенчатый сон предстает наяву:

Я вижу над кедрами храма главу,

Она разузорена в лемех и елань,

Цветет в сутемёнки, пылает в зарань.

С товарищи мастер Аким Зяблецов

Воздвигли акафист из рудых столпов,

И, тепля ущербы, — Христова рука

Крестом увенчала труды мужика.

130 Три тысячи сосен — печальных сестер —

Рядил в аксамиты и пестовал бор;

Пустынные девы всегда под фатой,

Зимой в горностаях, в убрусах весной,

С кудрявым Купалой единожды в год

Водили в тайге золотой хоровод

И вновь засыпали в смолистых фатах.

Линяла куница, олень на рогах

Отметиной пегой зазимки вершил,

Вдруг Сирина голос провеял в тиши:

140 «Лесные невесты, готовьтесь к венцу,

Красе ненаглядной и саван к лицу!

Отозван Владыкой дубрав херувим, —

Идут мужики, с ними мастер Аким;

Из ваших телес Богородице в дар

Смиренные руки построят стожар,

И многие годы на страх сатане

Вы будете плакать и петь в тишине!

Руда ваших ран, малый паз и сучец

Увидят Руси осиянной конец,

150 Чтоб снова в нездешнем безбольном краю

Найти лебединую радость свою!»

И только замолкла свирель бирюча,

На каждой сосне воссияла свеча.

Древесные руки скрестив под фатой,

Прощалась сестрица с любимой сестрой.

Готовьтесь, невесты, идут женихи!..

Вместят ли сказанье глухие стихи?

Успение леса поведает тот,

Кто слово, как жемчуг, со дна достает.

160 Меж тем мужики, отложив топоры,

Склонили колени у мхов и коры

И крепко молились, прося у лесов

Укладистых матиц, кокор и столпов.

Поднялся Аким и топор окрестил:

«Ну, братцы, радейте, сколь пота и сил!»

Три тысячи бревен скатили с бугра

В речную излуку — котел серебра:

Плывите, родные, укажет Христос

Нагорье иль поле, где ставить погост!

170 И видел Аким, как лучом впереди