Ну вот! Один из них наконец-то решился сказать это.

– Знаю.

– Я тоже хотел ребенка.

Она судорожно сглотнула, пытаясь сдержать рвущиеся наружу рыдания. За прошедшие годы она совсем забыла, что желание Конлана стать отцом было таким же сильным, как ее – стать матерью. Она просто не думала о нем, полностью сосредоточившись на своем горе. Теперь-то Энджи понимала, как ошибалась, эта ошибка всегда будет преследовать ее. Она всю жизнь стремилась к успеху – родственники называли ее одержимой успехом, – и материнство было для нее еще одной целью, которую предстояло достичь. Только она упустила из виду, что ради этого надо объединиться в команду.

– Прости, – снова проговорила она.

Конлан обнял ее и поцеловал. Так он уже давно не целовал ее.

Они долго сидели обнявшись.

Энджи очень хотелось бы, чтобы его любви было для нее достаточно. Ведь по идее так и должно было бы быть. Однако ее желание иметь ребенка оказалось мощнее, оно напоминало огромную приливную волну, которая обрушилась на них с неимоверной силой, смела все на своем пути и утянула их обоих в пучину. Возможно, год назад ей бы и удалось вынырнуть на поверхность. Но сейчас уже нет.

– Я любила тебя…

– Знаю.

– Зря мы не сберегли то, что имели.

Позже, когда она одна лежала в кровати, которую они когда-то покупали вместе, она попыталась вспомнить все те «как» и «почему», все то, что они говорили друг другу в конце их любви. Однако у нее ничего не получилось. В памяти всплывал только запах детской присыпки и звук его голоса, когда он прощался.

Удивительно, как много времени нужно, чтобы разрушить жизнь. Когда Энджи и Конлан решили покончить со своим браком, на первый план вышли детали. Как разделить все на две равные части, особенно то, что не делится, например их дом и их души. На это они потратили месяцы, но к концу сентября все вопросы были решены.

Ее дом – нет, сейчас этот дом уже принадлежал неким Фэдерсонам – опустел. Вместо спален, и отделанной известным дизайнером гостиной, и выложенной гранитной плиткой кухни у нее теперь была значительная сумма на банковском счете, небольшой отсек в складском хранилище, заполненный кое-какими предметами их мебели, и машина с багажником, забитым чемоданами.

Энджи села на кирпичную приступочку перед камином и огляделась. Дорогой золотистый паркет сиял.

Когда они с Конланом въехали в этот дом, здесь лежало голубое ковровое покрытие.

«Паркет, – хором произнесли они и улыбнулись друг другу, радуясь той легкости, с которой они достигли согласия и возможности сделать еще один шаг к своей мечте. – Ковры осложняют жизнь, когда в доме дети».

Как же это было давно…

В этом доме прожито десять лет. Целая жизнь.

Над входной дверью прозвенел звонок.

Энджи напряглась.

Нет, это не может быть Кон, у него есть ключ. Кроме того, они договорились, что сегодня он не придет. Сегодня ее день, чтобы упаковать оставшиеся вещи. После четырнадцати лет совместной жизни они вынуждены составлять расписание, чтобы не сталкиваться в доме, в котором когда-то жили вместе.

Энджи встала, прошла через комнату и открыла дверь.

На крыльце стояли мама, Мира и Ливви, они жались к двери, пытаясь спрятаться под крышей от дождя. А еще они старались изображать веселье, только все их попытки улыбнуться оказались неуместными.

– В такой день, – сказала мама, – нужно быть с семьей.

Они сплоченной группкой прошли в дом. От плетеной корзинки в маминой руке волнами поднимался запах чеснока.

– Чесночный хлеб, – пояснила Мира в ответ на вопросительный взгляд Энджи. – Ты же знаешь, еда избавляет от всех проблем.

Энджи поймала себя на том, что улыбается. Сколько раз бывало: она возвращается из школы, расстроенная какими-то неприятностями, а Мира говорит ей: «Съешь что-нибудь. Сразу станет легче».

К ней бочком подобралась Ливви. В черном свитере и обтягивающих джинсах она была похожа на актрису Лару Флинн Бойл в День высоких причесок.

– Я прошла через два развода и выяснила: еда не помогает. Я пыталась уговорить ее положить в корзинку текилу, но ты же знаешь маму. – Она наклонилась к Энджи и тихо добавила: – Если тебе понадобится, у меня в сумочке есть успокоительное.

– Проходите, девочки, не стойте на месте, – сказала мама, беря инициативу в свои руки, и первой вошла в пустую гостиную.

В этот момент Энджи в полной мере осознала всю тяжесть своей неудачи. Вот, пришли ее близкие и в пустой комнате, которая только вчера была частью ее дома, ищут, где бы присесть.

Она села на жесткий, холодный пол. Воцарилась тишина. Все ждали, когда она заговорит, потому что семья всегда признавала ее лидерство. Только проблема заключалась в том, что сейчас Энджи было некуда их за собой вести и нечего сказать. В другой день сестры посмеялись бы над такой ситуацией. Сейчас же им было не до смеха.

Мира тоже села на пол и придвинулась к Энджи. Заклепки на ее потертых джинсах царапнули по паркету. Мама, а за ней и Ливви устроились на приступочке у камина.

Энджи оглядела их грустные, понимающие лица. Ей вдруг захотелось объясниться.

– Если бы Софи была жива…

– Не надо, – оборвала ее Ливви. – Не поможет.

Энджи ощутила, как обожгло глаза. Она практически сдалась перед болью, почти позволила ей одолеть себя. Однако в следующее мгновение она заставила себя собраться. Нечего рыдать! Она и так проплакала весь последний год, и что от этого изменилось?

– Ты права, – сказала она.

Мира обняла ее.

Энджи поняла, что именно в этом она и нуждалась. Когда сестра выпустила ее из своих объятий, она чувствовала себя одновременно и слабой, и сильной. Все три женщины внимательно посмотрели на нее.

– Я могу говорить откровенно? – спросила Ливви, открывая корзинку и доставая бутылку красного вина.

– Ни за что, – усмехнулась Энджи.

Ливви проигнорировала ее иронию.

– Вы с Коном слишком долго были не в ладах. Поверь мне, я сразу вижу, когда любовь рушится. Давно пора было отказаться от попыток что-то исправить. – Она стала разливать вино. – Тебе нужно куда-нибудь съездить. Сменить обстановку.

– Бегство не поможет, – сказала Мира.

– Чушь, – отрезала Ливви, подавая Энджи стакан с вином. – У тебя есть деньги. Поезжай в Рио-де-Жанейро. Там, говорят, потрясающие пляжи. И все ходят почти голыми.

Энджи улыбнулась. Ей стало чуть легче, боль в груди отпустила.

– Значит, ты предлагаешь мне купить стринги и выставить напоказ свою обвисшую попу?

Ливви расхохоталась:

– Радость моя, это не больно.

В течение следующего часа они сидели в пустой гостиной, пили красное вино, ели и говорили о самых обыденных вещах. О погоде, о жизни в Вест-Энде. Об операции, которую недавно перенесла тетя Джулия.

Энджи старалась участвовать в беседе, но у нее это плохо получалось, потому что она все пыталась ответить на вопрос: как получилось, что к тридцати восьми она осталась без мужа и без детей. Ведь первые годы после свадьбы были такими замечательными…

– Это потому, что бизнес идет плохо, – сказала Ливви, наливая себе еще один стакан вина. – Что еще можно сделать?

Энджи с удивлением обнаружила, что на несколько минут ушла в прошлое, и заставила себя вернуться в настоящее.

– Ребята, вы о чем? – спросила она, поднимая голову.

– Мама хочет продать ресторан, – ответила Мира.

Энджи резко выпрямилась:

– Что?! – Ресторан был детищем семьи, главным делом всей жизни родителей.

– Сегодня мы не будем говорить на эту тему, – твердо заявила мама, бросая на Миру сердитый взгляд.

– Что, черт побери, происходит? – встревоженно спросила Энджи.

– Энджела, не смей сквернословить, – сказала мама. Ее голос прозвучал устало. – Дела в ресторане идут плохо. Я не представляю, как у нас получится свести концы с концами.

– Но папа так любил его, – проговорила Энджи.

В карих глазах ее матери заблестели слезы.